Темнотвари

Сьон - прежде всего поэт, оттого его романы звучат немного (или много) как поэмы в прозе. Читать их из-за этого достаточно сложно, но мне почему-то нравится. Сюжет этой книги основывается на действительной истории: 1635 год, Реформация, к тому же специфически исландская - слишком эта страна далеко от центра Европы, прошла век назад, только сильнее закрепив всё во власти Дании. Можно сказать, что в этот период на острове только начинается своя “эпоха Возрождения”, причём средневековые представления всё ещё преобладают над упражнениями в научном и гуманистическом мышлении.

Главный герой естествоиспытатель и поэт Йоун имеет своего реального прототипа, и (как утверждает историческая справка в издании) события, описываемые в книге, достаточно точно совпадают с реальным положением дел в Исландии XVII века. С поправкой на тот факт, конечно, что сюжет здесь сильно выходит за рамки реализма - тут вам и ходячие мертвяки, и прочая исландская благодать и дурные сны. Текст очень насыщен, метафористичен, сильно стилизован непосредственно под труды тех времен, и его сюжет пересказать достаточно сложно и даже, кажется, бессмысленно. В целом, конфликт состоит в борьбе нашего героя, его разума, с окружающим хаосом и человеческими и нечеловеческими демонами, темнотварями. В оригинале это слово состоит из двух корней: "мгла" и "чудовище".

Замечу также, что переводить такие произведения - задача не из простых, и поэтому отдельно хочется отметить труд переводчицы Ольги Маркеловой. Текст пестрит самыми разными неологизмами - включая название - но они не производят впечатление чего-то неусвояемого и косноязычного, а напротив, погружают читателя в необычную, страшную, магическую эпоху тёмных времен. Эта книга жутковато красива, очень причудлива и трудна в прочтении, хотя мне было очень интересно её читать - наверное, попало в настроение. Когда вокруг холодно, темно 3/4 суток и неясно, это очень погружает в атмосферу. Навряд ли можно посоветовать роман кому-то, кто не увлекается исландской литературой специфически, очень уж это странная вещь. Но чертовски красивая, как и всё у Сьона.

Йоунас Паульмасон, ученый и лекарь, пытался практиковаться в своей родной стране Исландии. Но в тот исторический момент местным правителям не было никакого дела до человека, который вел себя то ли как колдун, то ли как сумасшедший. Слишком отличавшегося от остальных, его обвинили в ереси и отправили в ссылку – умирать. Йоунас Паульмасон искал правды, а нашел только насмешки и жестокость. Теперь ему остается только наблюдать, как сплав трех миров со старыми и новыми богами разрушается под ударами темнотварей – воплощений человеческой разнузданности.

И я увидел, что этому рту сколько ни дай, всё мало, что эти зубы не прекратят жевать, что язык не устанет омываться кровью других живых существ.

«Темнотвари» несет в себе двойную ценность: историческую и художественную.

Историческая состоит в том, что Сьен фактически описывает реально существующий период: 17 век, начало Реформации. Религиозный раскол породил своеобразное триединство, когда католики существовали рядом с протестантами и обе группы все еще верили в фантастических существ из сказок и легенд. Так, между теологическими трактатами на страницах книги появляются живые мертвецы и полуфольклорная нечисть. Сам Йоунас Паульмасон имеет реальный исторический прототип – это Йоун Гвюдмюнд, трагическая фигура которого ознаменовала переход к новому типу мышления: от средневековой жестокости к вдумчивому рационализму.

Сам текст отличает вычурность слога, которая отчасти связана со стилизацией под исторические документы того времени – но только отчасти. Полотно слов воссоздает взгляд, видящий дальше горизонта, дальше космоса, к месту рождения вещей. Это делает каждое, даже самое простое действие, более объемным и значимым, более ярким, живым. И уже не удивляют мертвецы, бегающие по холмам, ни отломанные ребра, ни говорящие киты.

О, малая птица, пусть многочисленные злодеяния людей не утомляют тебя настолько, чтоб ты слишком приблизилась к их кострам, чтоб не обгорели твои маховые перья.

«И распутать себя осторожно,
как подарок, как чудо, и стать
серединою многодорожного
громогласного мира опять…» (В.Набоков, «Парижская поэма»)

Мне нравится сюр в сьоновском исполнении. Он такой насыщенный, многоплановый и этнически дикий, как эндемичное растение, что оторваться просто невозможно. Собственно, из-за этого я бы назвала Сьона певцом специфического жанра – этнического нуарного сюра. Кажется, что ты погружаешься в какую-то первородную стихию и становишься в ней хтоническим существом, почти до-ментального типа и лишенным собственного опыта понятного взаимодействия с реальностью. Чувство необыкновенное во всех смыслах слова. Читается такое, правда, нелегко, а порой и настойчиво запутывающе, но мне нравится прилагать усилия ради каскада впечатлений и пробуждения чего-то очень глубокого в самой себе.

Сьон не боится соприкоснуть читателя с мраком, ужасом, виной – теми онтологическими данностями, от которых другая литература, как правило, охраняет, переводя его в нейтральные житейские плоскости здравого смысла. Некоторые идеи похожи на У. Эко, наверное, потому, что это XVII век, для далекой от Европы Исландии - темное средневековье, смутное время, когда часть социума уже переходит к восприятию научной картины мира, но большая часть продолжает находиться во власти языческих суеверий, мистики и диких фантазмов. Вместе с осужденным за еретические убеждения Йоунасом Паульмасоном мы проходим тяготы его жизни (утраты детей, убийство баcкских моряков, конфликты, встречи с фантастическими тварями, одиночество на острове), проникаемся его переживанием себя частью мироздания (без него этот мир был бы неполным!), в котором люди, природа и сверхъестественое переплетены (исландцы, по-моему, до сих пор такие!), приобщаемся к поискам гармонии между знанием и верой.

Сам текст стилизован под XVII век, и это для меня – еще один привлекательный момент, хотя и затрудняющий возможность кратко и ясно сказать, о чем же это в конечном итоге. Все это положено на уникальную атмосферу исландской природы, на широкие общегуманитарные (вечные и оттого волшебно приманчивые для ума) контексты, что создает необыкновенный смысловой узор книги. Если задуматься, то этот Йоунас Паульмасон, на самом деле, - очень современный человек, и одновременно, хотя особого родства с ним, в общем, не ощущаешь, он – вечное воплощение привлекательной человеческой природы, как, например, Августин Блаженный. Когда такое читаешь, кажется, что все в мире таким было, таким есть сейчас и таким же магически прекрасным останется для человеческого разума навсегда.