Ольга Берггольц и представить не могла, что в отсутствие Ахматовой она станет голосом великого города.
А я не могла представить, что во время подготовки мероприятия к юбилею поэтессы, настолько проникнусь её жизнью, судьбой, творчеством. И прочтение одного сборника Ольга Берггольц - Никто не забыт, и ничто не забыто никак не пойдёт в сравнение с работой Натальи Громовой. Сборник собран из каких-то клочков, обрывков, подцензурный и совершенно не отражающий масштаба личности автора – Ольги Берггольц. Книга же, прослушанная мной в потрясающем исполнении Елены Греб, особенно сильно впечатлила меня поэзией. Стихотворения были прочитаны с той единственно правильной интонацией, которая пробирает тебя до дрожи. Рождает внутри пронзительное чувство переживания. К некоторым отрывкам книги я сразу же возвращалась, чтобы перечитать их по второму, третьему кругу.
Я удивилась, когда узнала, что Ольга Берггольц не только поэт, она так же писатель, журналист, сценарист. Она – человек, в ком взращенный социализм был выбит тюремными пытками. Жизнь и смерть. Испытания, выпавшие на долю этой женщины, перемололи и выплюнули, лишив её возможности стать матерью: мне очень страшно было читать про все её выкидыши на поздних сроках беременности. «Теперь уж навеки, теперь до конца / незыблемо наше единство. / Я мужа тебе отдала, и отца, / и радость свою − материнство». Одного за одним хоронить своих детей. И своих мужей. И своих друзей. Сталинские репрессии. Дело писателей. И это после всего, через что прошли жители блокадного Ленинграда.
За стеклами машины шел мой народ, 90 % из него были здесь ни за что… Чего они удивляются, что я запила после этого? Если б я была честным человеком, мне надо было бы повеситься или остаться там.
Как обидно было слышать, что Макогоненко не смог справиться с Ольгиным алкоголизмом и бросил её. «Врачи тоже не понимают, что лечить во мне нужно не алкоголизм, не запой, а душу. Душа у меня больна, изломана, не срастаются изломы… Излечить ее мог бы только Юра. Но он не видит, что у меня с душой творится. Если б видел, не выталкивал бы меня все время из дома…», – сетует Ольга (запись от 29 декабря 1951 года).
В книге Н. Громовой нашлось место не только Ольге Берггольц и её близким, начиная с деда, перебравшегося в Санкт-Петербург в XIX веке и заканчивая вдовой Михаила Лебединского, племянника Ольги (без которой эта книга не была бы написана), но и огромному историческому пласту: власть и творческая интеллигенция, благодаря дневникам изображённым без прикрас. Например, я, не читавшая Фадеева, была расстроена его самоубийством. Гонения на Пастернака, Зощенко, Твардовского. Страшнейшее дело редакции С.Маршака. Медленное угасание Анны Ахматовой. Я смотрю на книжные полки в библиотеке, и теперь имена на корешках для меня оживают. Это заслуга данной книги. У Ольги есть стихотворение про память: «…И даже тем, кто все хотел бы сгладить / в зеркальной робкой памяти людей, / не дам забыть, как падал ленинградец / на желтый снег пустынных площадей». Как Берггольц своим творчеством, своими дневниками, сохранила эту память, так и Н. Громова передала её мне.
И хотя последнее желание Ольги Берггольц о месте похорон не было учтено (так власть показывает своё превосходство), именно её стихотворные строчки высечены на мемориальной стене Пискаревского кладбища:
