Прокляты и убиты

"Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка, лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.

Ты не плач, не стони, ты не маленький.
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки,
Нам ещё наступать предстоит..."
(из песни военных лет)

Дальше...

Абсолютное большинство военных книг повествует о боях-товарищах, о подвигах солдат и о замыслах генералов, об окружениях и наступлениях, об атаках и военных совещаниях разного уровня, в общем о БАТАЛИЯХ. Другая, мЕньшая часть книг военных посвящена будням тыла — люди в них трудятся денно и нощно на заводах, фабриках и в артелях, производя и ремонтируя боевую технику, выпуская вооружение и боеприпасы, штопая и заново выкраивая солдатское и офицерское обмундирование, копая противотанковые рвы и делая всю ту сумасшедшую массу необходимой для грядущей победы работы!
Но вот эта на сегодняшний день единственная в моём весьма солидном читательском списке книга, первая часть которой ("ЧЁРТОВА ЯМА") посвящена ежедневному, ежечасному, ежеминутно-бесконечному, мучительно-серому и буднично-постылому существованию новобранцев в суровую зиму 1942-43 гг. в учебном полку, расположенном в далёкой от фронта Сибири . Эта книга, с жирными откормленными вшами и тощими от недоедания пацанами 1924 года рождения, с отупляющей, бессмысленной и одновременно всё-таки по военным меркам необходимой муштрой и тяжёлыми изматывающими работами, с матом (не в тексте, но в контексте) и остервенелостью, озлобленностью и хитроумием разных восемнадцатилетних людей — блатняков и староверов, крестьян и рабочих, интеллигентов и беспризорно-детдомовских; с обнажённой тягой к выживанию всех вместе и каждого в отдельности! В этой книге нет главного героя, автор призывает много имён и касается судеб и жизненных перипетий десятков людей. Но вместе с тем этот самый незримый Главный Герой в книге есть. Он за кадром, но и одновременно постоянно присутствует здесь, в тексте, и тут, в сердце читающего эти книжные строки. Не может не присутствовать. Не может не быть...
Эта книга протянула в душе строгую, ясную и отчётливую параллель с совсем другой книгой про совсем другие места, и совсем другие, но очень похожие жизненные обстоятельства — с книгой Варлама Шаламова "Колымские рассказы". Только там описывается беспросветный смертельный быт людей, осуждённых за реальные и за мнимые преступления, и отбывающих свой срок в местах колымских, а тут речь идёт о повседневном и почти таком же беспросветном и смертельном быте будущих солдатиков Великой Отечественной. И в голове рефреном постоянно бьются окуджавские горькие слова "Ах, война, что ты сделала, подлая..."

"ПЛАЦДАРМ" (часть вторая)
Осень 1943 года. Октябрь. Позади бои на азартно и хищно выгнувшейся Курской дуге. Впереди переправа через Великую реку Днепр...
Любая самая крупная и самая успешная военная операция складывается не только из мудрых замыслов и планов Верховного и Главнокомандования, но и из простых военных действий простых военных людей — солдат и младших офицеров. Успех операции зависит, перво-наперво, не только от того, куда и какой жирности нарисует на оперативной или тактической карте стрелки наступления штабной оператор, но и от того, найдёт или не найдёт простой связист Лёха полугнилой плоскодонник, на котором впору только днём, да с удочкой по пруду с шестом плавать, а не ночью через Днепр переправляться под снарядно-миномётно-пулемётно-винтовочным обстрелом, долбя веслом по головам утопающих и жадно-обречённо хватающихся в страстной надежде выжить своих таких же сотоварищей, долбя потому, что перевернут сотоварищи лодчонку, и не будет тогда у тех, кто уже переправился, связи, не будет вот этой тоненькой живительной ниточки военного провода на дне Днепра, и не смогут тогда артиллеристы вести огонь по обороняющемуся врагу с нужной точностью и своевременностью. А потом плыть ещё раз, переправляя на наш берег своего тяжко раненного товарища. А потом и в третий, пытаясь доставить на вражескую сторону вторую нитку связи, и плыть уже не ночью, а практически днём, в открытую, дерзко и по сути авантюрно, плыть, полагаясь уже не на своё солдатское искусство, а больше на везение, на случай и на чудо, а в душе быть готовым умереть, утонуть, быть разорванным прямым попаданием мины или снаряда или простроченным пулемётной очередью, и всё равно плыть, грести, рулить, царапаться за эту осеннюю днепровскую воду и за эту свою тяжкую солдатскую жизнь...
Плацдарм "(от франц. place d armes, букв. - площадь для войск), участок местности, захваченный наступающими войсками в ходе форсирования водной преграды или удерживаемый при отходе на ее противоположный берег". В этой книге Плацдарм стал скорее местом смерти десятков тысяч простых парней, одетых в драненькое, ношеное-переношеное, штопанное-перештопанное обмундирование, и обутых в кирзачи, но большею частию в ботиночки с обмоточками, бессмертным "изобретением" австрийского военного кутюрье-дизайнера. Местом смерти и, одновременно, местом бессмертия.
Книга до краёв наполнена всеми тяготами войны, всем её ужасом и безысходностью, всей той солдатской окопной правдой, которую практически никто и никогда писать не хочет, а кто в иные годы и хотел бы, так всё равно написать не дали бы. Потому что слишком, потому что чересчур, через края...

