Подельник эпохи: Леонид Леонов

На эту книгу я могла бы написать пять совершенно разных рецензий. Или десять.
Тут все масштабно - и автор, и герой, его талант и характер, и время.

Возможно я написала бы как мальчику из крепкого купеческого рода стать белогвардейцем, а потом писателем - певцом социализма, писать абсолютно АНТИсоветские романы и получать за них Сталинские и Ленинские премии.

Возможно я написала бы о писательском ремесле, которое суть есть коммерческое предприятие, требующее тактик и стратегий, а попросту говоря - такие дела с умом делаются. Но наличие в активах этого предприятия такого крупного капитала как ТАЛАНТ позволяет вести рисковые игры.

Возможно я написала бы, как Максим Горький говорил Леонову:"Вы большой русский писатель, а я лишь интересный литератор", как Стругацкие признавали его своим учителем, как вся русская деревенская проза второй половины ХХ века вышла из одного Леонова, как сюжет и герои "Утомленных солнцем" Никиты Михалкова на 99% совпадают с двумя послевоенными пьесами Леонова, как только в Японии роман "Русский лес" переиздавался ежегодно шесть лет подряд. И так далее, и тому подобное...

Или об одиноком человеке, сознательно желающем быть одиноким. Не имеющим друзей - при толпах желающих быть его друзьями. Возделывающем сад, о котором до сих пор ходят легенды. Умеющем делать все крепкими руками, всю жизнь любящем одну женщину. И при этом убежденном пессимисте, лишенном доброты. Очень честном и чистом. Благородном. Словно бы инопланетном создании - потому что не нашего уровня.

Но я напишу о широкой панораме советской литературы, созданной Захаром Прилепиным. И советских литераторов. Надо вам сказать, о советском периоде русской литературы я читала много, слушала лекции, сдавала экзамены, но... где были мои мозги? Неужели я их не включала? Или нам этого не говорили?
Вы знали, что Пастернак входил в правление Союза Писателей? Что Зощенко получал правительственные награды? И что Платонов был не из последнего ряда по признанности и тиражам? Что в 37 году писатели в обязательном порядке писали письма в центральные газеты призывая расстрелять (удушить, разорвать, изничтожить гадину) врагов народа? И Самуил Маршак, и Агния Барто, и Зощенко. Что когда немцы подошли к Москве среди творческой интеллигенции началась паника - они просто не верили в победу, а Лебедев-Кумач натурально сошел с ума, когда пытался вывезти из Москвы все свое имущество, но никак не мог загрузить это все в один вагон и его потом долго лечили? Да-да, тот самый "Вставай страна огромная...". Или о том, как Федин и Симонов писали Сталину письмо, жалуясь, что в литературе засилье "южан и евреев" - и все бы ничего, но в скором времени возникло "дело врачей-отравителей" со всеми вытекающими.
И что характерно весь этот зоопарк почти не коснулся Леонова. Ну как не коснулся... он от участия в крысиных бегах уклонялся. Но уж его самого имели много и с удовольствием. Не простили талант, раннее признание, первое собрание сочинений в 27 лет. Натуральная почесуха случается у людей от чужого успеха. Да и кто из нас этому удивится? Удивителен не сам факт - удивительны фамилии рьяных преследователей. Известнейшие, не самые бездарные фамилии. Дважды от смерти - да, от смерти, это были смертельные игры 37 года - его спасал сам Сталин. Но от многих лет молчания не спас... А знаете, в чем было его "вина"? Он действительно верил в социализм и нового человека, но жизнь описывал так, как ее видел вокруг - весьма мрачно.

Отдельное большое спасибо Захару Прилепину за описание постсоветского периода. Это, знаете ли, пострашнее Пелевина будет. Потому что ни грамма фантастики - голая правда.

