Не успокоившись после Тартюфа (писал о нем здесь), Мольер будто ставит новую цель пощекотать общественную нравственность, и еще больше растлить целомудренное французское общество XVII в., где женщины «... были настолько же прекрасны, как день — долог, и могли огорошить любого на дюжине матрасов» (Терри Пратчетт). В общем, взяты был не просто вечный сюжет лицемерного попа, как в Тартюфе, а вполне себе персонифицированный образ Дона Хуана (у Мольера Дон Жуан) — абсолютно пустой внутри персонаж, занятый исключительной дефлорацией женщин разного общественного положения (Дон Жуан точно не был снобом, и относился к людям вне зависимости от богатства и статуса примерно одинаково, что выдает в нем истинного противника дискриминации) при любом удобном (и даже неудобном, что выдаёт в нем прообраз героического работника-стахановца) случае. Как обычно, Мольер опять ставит «моральную нравственность» под удар, даром, что оттащил своего персонажа подальше от Франции на Сицилию (испанская корона это вам не французская корона, она значительно дальше), где, конечно, любая женщина ляжет перед любым дворянином и раздвинет ноги, чтоб быстро скакнуть в дамки — шутка ли, продать то, что не стоит вообще ничего, за общественное положение и перспективу козырного брака.
Если в случае с Тартюфом у Мольера еще были какие-то попытки замаскировать сюжет, то здесь у нас уже полноценная «комедия нравов», и все нравственные акценты расставлены вполне себе конкретно. Вероятно, именно эта попытка ударить «в лоб» сыграла злую шутку — Мольер понимает, что переборщил, и сам снимает свою пьесу с постановки, видимо, заметив поведение аудитории. Впрочем, автора это не спасает — до конца жизни критика будет настаивать, что Мольер писал Дон Жуана с себя (вспоминаю дискуссии 90-х годов, ел ли Владимир Сорокин кал, тем самым писав «Норму» с себя, или не ел, а особо тщательные будут даже подсчитывать, сколько конкретно кала съел Владимир Сорокин — годы идут, а глубина критики не меняется), да и вообще, он тот ещё безбожник. Но если нападки на Тартюфа носили скорее общественный характер, то вот с Дон Жуаном уже все не так хорошо в художественном плане, и об этом стоит поговорить — я бы расценил эту пьесу если не как провал, то точно и не как бриллиант в короне:
1. Произведение написано прозой, и это очень сильно влияет на восприятие текста. Стихи добавляют некоторую легкость, а учитывая сам сюжет, все это напоминает бесконечную езду по колдобинам;
2. Сюжет— Мольер не автор и не первоисточник, история достаточно старая, и обросшая целым рядом сюжетных поворотов, которые даже во времена Мольера смотрятся достаточно архаично, если не сказать странно. Все эти призраки, статуи командора, непосредственное божественное вмешательство в виде прямых отстрелов молнией особо провинившихся грешников — воспринималось это уже тогда весьма сомнительно;
3. В принципе, в постановке вообще не возникает желания кому-то сопереживать, что воздвигает высокий барьер между зрителями и персонажами. Не стае же куриц, при виде барина принимающих коленно-локтевую позу? Не обиженных братьев этих куриц, при встрече принимающих точно такую же позу, что и их сестры? И даже не тихо булькающих слуг, лицемерно улыбающихся своему «господину», за глаза называя его собакой, турком и безбожником;
4. У пьесы нет нормальной концовки — возможно, такова и была задумка автора, но так бездарно всё закончить, на мой вкус, было ну очень-очень сомнительно;
5. Вкусовщина, но вынужден отметить — переводтой версии, что я читал. Возможно, я потерял хоть какое-то чувство языка, но переводчик Лихачев демонстрировал ну просто термоядерные пассажи, то мучая нас прогоном по синонимам, то прокатывая по колдобинам идущих подряд согласных — не представляю, как это бы читали со сцены. Возможно, сомнительные литературные качества перевода вбили последний гвоздь в крышку моего восприятия данного произведения.
Именно это произведение особого интереса не вызвала — ни с точки зрения персонажей (все это было), ни с точки зрения сюжета (слишком архаично), ни с точки зрения языка (тут и автор не сильно старался, будто стремясь уколоть побыстрее и побольнее, и переводчик мне не понравился). Едем дальше.