"...всю правду о войне, да и о жизни нашей знает только Бог" (Виктор Астафьев)

"Совершив преступление против разума, добра и братства, изможденные, сами себя доведшие до исступления и смертельной усталости люди спали, прижавшись грудью к земной тверди, набираясь новых сил у этой, ими же многожды оскорбленной и поруганной планеты, чтобы завтра снова заняться избиением друг друга, нести напророченное человеку, всю его историю, из рода в род, из поколения в поколение, изо дня в день, из года в год, из столетия в столетие, переходящее проклятие."

Самая страшная и тяжелая книга о войне, которую я читала на сегодняшний день. СмыловО очень плотный текст, читать который мне было тяжело не только морально-психологически, но и просто тяжело. Не знаю, как объяснить.

Яма, могильник, чистилище. Все начнется где-то здесь, в конце 42 года, где-то в лесу. Это и не тыл, и не фронт. Это зал ожидания перед входом в Ад. Там собрали тысячи людей, мужчин, новобранцев и прочих, чтобы когда придет время, кинуть их в жерло войны. Голод, холод, одиночество в толпе, неизбывная тоска и отупение, болезни, вши, отсутствие оружия, расстрелы своих же для устрашения своих же по приказу Сталина, никому не нужные маршировки. Бесовство. Безбожие и отчаянные поиски Бога, которого велено забыть. Подготовка к аду, казалось, что хуже быть не может.

Ад на Земле. Плацдарм. Передовая. И вот их кинули в бой. Тактика такая. Надо переправиться на другой берег. Слева заградотряды расстреливают своих же. Со всех сторон враг, сверху, снизу, со всех сторон куча мала, тысячи людей. Тонут, убиты, ранены. Просто "мясо", его надо кинуть как можно больше, фашист устанет стрелять, тогда можно и с ним справиться. Тактика такая. Людей не жалели, за людей не считали. Почти безоружные, в холодной воде под яростным обстрелом. Выживут единицы. Я не знаю, можно ли было иначе, но думаю, что это не битва, это мясорубка.

Мысли о природе "преступления против разума", против человечества, против Жизни, мысли о природе Войны. Мысли самого автора. Их много. Они плотные, они однозначные и многозначительные, глубокие, непостижимые и простые.
"Боженька, милый, за что, почему Ты выбрал этих людей и бросил их сюда, в огненно кипящее земное пекло, ими же сотворенное? Зачем Ты отворотил от них Лик Свой и оставил сатане на растерзание? Неужели вина всего человечества пала на головы этих несчастных...?"
У Астафьева не только общая масса людская, но и прекрасные отдельные типажи, которые показывают и верующее крестьянство, и интеллигенцию, и командование, и штрафников, попавших под Колесо, и заградотрядчиков, и самых простых людей. И постоянно страшный лик Войны, ее безобразное лицо, ничем не оправданное, никогда не имевшее душу, пустое и бессмысленное. Война хуже Смерти, война - это убийство, грех, боль, отчаяние, адские муки на земле, потеря души, преступление, оставляющее после себя выжженную планету, опустошенные сердца, тех, кто остался жив. Нет этому оправдания.
Писать мне об этой книге, так же сложно почти, как и читать. Книга очень интересная и достойная, и ценная, но любимой у меня, как книги Слепухина, Васильева, Глушко - не станет. Я с ней забыла, как плакать, она не пронзает, она кладет на тебя плиту и придавливает. Такие книги нужны человечеству, но любить их сложно.
Пусть закончатся на Земле все войны и никогда не начинаются вновь!

