The present translation is based on Modern Love by Constance DeJong (Ugly Duckling Presse/Primary Information, Brooklyn, NY, 2017). Published by permission of Ugly Duckling Presse and Primary Information

Перевод: Саша Мороз

Редактор: Алексей Порвин

Корректура и верстка: Юля Кожемякина

Адаптация дизайна: Юля Попова

Главный редактор: Александра Шадрина

Издатели:

Светлана Лукьянова

Александра Шадрина

Дизайн обложки основан на оригинальном дизайне Standard Editions 1977 года

© Constance DeJong, 2017

© Саша Мороз, перевод, 2019

© No Kidding Press, издание на русском языке, оформление, 2019

* * *

Книга первая

Часть первая

Повсюду я вижу лузеров. Таких же неудачников, как я, которые не могут достичь успеха. В Лондоне, Нью-Йорке, Марокко, Риме, Индии, Париже, Германии. Мне стали встречаться одни и те же люди. Я думаю, мне стали встречаться одни и те же люди. Я бреду, не разбирая дороги, пялюсь на незнакомцев и думаю: я откуда-то знаю вас, не припомню откуда. Улицы вечно людные и узкие, они полны мужчин. Всегда ночь, и все незнакомцы – мужчины.

Я слышу, как говорит новый мир. Повсюду его эко-палео-психо-электро-космический говор. Разумеется, разговор ведут мужчины, решая проблемы и всё объясняя. Я не понимаю, что всё это значит, мои уши болят, а глаза лезут из орбит, я не вижу в этих уличных болтунах творцов нового мира. В любом случае они не реальные лузеры. А новый мир – это старый сон.

Они говорили: «Подожди, вот будет тебе двадцать семь, и ты пожалеешь». Мне двадцать семь. Я ни о чем не жалею.

Кто такие «они»? Нет ответа.

А новый мир? Я слышала его приметы; не видела его следов; смотрела дальше:

я видела людей в Индии, у них не было рук, не было ног, не было одежды, не было еды, не было денег, не было жилья, не было ничего, кроме других людей, людей, людей. Реальные лузеры. Я говорила с очень серьезными людьми в Европе, они были моими ровесниками и не были ими, потому что смотрели на себя со стороны. Они были более оторванными от жизни, но такими же реальными лузерами. Они видели: совпадения между далеким настоящим и ближайшим прошлым; себя самих. Я видела, как бугимен истории выходит из-за угла и впопыхах ищет место, чтобы с шумом упасть на землю. Это меня испугало, вот почему я суетливо бегала кругами по Парижу, Риму, Германии и много шумела. Вела себя бесцеремонно. Критиковала всех подряд, выдумывала истории, на бешеной скорости.

«Весь мир вертится и я бегу по кругу ха ха я блондинка ах как кружится голова тараторю солнцу оно садится за Сомневальной аркой…» Болтовня без остановки. Бег без умолку. Сегодня здесь, а завтра – не оставив никаких следов моей непопулярной, нескладной картины мира. Хорошая девочка.

«Я что, всегда буду одинока?» – думаю я.

Нет, неудачники, которых я встречаю повсюду, – это еще не реальные лузеры. Они все имеют счета в банке: могут позволить себе быть лузерами. Я на мели. По какому курсу можно обменять мои ценные сведения? Буду метать бисер на тротуар, на страницу. Буду слабой и сентиментальной: «Новый мир – это старый сон, а я устала от снов. Поднимись ко мне». Я шепчу на ухо незнакомцам.

Семь лет я прожила во снах…

Я думаю, мне нужно прошлое. Я слишком много думаю. Известная болезнь. Я даю клятву: сдерживаться, быть внимательнее, использовать поменьше французских и/или модных слов. Я должна следить за собой. Семь лет я видела сны. Я проживаю две, три, четыре многогранные жизни; эти людные узкие переулки захватывают меня. Я должна беречь себя, небезопасно женщине бывать одной на улицах. Пора уходить отсюда. Я позову кого-нибудь к себе. «Эй, детка, поехали ко мне, покажу тебе мои лучшие рецепты. У тебя много наличных?» Наконец-то можно ничего не стыдиться. Сейчас 1975 год, можно говорить и делать всё, что хочется. Я хочу в этом убедиться. То есть говорить и делать всё, что я хочу. «Эй, детка».

Я хочу, чтобы этот парень входил в мои планы. Я думаю: «Может, он убийца или коп». Я это выясню:

– Как пишется слово «Они», с большой или с маленькой буквы? – спрашиваю я.

Он усмехается:

– Всё слово большими буквами, дорогуша.

Уф. Он понял, что я имею в виду. Он не один из них. Два неудачника. Как я и хотела. Я называю его Родриго, это мое любимое романтическое имя. Все незнакомцы – это мужчины с романтическими именами. И романтическим прошлым.

Мы с ним в моей комнате. Кажется, мне нужно в чем-то убедиться, но не знаю, в чем именно. Я должна решиться: две клетки слились, и вот двадцать семь лет спустя я здесь, в моей комнате – сижу на моем персидском ковре. С Родриго. Теперь у меня есть прошлое. Теперь Родриго увидит меня такой, как я хочу. Я хочу, чтобы Родриго нашел меня сногсшибательной. Я хочу быть как разбитое стекло на тротуаре; как бриллианты на черном бархате; как блестящая россыпь на земле. Значит, я хочу контролировать людей. Это никуда не годится. Лучше выберу быть осторожной.

