Остров накануне

Автор неизвестен, – тем не менее, должна была произнестись фраза. – Почерк хороший, но видите сами, выцвел и не читается, листы свалялись от грязи, их уже не разлепить. Что до содержания, я тут посмотрел. Маньеристские экзерсисы. Сами знаете, как писали в семнадцатом веке… Эти люди без души.

В середине семнадцатого века восторженные юноши предпочитают страдать по своей возлюбленной на значительном расстоянии, ибо только пространственная (и временная) удалённость от разбивательницы трепещущего сердца может обеспечить всю полноту воображаемого обладания, не нарушаемого дуновением реальности. В середине семнадцатого века проблему определения долгот решают с помощью симпатического порошка и раненой собаки. В середине семнадцатого века изложение религиозных воззрений и риторические выпады легко заменяют научные доказательства в любом споре!

Чтение Эко подобно сидению на лекции очень умного, увлечённого, увлекающегося и увлекающего профессора всего на свете. Гремучая изысканная смесь истории, философии, метафизики, естественных и точных наук, религиозных представлений, риторики и всемирных заблуждений - и весь этот коктейль в таком великолепном языковом исполнении, что у читателя есть лишь два пути: пасть жертвой комплекса лингвистической и - чего уж скрывать - интеллектуальной неполноценности или же ценой невероятных умственных и почти физических усилий подняться на новый уровень личностного развития.

Дальше...

Потерпевший кораблекрушение Роберт де ла Грив, чьё имя и судьба отсылают нас к Робинзону Крузо, оказывается выброшенным на необитаемый корабль, находящийся в относительной близости от неизвестного острова. Одиночество, волнение, физическое недомогание и особая восприимчивость заставляют Роберта начать вести записки, представляющие из себя смесь дневниковых заметок и писем/обращений к Прекрасной Даме, а после трансформирующиеся и вовсе в некий Роман. Мучительные будни на корабле перемежаются воспоминаниями Роберта о двух важных периодах в его жизни: осаде Казале и пребывании во Франции. Неизвестный рассказчик (= автор?), в чьи руки попали записки Роберта, берётся за восполнение пробелов в повествовании самогО главного героя. Так читатель узнаёт о том влиянии, которое оказали на ла Грива отец Иммануил, увлеченно использующий Аристотелеву машину для выведения череды определений, образных сравнений и метафор для наименования всего сущего; отважный, безрассудный, попирающий законы морали и разносящий в пух и прах религиозные догмы Сен-Савен, высказывающий удивительнейшие максимы о сущности любви и обольщения; отчаянный учёный и изобретатель - иезуит Каспар Вандердроссель, готовый ввязаться в любую авантюру ради науки и прогресса.

В предисловии к российскому изданию есть строки, готовые отпугнуть малодушного читателя, но при этом дающее вполне ясное представление о том, что же ожидает под обложкой книги:

Разумеется, нельзя забывать при чтении, что «Остров накануне» – связка цитат. В ней смонтированы куски научных и художественных произведений авторов в основном XVII века (в первую очередь Джован Баттисты Марино и Джона Донна, о чем программно заявляется в двух эпиграфах к роману, хотя внутри текста цитаты из Донна и Марине не отмечаются). Используются и Галилей, Кальдерой, Декарт и очень широко – писания кардинала Мазарини; «Селестина» Рохаса; произведения Ларошфуко и мадам де Скюдери; узнаются Спиноза, Боссюэ, Жюль Верн, Александр Дюма, от которого перебежал в текст Эко капитан гвардейцев кардинала Бискара, Роберт Луис Стивенсон, некоторые реплики Джека Лондона («…тогда же и перестал знать» – знаменитый финал «Мартина Идена») и другой литературный материал.
Широко используются сюжеты живописных полотен от Вермеера и Веласкеса до Жоржа де ла Тура, Пуссена и, разумеется, Гогена; многие описания в романе воспроизводят знаменитые музейные картины. Анатомические описания созданы на основании гравюр из медицинского атласа Везалия (XVI в.), и поэтому Страна Мертвых названа в романе Везальским островом.
Имена собственные в книге тоже содержат второй и третий планы. Автор намеренно не дает читателю подсказок.

Язык "Острова накануне" соответствует языку, бывшему в употреблении в семнадцатом веке (особый интерес представляет обращение Эко к потенциальным переводчикам его романа). Не знаю, существуют ли какие-то премии в сфере художественного перевода, но русский вариант книги, бесспорно, заслуживает высшей награды и всяческого восхищения.

При всей сложности языка, при огромном объеме исторической и научной информации, Роберт де ла Грив, отдалённый от читателя субъективностью своих полудневниковых записей и реконструкторскими ухищрениями рассказчика, вдруг, внезапно, неожиданно оказывается удивительно живым персонажем, немного наивным, безусловно восторженным, любознательным, искренним и чем-то привлекательным. И вся его судьба - будучи всё же всего лишь иллюстрацией далеко идущего авторского замысла - вызывает сопереживание и сожаление.

