Мальчик в полосатой пижаме

Кажется, я знаю, зачем я столкнулась с "Мальчиком в полосатой пижаме". Чтобы иметь право говорить: Ничего не знаю гаже написанного на тему концлагерей, чем эта книга. Далее претензии по списку:
1. Образ Бруно. Даже если родители и стремились оградить деточку от ужасов войны и пропаганды (хотя зачем?), то в школе его живо приучили бы и правильно выговаривать "фюрер", и к месту употреблять "жид". Девятилетний германский мальчик вовсю готовился к поступлению в гитлер-югенд, отмечал флажками места сражений на Восточном Фронте и знал на память, кто является "унешними и унутренними" врагами Рейха. А невинность Бруно граничит с глупостью. Поначалу я даже предположила, что парнишка - олигофрен; это бы объясняло многие странности сюжета. Но нет! сложные синтаксические конструкции, иносказания, умение хитрить - и тут же беспросветная тупость: "Ты с велосипеда упал?" Не стыкуется у меня, не стыкуется.
2. Прототип отца, - несомненно, Р. Хёсс, комендант Аушвица, чья резиденция находилась настолько близко от лагеря, что в дни казней дым из крематориев окутывал здание. Любопытно бы почитать воспоминания пятерых детей Хёсса: как они воспринимали... Из мемуаров самого Хёсса: Эсэсовец должен убить даже близкого родственника, если он пойдет против государства или идей Адольфа Гитлера. «В силе остается только одно: приказ!» или: Они [врачи], согласно приказу РФСС, тайно уничтожали больных, особенно детей. А ведь как раз дети так доверяли врачам. Право же, нет ничего тяжелее, чем быть вынужденным хладнокровно, без сострадания и жалости совершить это. И мне предлагают уверовать, что этот... это могло раскаяться. Гм.
3. Павел. Общеизвестно, что нацисты отбирали узников в качестве рабов, но чаще всего это были женщины-нееврейки. Еврей, прислуживающий эсэсовцу за столом, - нонсенс, эсэсовец бы тотчас помер от брезгливости. Будучи врачом, Павел работал бы внутри лагеря, они не могли разбрасываться кадрами. Более того, для обслуживания господ отбиралась особая группа, и рядовой хефтлинг, даже малолетний, не мог бы попасть на комендантскую кухню. К сорок третьему в Аушвице уже было Сопротивление; немцы побаивались.
4. Многие подмечают, что приезд в Освенцим самого Гитлера невероятен. Трудно представить себе, каким образом могла быть организована поездка. Гиммлер - приезжал, но Гитлер... делать ему было больше нечего, как по Польше кататься. Добивает то, что в инспекции участвует Ева Браун, которая в действительности скучала в Баварии, в имении Гитлера, никакого участия в политике не принимая.
5. Шмуэль. Неясна ни его мотивация, ни характер, ни цели. До последнего я надеялась, что он мстил, хотя бы мстил. Учитывая охрану, как могли мальчики встречаться с такой частотой? Где электрический ток, где часовые на вышках, где собаки? Собаки где?! Финальное обнаружение дырки в заборе и сапог через неделю... о, я уплакалась! Как в колхозном саду. Неужели Бойн пытается нас уверить, что в концлагерях было не так уж плохо? Как Гёсс.
6. Развязка. К ней больше всего претензий. Румяный пухлый немчик, отъевшийся на жареной говядинке, и изнурённый голодом еврейский мальчик - вдруг похожи, как братья. "Принц и нищий" прямо. Да Бруно по одной походке безошибочно выделялся бы из толпы хефтлингов. Мой родственник, бывший узник концлагеря на территории Прибалтики, вспоминал, что их ни на секунду не оставляли без присмотра, постоянно пересчитывали и т.п. Даже в бане ходили специальные сотрудники и заглядывали всем между ног в поисках обрезания. Из жития отца Максимилиана Кольбе явствует, что пропажа заключённого была в Аушвице чрезвычайной ситуацией. Как же расценили бы лишний труп после очередной экзекуции? Труп без номера, арийской внешности, в нелагерном белье? И сапоги стоят. Смех и грех.