Почему сейчас имя Леонова почти забыто?
Потому ли, что он не подсуетился созданием мифа о своем диссидентсве, что сделали многие?
Потому ли, что некому теперь думать над романами, разыскивая смыслы и аллюзии на пятом слое, а все романы Леоновы содержат не меньше пяти слоев (кстати, его часто обвиняли в "достоевщине")?

Да, сдается мне, просто мельчаем мы, господа...

Сказать, что Леонов прошел чрез все метели безупречно чистым, - значит, солгать. Но и мы не вспомним ни одного – понимаете, ни единого – имени, на чью чистоту и честь стоило бы равняться.

Об одном жалею я по прочтении этой книги – что сам Леонид Максимович Леонов не прочтет ее, не узнает о пробуждающемся вновь (по нашему сообществу сужу) интересу к своим произведениям и о том, как достойно, как глубоко проник Захар Прилепин в леоновские творчество и личность. «Э-эх, Рита!.. – выговаривала я сама себе. – Сознаешь, какая громадная работа проделана, какой труд! А ты и по диплому убивалась…»

Знакомство с творчеством Леонида Леонова случилось тоже в университете. Мудрая наша Я.В. не стала мучить студентов крупными леоновскими романами, а включила в список повесть «Evgenia Ivanovna», ту самую, с «последним явлением белогвардейца». До того, признаться, я не то что не читала, но и самого имени Леонова не слышала. Однако автор биографии едва читанного писателя так увлек меня ею, что было не оторваться…

Начать хотя бы с того, что Леонов прожил более девяти десятков лет, охватив все существование Страны Советов! Таким образом, книга эта может быть любопытной не только тем, кто интересуется конкретно личностью писателя, но и тем, кому интересен Советский Союз, кому интересна, кому дорога, как мне, советская литература. Самое страшное и эпохальное непосредственно коснулось Леонова: Гражданская, личное общение со Сталиным, все эти «расстрельные» письма «инженеров человеческих душ», Великая Отечественная, издержки хрущевской оттепели, перестройки и развала СССР…

Как точно подобрано применительно к герою само слово – «подельник»! «И разве я не мерюсь пятилеткой, / Не падаю, не подымаюсь с ней? / Но как мне быть с моей грудною клеткой / И с тем, что всякой косности косней?» - эти строки Б. Пастернака передают, по-моему, ощущение похожих, противоречивых очень отношений Леонова с властью, временем. Оба писателя, кстати, вместе были в эвакуации.

С неподдельным интересом и чуткостью анализирует Прилепин творческий путь Леонова, темы и вопросы, волновавшие писателя, и их художественную реализацию. Обладатель, что называется, золотых рук, не только литератор, но и выдающийся садовод-любитель, Леонид Максимович невероятно любопытен как личность. К примеру, своим противоречивым, опять же, взглядом на человечество. «Дано ль мне полюбить косматый мир людей, / как с детства я люблю животных и растенья?» - как вопрошал Б. Чичибабин.

Таки я очень рада, что другом сердца, который не может отличить ямба от хорея и Прилепина от Пелевина, мне была подарена именно эта книга. «Подари мне, подари, - просила я, - эти бусы-янтари еще одну книжку Захара!» Не подразумевая вовсе биографии Леонова. Но то был великолепный экскурс в прошлое. Спасибо, товарищ Сергей!

Книги из серии ЖЗЛ редко бывают хорошими. И от того, что литературный истеблишмент регулярно отмечает беллетризованные биографии престижными премиями, лучше не становятся. За редкими исключениями (Данилкин с его врожденным умением держать дистанцию), автору не удается проскочить между сциллой восторженного преклонения перед героем и харибдой ернического запанибратства с ним. То и другое от неминуемой самоидентификации с предметом изображения. Невозможно не полюбить и не стремиться во всем оправдать того, кого очень хорошо знаешь; биограф отменно знаком с героем по определению; в замечательных людей харизма встроена изначально, не подпасть под обаяние сильной личности почти невозможно.