Название книги подготавливает к соответствующей атмосфере, есть в нем что-то не прекращающееся, предрешенное, как судьба человечества, в соответствии старозаветному изгнанию из рая, но там почему-то люди проклинались трудом. В сознание встает, в том числе и образ отношения всякой власти к народу.

Сибирский призывник, умученный коллективизацией, индустриализацией, доносами, ссылками, ударными стройками и трудом, собранный со всех мест из тайги, деревень, городов, староверческих поселений, проходит карантин и обучение в полку под Новосибирском, в конце 1942 года.

«Встретившие войну подростками, многие ребята двадцать четвертого года попали в армию, уже подорванные недоедом, эвакуацией, сверхурочной тяжелой работой, домашними бедами, полной неразберихой в период коллективизации и первых месяцев войны.»

Изменяется представление в чем-то идеализированного образа советского солдата. Постоянно голодный, грязный, больной, с поносом и развивающейся дистрофией он спит на политзанятиях, ворует по ночам, филонит в медсанчасти, обмерзает и греется возле печурки. Пронырливость и хитрость в почете, если не вредит для своего коллектива. Всё это норма в учебке, идет война, многое можно списать. Например смерть болезненного доходяги призывника от побоев офицера или демонстрационная необходимость расстрела пареньков, сбегавших к мамке на молочко на четыре дня. Можно было лучше организовать тылы, но кому, все держится на конкретных личностях, энтузиазме, политруках и прочих партийных работниках. Какое это все знакомое, родное, советское и российское, не важно.

Армия в тылу требует особых усилий, против разложения людей собранных из всех уголков Сибири. Людей, которые в обычной жизни никогда-бы не встретились, от интеллигента до уклониста и вора. Одна часть, еще молодая, оторванная от нянек и мамок, другая уже много повидавшая, хлебнувшая взрослой жизни «на выживание». Пока нет опасности, враг далеко, все разбиваются на группы, каждый за себя, иногда против других. Для государства, теперь ты объект, часть «человеческого материала», встал в один из потоков на перемалывание. И пусть ты еще не созревший юноша, если государству нужен пример для устрашения других и мамки или отцы-командиру не вдолбили тебе важность соблюдения дисциплины, то наказание может быть расстрелом или штрафбатом. При этом большой шанс выжить у ушлых, прожженных, умеющих филонить и опытных в жизни.

К концу учебки, чтобы не выпустить на фронт совсем уж негодный материал, за который может и попасть, часть солдат отправляют на село, помочь обработать зерно из под снега, заодно и подкормиться у селян. Труд, общение с сельскими, благотворно влияют на будущих бойцов. А потом герои произведения отправляются с маршевым полком на фронт. И так по всей стране, где лучше, где тяжелей условия, подросли следующие восемнадцатилетние, надо было для них место освобождать в учебном полку. В учебном? Когда и пострелять то было не из чего и не чем. Людей как до войны не жалели, так и во время войны не жаловали. Чиновничья власть уже сформировалась, у них свои отчеты, а то, что не укладывалось в общую картинку, игнорировалось.

«способные стоять в строю, держать оружие, были отправлены на фронт — раз они не умерли в таких условиях, значит, еще годились умирать в окопах.»

Ночью, в кутерьме, потеряв ориентиры, когда при наступлении нет четкой линии фронта, можно было попасть под огонь своих или заградотряда. Случайно, непреднамеренно и кругом трупы, раненные, большое количество умирающих раненых… И всё это война. Если бы только война, еще и отношения между людьми, властью и народом, партией и народом.
Солдата не жалели, расчет на его сноровку, смекалку и выживаемость.

«Подойти к орудиям фрицы не позволяли. Вокруг орудий валялись уже десятки трупов. И тогда артиллеристы-трудяги прибегли к испытанному способу: стали копать ходы к гаубицам, чтобы уцепить их тросами да и утянуть машинами в лес.»

Если в 30-е годы народ не жалели, то и в 40-е не легче было.

За это и любят Астафьева, за то, что не пропускает детали, не приукрашает и тем не отдаляет от нас тех далеких солдат, многие из которых стали героями, которые побеждали врага на фоне росийско-советской действительности.