В "Острове накануне" Эко предстаёт великим иллюзионистом, обещающим раскрыть тайну своих замысловатых фокусов. И вот, пока он комментирует свои явно не магические пассы, предоставляя доступ зрителю в святая святых - на свою магическую писательскую кухню, - главный фокус, впечатляющая литературная мистификация совершается совсем в иных плоскостях и широтах, хотя по-прежнему под самым носом у незадачливого наблюдателя, завороженного, загипнотизированного авторской величественной мудрой неспешностью.

Третий роман Эко читается гораздо легче первых двух. Впрочем, в этом случае "легче" совсем не равно "легко". Зато сюжет здесь довольно бодрый, пусть и прерываемый иногда флэшбеками и симулякрами, даже очень приключенческий. Хотя к концу был страшный момент, когда вдруг Эко стал повторяться в своих многословных богословских рассуждениях, и я в испуге подумала — уж ненароком не схватила ли не ту книжку и принялась по сотому разу шерстить "Имя розы", которое у меня в таком же оформлении.

В сюжете романа лежит Робинзонада, только немного "антиподская". В этот раз Робинзон, а точнее — Роберт, попадает не на необитаемый остров, а на корабль рядом с таким островом. И очень ему хочется на этот остров попасть (тем более, что расположен он, как ему кажется, в очень чудесатом месте, которое его переместит не только в пространстве, но и во времени), вот только плавать он не умеет, а шлюпок или инструментов на корабле нет. Зато на корабле мешок и маленькая тележка загадок: комнаты со странными предметами, оранжерея, птичник... Вздумал было Роберт предаться меланхолии и записать своё житьё-бытьё в форме писем прекрасной даме (ах, да какой молодой вьюнош не влюблён в прекрасную даму?), но тут его снова стал донимать выдуманный нездоровым воображением злодейский брат-близнец... В общем, не соскучишься, экшн достаточно плотный как в настоящем времени, так и в прошедших рассказах о войнах и делах амурных, на описании которых я, честно говоря, почти хохотала, с таким едким сарказмом Эко прохаживается по любовным томленьишкам томных дворян. Впрочем, Эко был бы не Эко, если бы не разбавил движуху философскими рассуждениями обо всём на свете, подробнейшими описаниями всякой оккультной чертовщины и суеверий и, конечно, ворохом цитат, стилизаций и контаминаций, которые не разобрать и вовек (а сноски он делать запретил). Впрочем, все эти аллюзии не узнаются — и бог с ними, жили мы и без барочного стиля припеваючи. Кстати, суровый Эко не только довёл до депрессии всех переводчиков мира своим плотным, как гранит, текстом (хочется немедленно высечь Костюкович памятник хотя бы из чего-нибудь), но ещё и завещал им письмо с предписаниями, что и как нужно переводить.

В общем, роман хороший, живой и мне понравился. Но нет в нём чего-то нового. Всё тот же приём с тысячей рассказчиков, всё те же вопросы о смеющемся Христе, всё те же поиски Грааля, только в ином обличье, всё та же блестящая стилизация, только под другой век... Но для звёзд должен был быть фон. Безусловно, Эко к "Баудолино" написал уже три блестящих романа, но если первый выстрелил во тьму, то второй шедевром называется с некоей натяжкой, а третий — просто добротно скроенный многостраничный источник удовольствия для любителей изящных словес и упражнений ума.

И ах как же бы мне хотелось, чтобы хоть раз на издании Эко вместо унылых стилизаций нарисовали, например, ту самую ярко-алую, рдяную, пламенную (и десяток других слов, обозначающих безумный оттенок красного) голубку, которая на самом деле голубок.

Эко знаю и люблю уже давно, с момента прочтения знаменитого романа "Имя розы".
В этом произведении мы попадаем в 17 век, сначала в Италию и Францию, а затем на затерянный остров недалеко от не открытой ещё Австралии.
Главный герой - молодой дворянин Роберт де ла Грив. Он родился в захудалом итальянском дворянском роду, во время осады Казале потерял отца. В итоге отправляется в Париж, чтобы не только развеяться, но и приобщится к мудрости. Однако в результате закулисных интриг Роберт был вынужден отправиться в далекое путешествие, но на поиск чего?
Эко делает очень интересную вещь. Роберт, оказавшись на брошенном корабле единственным человеком, пишет письма своей возлюбленной Лилее. Вот на основании этих писем автор и строит свое повествование, когда что-то домысливая, когда что-то комментируя, а в редких случаях и давая слово своему герою. Такой отстраненный взгляд дает Эко большие возможности для стилизации (в барочном стиле), а также идя практически от конца сюжета к началу, автор дает читателю прекрасную возможность подумать, что и откуда взялось.
Конечно, сначала думала, что будет читать сложно, но когда привыкает к ветвистому барочному слогу, читать становится не легче, но уже просто плывешь по волнам повествования.
Как мне кажется, автору удалось сделать не реальное - написать роман об одиночестве человека, но так интересно и красочно, но даже от одиночества не осталось и следа!