Цинковые мальчики

Что заставляет читать такие книги? Что заставляет писать такие книги?

и можно смотреть в другую сторону и знать, что ты живешь в другом мире.
Но потом - границы конкретного мира становятся тесными какому-то конкретному человеку. И он мечется в них или не мечется, а просто пытается жить, но совсем отчаивается и пытается изменить их единственным известным ему способом.. разрушая при этом себя, других, и что-то еще очень важное и не всегда понятое.
Столько боли, горя, и какого-то тихого отчаяния.

И, по-прежнему, не понятно - зачем? Зачем оно вдруг разом выливается на тебя? Тут ведь даже не о сострадании, не о сочувствии.. может, чтобы столкнувшись вдруг, хотя бы распознать?

Моё знакомство с автором началось с книги "Чернобыльская молитва". Настолько понравилось, тронула, заставила чувствовать, что следом за ней я прочитала и остальные книги, которые смогла найти.
"Зачарованные смертью" - книга, в которой собрано несколько историй - историй... про самоубийц. Про самых разных людей, которых объединяло одно - умышленный конец жизни. По разным причинам, и про причины там тоже есть. Я вообще люблю такие темы...
Нежно люблю творчество Светланы Алексиевич. Каждую ее книгу, какой бы горькой и тяжелой она ни была. Эта - еще не самая тяжелая из них...

Не чокаясь.

История, рассказанная молодым человеком, который понял, что жизнь больше Феллини, чем Бергман
История человека, который летел, как птица
История другой девочки, которая хотела, чтобы ее кто-то любил, ну хотя бы мама
История о том, как один человек за всех нас молился

О, мне со дна дано увидеть больше,
Чем с высоты. Я вижу звезды днем.
И запах трав слышней на дне колодца,
И звуки все куда нежнее в нем.

Я не рожден для танца смерти... У меня классический ахилл, мне бы танцевать в балете.

А я помню другое... Другое время и других людей... Попали мы в окружение... Политрук приказал: "Всем застрелиться!" Был очень солнечный день... Но есть сталинский приказ - советский солдат в плен не сдается, только предатели сдаются в плен... Я выбрал место... Помню, старый дуб стоял и рядом маленький насеялся, я погладил его по верхушке, еще подумал: "Он вырастет, и никто не будет знать. что когда-то его гладили по голове". Политрук был немолодой, откуда-то с Украины... Поглядел он на нас - мальчишки... Фуражку снял... Сам застрелился, а нам приказал: "Живите, хлопцы!"

- Ты герой? Сколько "духов" ты убил? - спросила она.
- Не знаю... - Я был застигнут врасплох, меня взяли безоружного дома.
- Я скажу подругам, что ты много "духов" убил. Сто!
Сидел рядом отец, ставила закуску на стол мать. Улыбались. Для них это был нормальный разговор. Я начал орать что-то сумасшедшее... О чужой стране, о том, как воняют вывалившиеся человеческие кишки на солнце... О том, как у нас погибло трое ребят-детдомовцев и их некуда было отправить... Гробы повезли в детдом... Я испортил всем праздничный ужин. Тут - стопор! (Замолкает.)

Там и здесь отношение к смерти разное. Там она то мама, то любимая девушка, то друг. Кричат: "Мама-мамочка!!", а приходит она. Гнилозубая тварь! Она вертится у ног, как собака.

Увенчались мои походы тем, что я поняла: моя душа - моя территория, я должна ее защищать, никого сюда не впускать. Разломят. Разнесут, то ли из любопытства, то ли из сострадания. Надо учиться жить одной. А как? Я оказалась неспособной к одиночеству. Все время надо выбирать. Самой. Я измучилась.

Дома плакала мама:
- Я никогда не была такая счастливая, как в старости. И вдруг война...
У мамы в доме все подоконники заставлены цветами. Подушки вышиты цветами, на сама вышила. Она мне признавалась, она не раз мне признавалась: "Я проснулась ранним-ранним утром, солнце пробивается сквозь листву, и я чувствую, что это солнце, что это радость струится, и у меня сразу мысль: "Вот я сейчас открою глаза - и сколько же мне лет?" У нее бессонница, у нее болят ноги, она тридцать лет на заводе проработала, но она утром не знает, сколько ей лет. А ей шестьдесят пять. Потом она встает, чистит зубы, видит себя в зеркале: на нее смотрит старая женщина...
Но потом она готовит завтрак и забывает об этом. И я слышу, как она поет...
Раненые старики... Это еще страшнее, чем раненые дети... Если дети ничего не понимают, то эти все понимают... Это правда.

На Сахалине мы жили возле кладбища. Почти каждый день я слышал похоронную музыку: желтый гроб - умер кто-то в поселке. обитый красным кумачом - летчик погиб. Красных гробов было больше. После каждого красного гроба папа приносил в дом магнитофонную кассету... Приходили летчики... На столе дымились пожеванные папиросные "бычки", блестели запотевшие стаканы с водкой... Крутилась кассета:
- Я - борт такой-то... Движок стал...
- Идите на втором.
- И этот отказал...
- Попытайтесь запустить левый двигатель.
- Не запускается...
- Правый...
- Молчит...
- Катапультируйтесь!
- Фонарь кабины не сбрасывается!.. Твою мать!!! Э-э-э... Ы-ы-ы...
Я долго представлял смерть как падение... С немыслимой высоты... Без слов... Э-э-э... Ы-ы-ы... На языке ветра... Стихии... Материи...