В свете этой особенности, от степени благоговейности отношение автора биографии к самому себе, будет зависеть взятый им с героем тон. Для Быкова, например, характерно внешне иронично-снисходительное отношение к собственному творчеству при истовом служении и глубочайшем внутреннем пиетете к нему, но в биографии Пастернака меня, читателя, оскорбила легковесная фамильярность - бросила читать с первой четверти, надолго отвратившись от писаний Дмитрия Львовича, лишь много позже сумела оценить масштаб его титанической работы. Прилепин к себе относится серьезно, книга о Леониде Леонове пронизана жемчужно-серым отсветом этой серьезности. Начало почти озадачивает, имеющий представление об уникальном прилепинском стиле, не узнает, где в этих обтекаемо-унифицированных гладких фразах любимого писателя. Со второй четверти понимаешь - все от осознания серьезности задачи, от опасения сделать неправильно: чересчур увлечься беллетризацией в ущерб фактологии или наоборот, пересушить, сделать одной из нечитаемых монографий, напрочь снивелировав элемент художественного.

До самого конца это останется добротной, в меру интересной биографией, которая даст исчерпывающее представление о перипетиях судьбы и творческого пути советского классика: обласканного, опального, гонимого, прощенного и вознесенного к высочайшему фавору, что не мешало ему и в самые лучезарные времена становиться объектом злобных нападок. Одного из основоположников мировой экологической литературы, это не оговорка, именно мировой - вот, когда сетующим на местечковость современной русской словесности неплохо бы вспомнить о незаслуженно забытых пророках в своем отечестве. Человека, всеми возможными способами избегавшего участия в травле собратьев по перу, во времена и в условиях, когда периодическое побивание камнями одного-двух себе подобных обрело статус ритуала (боже, только не меня!) Глубоко разочарованного в проекте "человек", чей уровень уважения к роду людскому отменно характеризует "человечина" - так он нас называет. Но нет, не по аналогии с бараниной, говядиной и свининой, скорее с древесиной, и в этом ярчайшее проявление глубокой экологичности леоновского миропонимания - поставить венец творенья на один уровень с растениями. Патриарха, до конца жизни продолжавшего с истовостью неофита трудиться над opus magnum своей жизни.

"Подельник эпохи" хорошая книга, но сейчас я хочу сказать о другом, за биографию Леонова Прилепин взялся по совету Дмитрия Быкова, чья теория творческих инкарнаций достаточно широко известна и как он все угадал! Потому что в этом случае, имеющий глаза, не может не видеть сходства между тем, кого описывают и тем, кто описывает. Тот же, достаточно ранний, взлет, оригинальность, собственный уникальный стиль, пристальное внимание к темам, далеким от магистрального направления и умение показать их значимость Та же обласканность властью предержащей на старте, попадание в кластер избранников, и (это будет позже) необъяснимая опала, травля. Вот честно, не читала "Письма товарищу Сталину" и не могу высказаться по его поводу сколько-нибудь определенно, но довольно того, что я знаю сложную, непрочитанную так, как она того заслуживает "Обитель", великий роман, который априори снимает с Прилепина любые упреки с латентном сталинизме, антисемитизме, ксенофобии и Бог знает в чем еще, в чем поспешила обвинить его либеральная общественность. Люди, склонные к буквализму, не готовы воспринять сложного и разветвленного. В этом смысле, может оно и к лучшему, что количество читателей "Обители" почти совпадает с числом прочитавших "Пирамиду" (я о настоящем чтении, не о ридерс-дайджест; говорю серьезно, потому что у законодательницы нынешних литературных мнений довелось видеть довольно плоское и однобокое суждение об "Обители").

Что ж, Евгений Николаевич, доброго вам пути по оврагам и буеракам судьбы творческого предшественника. Вы, как и он, совсем не мой писатель,. Не самая большая ваша поклонница, но я понимаю толк в книгах. Того, что вы сделали для судьбы нации "Обителью" невозможно переоценить. А ее не было бы, когда бы не "Пирамида" Земной поклон.