Концентрационный лагерь - не сцена для разыгрывания назидательно-сусальных пьесок о том, что все люди - братья. Концентрационный лагерь - не место для сентиментальных прогулок. Концентрационный лагерь - это концентрационный лагерь, чёрт возьми! Фабрика смерти! И достаточно однажды побывать на экскурсии в том самом "Аж-Выси", чтобы это себе уяснить раз и навсегда. Сдаётся мне, Бойн и того не сделал.
Но зачем выбирать Аушвиц местом действия, если ничего о нём не знаешь? Что мешало изобрести какой-нибудь Кляйнешвайнедорф и там безнаказанно резвиться? Возможно, ирландский писатель решил собрать все "бренды" нацизма под одной обложкой: если высокопоставленный наци - то Гитлер, если лагерь - то Освенцим, не больше, не меньше. А то не поймут, что книжка - про нацизм и холокост.
Итог прискорбен. Мало того, что на костях моих предков сплясали, на них сплясали ещё и неискусно. Я ждала правдивости - мне подсовывают плакат из серии "Что такое хорошо и что такое плохо". Уничтожать себе подобных в газовых камерах плохо, кто бы мог подумать? И не потому плохо, что плохо, а потому плохо, что среди них может затесаться твой родной сын. На жирной почве опусов, подобных "Мальчику", ревизионизм и цветёт пышным цветом. Он кажется менее тошнотворным, чем розовые пирожные, припудренные человеческой золой.
Не спорю, ширпотреб имеет право на существование. Только, Бога ради, не на золе и костях, пожалуйста. Лучше промолчите.

Да, наконец-то я разгадала загадку умопомрачительной популярности сего произведения. Дело в том, что более бездарной описи концлагеря и расположения вещей в немецкой семье времен Третьего рейха мир ещё не видел.

Меня, как и всех читателей этой книги, которые оплакивают время, потраченное на прочтение, больше всего смутил образ мальчика Бруно. Хотя, его и мальчиком мне назвать сложно, потому что в моём понимании мальчик – это милый, добрый, умный, отзывчивый ребёнок, а не тот идиот, которого мы наблюдаем в романе. Так вот. Этот пацан по имени Бруно - 8-летний индивид (использую это определение, т.к. повторение слова «пацан» будет тавтологией, а мальчиком я его назвать не могу по выше упомянутым причинам), который живёт в Германии во времена Второй мировой войны. Позже он и семья переезжают в Польшу, т.к. его отца назначают комендантом Аушвица. И тут начинается самое интересное. В то время, как немецкие дети учатся правильно кидать «зиги», кричать «Jawohl, mein Führer!» и стараются всячески прислужить своей «великой идее», маленький идиот по имени Бруно даже не подозревает, что идёт война. Просто маменька и папенька (который, напомню, комендант Освенцима) не хотят травмировать ребёночка. Ну, ладно. Может, каким-то чудом им и удаётся как-то оградить своё чадо от внешнего мира, но солдаты, которые постоянно приходят к ним в дом! Они тоже играют в идиотскую игру в молчанку?

Следуем дальше. В романе наблюдается персонаж по имени Павел. Это заключённый еврей, который исполняет обязанности прислуги в доме Бруно. Сам же пацанёнок считает, что это фермер, который одет в странную одежду. Если кто ещё не понял прикола – поясню. Никогда нацисты не выбирали себе в прислуги еврея. Потому что вариантов финала было два – либо хозяин-нацист сам бы убил свою прислугу (тогда вопрос зачем его было брать?), либо хозяин-нацист помер бы от брезгливости, что какой-то жалкий грязный еврей прикасался к его тарелке.

Что же дальше по списку? Ах, да! Еврейский мальчик Шмуэль. Итак. В один прекрасный день наш маленький идиот по имени Бруно всё же поборол свою тупость и, покинув двор, двинулся к концлагерю. Наш же герой думал, что это ферма, где пасутся единороги и обитают розовые бегемоты. Что же мы видим дальше? Ага. Значит возле ограды он увидал мальчишку, который копался в земле. Естессно, Бруно подошёл к нему поговорить и дети стали друзьями навек. Что можно заметить здесь? А можно заметить следующее. Оказывается, историки врали нам столько лет. Оказывается, надзиратели в концлагерях были добрейшей души люди, никаких оград под напряжением не было, узники лежали на кроватях и попивали коктейли, а чтобы создать видимость, вместо людей в крематориях сжигали злых овчарок. Да-да, получается именно такая картина, если прочитать сие…э-э-э-э…ладно, пусть будет произведение.