Посмотри на меня. Увидь меня. Сзади, сбоку, сверху, снизу, в любом положении я – одно и то же. Смотри: я повсюду; я неотличима от ковра я мебель пол потолок стены книжные полки. Смотри, как все эти вещи сочетаются друг с другом. Всё, от ритуальных предметов до простого стула, расставлено безупречно, как в викторианской усыпальнице. Здесь нет места случайности или случаю. Это никуда не годится.

Мне встречалось слишком много художников. Я не могу прожить жизнь, наблюдая, как организованы цвета, как построены пропорции и композиция. Я не живописец.

На мне красный свитер. В руках – синяя кружка. Я сижу на персидском ковре. Здесь мой дом. Эта комната существует отдельно от всего мира, и она же – целая Вселенная. Здесь может произойти что угодно, у меня есть всё, что нужно: я живу здесь.

– Я вижу тебя насквозь, детка. Я мог бы вести твой дневник, – говорит Родриго.

Я чувствую себя разбитой. Я не хочу быть как разбитое стекло. Я не хочу быть метафорой.

Мы в моей комнате. Я могу делать всё что хочу. Я хочу Родриго. Я хочу, чтобы он сделал со мной всё. Я хочу, чтобы ему было легко со мной, с тем, что принадлежит мне, с моим пылким желанием. Я должна показать себя и свой дом с изнанки, чтобы он мог проникнуть в глубокие, темные, сокрытые, тайные, таинственные, сказочные, волшебные смыслы моей жизни. И он исчезнет. Вместе со мной.

«Возьми эту кружку: это волшебный сосуд, который переносит легенды из уст в уста. Поднеси его к уху и слушай сладостный шелест, с каким раскрываются тайны Вселенной. Слушай приятные голоса ангелов, которые прошли сквозь века, слушай раскаты грома. Посиди на этом ковре: он передавался из поколения в поколение. В каждом пятнышке, в каждой потертости – история жизни. Садись вот здесь, где леди Мирабель выронила бокал вина, в исступлении падая прямо в объятия месье Лепренса. Видишь этот свитер: мой любимый. Я купила его у старухи на блошином рынке в Париже, она продавала цыганские шарфы и пушистые свитера. Это священный красный. Насыщенный темно-красный – это цвет крови, которая струится по моим венам».

Две клетки сливаются, и двадцать семь лет спустя я иду домой с Родриго. Я хочу, чтобы он чувствовал себя как дома. Я сделаю кофе.

– Я сделаю кофе. Чувствуй себя как дома.

– Окей.

Родриго прислоняется к стене. Его пальцы неустанно двигаются. Вокруг его головы – цветные огоньки. Он прикасается не касаясь, я оборачиваюсь не оборачиваясь, мы говорим друг другу «да» без слов, потом дико и безудержно трахаемся. У меня нет визуальных образов, чтобы передать это. Родриго делает со мной всё. Он трогает меня везде. Мы делаем всё: сзади, сбоку, сверху, снизу. Я кончаю во всех положениях. Мне хорошо как никогда – он говорит, что ему тоже.

– Мне пора, – говорит Родриго. – Может, еще увидимся.

Это современная любовь: короткая, страстная и нежная.

Я хочу рассказать вам историю моей жизни. Это очень интересная история. Однажды в полночь мое одиночество в Ла Сохо нарушил незнакомец, который постучался ко мне в дверь. Его имя – месье Лепренс. И целых семь лет я

«Не нужно ничего рассказывать. Я вижу тебя насквозь, я мог бы вести твой дневник. Как будто знаю тебя всю жизнь. Молчи. Иди ко мне», – шепчет Родриго.

Он прикасается не касаясь, я оборачиваюсь не оборачиваясь, мы говорим друг другу «да» без слов, мы валим друг друга на кровать, мы растворяемся, исчезая глубоко глубоко глубоко в темном волшебном таинственном тоннеле любви. У меня нет визуальных образов, чтобы передать это. Он прикасается, я оборачиваюсь, потом мы трахаемся. Он прикасается, я оборачиваюсь, потом мы трахаемся. Он прикасается, я оборачиваюсь потом мы трахаемся. Он прикасается, я оборачиваюсь потом мы трахаемся. Он прикасается я оборачиваюсь потом мы трахаемся.

Люди говорили мне: если не бросишь писать, может быть, сделаешь себе имя. Они были правы: мое имя – Констанс ДеЖонг. Мое имя – Фифи Корде. Мое имя – леди Мирабель, месье Лепренс и Родриго. Родриго – мое любимое имя. Сперва я носила имя отца, потом имя мужа, а после – имя второго мужа. Я не знаю, не хочу знать, почему всё так. Они говорили: «Вот будет тебе тридцать, и ты увидишь». Когда мне было тридцать, я стояла у Ворот Индии. Я ничего не видела. Мне всё еще тридцать. Я хочу рассказать вам историю моей жизни.

Сперва меня звали Джон Генри. До рождения я была мальчиком: мой отец, как это свойственно отцам, ждал именно мальчика. Потом я стала запасным вариантом, очень романтичное прозвище. Потом я взяла имя мужа, теперь – имя другого мужа. Я продолжаю писать. Конечно, ничего не изменилось. Я продолжаю встречать одних и тех же людей повсюду. Я затихаю и распаляюсь снова, я сгораю от желаний, свойственных моему возрасту. Повсюду – язычки пламени. То замирают, то разгораются снова. Я перестаю сдерживать себя и нарушаю клятвы, перестаю притворяться, что существует внутреннее и внешнее. Пепел кружится у моих ног, когда я на цыпочках выхожу за дверь. Дверь, мои двери распахнуты навстречу свету. Они ведут к самому сердцу, к самой сути. Это чувственная ассоциация.