В общем, развязка очень предсказуема. Пухленький, откормленный отборными харчами немецкий мальчик проникает на территорию концлагеря и такой незаметный, ничем не выделяющийся теряется в толпе узников, которых ведут в газовую камеру. Вот и всё. Остались от козлика рожки да ножки.

Маленькая, простая, но такая честная книга о тяжёлом. Я читала её и пыталась представить себе представить Германию времён Второй мировой глазами сытого холёного мальчика из «благополучной» семьи. Которому никто не рассказывает, что идёт война. Который не понимает, кто такой Фюрер-Фурор. Который представления не имеет, кто такие евреи. Я верю, прекрасно верю, что его учат вскидывать руку в приветствии и кричать «Зиг хайль», а он воспринимает это точно так же, как "Привет!". Я верю, что он искренне не понимает, почему каких-то людей держат в бараках за забором из колючей проволоки, ведь они такие же, как и он, только зовут их по-особенному. Это мы с детства знаем про Холокост, про ужасы войны и про то, что Красная армия всех сильней. А ему происходящую реальность с самого детства искажают и замалчивают, не до него сейчас, в общем-то. Вырастет — сам должен понять и пропитаться истинно арийской атмосферой, а пока пусть будет Аж-Высь и дурацкие вопросы. Война — изобретение взрослых, в мире детей нет ни войны, ни различий в качестве и ценности цвета кожи и волос.

Сюжет коротенького романа совсем простой: девятилетнего (кстати, в фильме, кажется, восьмилетнего, наверное, чтобы больше подчеркнуть наивность) мальчика из семьи высокопоставленного в Третьем Рейхе военного перевозят вместе с семьёй на новое место, потому что батя теперь будет приглядывать за Освенцимом (в мировой практике — пресловутый Аж-Высь, Аушвиц). В новом месте ему не нравится: друзей нет, движухи нет, домов и народу нет, только из окна детской спальни видны люди в одинаковых полосатых пижамах, которые живут в скучных домиках. Кстати, изумительное решение семьи — поселить малыша в комнату с видом на концлагерь, наплевательское отношение налицо. Мальчик вообще ничего не понимает и искренне думает, что полосатопижамным там весело — вон их там сколько, и детей много, а он тут один. Как-то, бредя от одиночества вдоль почти бесконечного забора, он встречает сидящего с другой стороны мальчика, который — вот поразительное совпадение — родился с ним в один день. И так рождается необычная дружба. Почему необычная? Потому что Шмуэль куда умнее Бруно, война заставила его раньше позврослеть и многое понять. Невозможно не оценить его душевные качества! Как тактично он почти ничего не рассказывает Бруно об ужасах с той стороны. Не рассказывает про нацизм, про угнетения, про свои тяготы… Чтобы не ломать своего товарища, не заставлять его ненавидеть окружающих и, возможно, вляпаться в какую-то беду. Шмуэль торжественно хранит детство Бруно. И он не просит у него еды, хотя мог бы — как тяжело было читать строки, когда наивный Бруно почти всё слопывает по дороге к Шмуэлю, которому, в отличие от немца, невозможно будет нормально подкрепиться где-то ещё. И как по-взрослому глубоко он осмыслил предательство Бруно и снисходительно его простил!

Простой сюжет. Простой язык. Простой символизм необычного (или всё же предсказуемого?) финала. И всё же как цепляет.

Если бы я делала обложку к этой книге, то нарисовала бы на ней две детские руки, тянущиеся друг к другу в рукопожатии через колючую проволоку. Одна — здоровая, ухоженная и гладкая. Вторая — худенькая, в синяках, с обломанными ногтями. А моделью для рисования обеих рук взять одного и того же ребёнка, просто дофантазировав «детали».