Цитаты из книги «Кафка. Жизнь после смерти. Судьба наследия великого писателя»

Коэн описала в суде беспорядок в квартире, которую Эстер делила с Евой. «Я была поражена, обнаружив в квартире груды бумаг и папок с документами, – рассказывала она о своем визите в 1982 году. – Почти на каждой куче бумаг сидела одна из многочисленных кошек, бродивших по квартире. Там негде было присесть и тяжело дышалось. Мне показалось, что госпожа Хоффе была не заинтересована в передаче архива в библиотеку, и в конечном итоге она так и не передала эти рукописи… не сделала того, что ожидал от неё Брод». Здесь Ева возразила, что Марго Коэн не могла видеть кошек, карабкающихся по кучам рукописей, потому что кошкам Евы не разрешалось заходить в комнату Эстер, где хранились бумаги. В феврале 2011 года во время слушаний перед судьей Копельман-Пардо адвокат Евы Хоффе подверг Марго Коэн перекрёстному допросу. Он спросил, в частности, может ли она вспомнит

В 1982 году Национальная библиотека пошла на последний отчаянный шаг: она отправила на встречу с Эстер Хоффе заведующего отделом рукописей и архивов Мордехая Надава (1920–2011) и его помощницу Марго Коэн. Они посетили её квартиру, расположенную на первом этаже приземистого дома, покрытого розоватой штукатуркой, на улице Спинозы, 20. «Мы рассказали ей о том, как важно передать рукописи Брода и Кафки в библиотеку, – вспоминала Коэн. – Мы обещали, что они будут доступны для широкой публики и что это продлит интеллектуальную жизнь Брода и его пражских друзей».

Коэн сообщила суду, что в 1968 году, за несколько месяцев до своей смерти, Брод вместе с Эстер Хоффе посещал Национальную библиотеку. «Брод с самого начала был твёрдо намерен передать свой архив в библиотеку в Иерусалиме, где находятся архивы его близких друзей, – засвидетельствовала Коэн. – Из моего разговора с Бродом мне стало совершенно ясно, что он принял решение сохранить свой архив в этой библиотеке… Цель его визита в отдел состояла в том, чтобы согласовать технические детали по надлежащему обращению с архивом». «Во время визита Брода к нам (в Национальную библиотеку. – Прим, авш.), – рассказывала позднее Коэн израильскому журналисту Цви Харелю, – госпожа Хоффе не оставляла его ни на секунду. Я попыталась объяснить Броду, как я организовала хранение архива Бубера, но Хоффе не дала ему сказать ни слова». «Что касается того, почему Брод в своем завещании написал, что его литературное наследие должно быть передано Эстер Хоффе, – предположила Коэн в разговоре с Харелем, – то Брод становился очень слабым, когда дело касалось женщин. Да, это была его слабость».

Хеллер настаивал на том, что Брод оставил Эстер Хоффе бумаги Кафки как душеприказчику, а не как бенефициару. Рукописи никогда ей не принадлежали, и, следовательно, она не могла передавать их своим дочерям Еве и Руфи. Эстер Хоффе, утверждал Хеллер, нарушила волю Брода точно так же, как Брод нарушил волю Кафки. После смерти Эстер, утверждал Хеллер, рукописи Кафки снова составили наследство Брода, которое, в соответствии с его завещанием от 1961 года, теперь должно было быть передано (не продано!) Национальной библиотеке Израиля – без единого шекеля компенсации членам семьи Хоффе. В этом завещании Брод попросил, чтобы его литературное наследство было передано, по усмотрению Эстер, «в библиотеку Еврейского университета в Иерусалиме2, Муниципальную библиотеку Тель-Авива или в другой общественный архив в Израиле или за границей». Таким образом, Национальная библиотека стремилась приобщить коллекцию Кафки к длинному списку документов немецко-еврейских писателей, которые она уже хранила (в их числе были и архивы писателей из «Пражского круга»)3.

В результате вмешательства Хеллера государство Израиль – которое в Тель-Авивском семейном суде представляют Государственный Опекун (апотропус), Национальная библиотека, а также назначенный судом исполнитель завещания Брода – оспорило завещание Эстер Хоффе. После этого дело рассматривалось ещё пять лет, пока в октябре 2012 года не попало к судье Талии Копельман-Пардо, специалистке в области наследственного права.

Однажды мой коллега шёл по библиотеке, когда к нему подошёл пожилой человек и передал папку, набитую документами, – рассказывал юрист Национальной библиотеки Меир Хеллер в интервью Sunday Times. – И среди них было завещание Макса Брода. Когда я просмотрел его, то сразу понял, что Брод хотел, чтобы Эстер занималась его документами при его жизни, а затем, после его смерти, их должны были передать в публичный архив. Я заглянул в Интернет и увидел, что через два дня пройдёт судебное заседание, на котором будет обсуждаться вопрос о завещании Эстер». Менее чем через сорок восемь часов Хеллер сделал свой драматический ход: «Я ворвался в зал суда и сказал: „Стойте! Есть ещё одно завещание – завещание Макса Брода!“» Суд по делам семьи занимает два этажа в сером офисном здании на главном бульваре города Рамат-Ган в пригороде Тель-Авива. Вход на первом этаже обрамлён колоннами, облицованными красной плиткой. Обычно справа от входа на оранжевых пластиковых стульях сидят адвокаты и их клиенты, поедая бутерброды, фалафель и шакшуку, прихваченные из буфета. Ева и её сестра Руфь прибыли в суд вдвоем сентябрьским утром 2007 года; Руфь посчитала, что у них нет причин для беспокойства и, значит, нет необходимости привлекать к делу адвоката. Появление Хеллера потрясло собравшихся. «Это засада, – сказала Ева. – Мы в ловушке».

В соответствии с Законом о наследовании от 1965 года, в Израиле исполнение воли наследодателя может осуществляться только через официальное утверждение завещания в израильской Службе регистрации по делам наследования. Для этого нужно подать аффидевит, то есть заявление под присягой, подписанное заявителем и заверенное нотариусом; оригинал свидетельства о смерти; оригинал завещания; наконец, уведомление, адресованное любым другим наследникам или бенефициарам наследодателя. (Израиль не облагает налогами наследственное имущество своих резидентов.) Чтобы завещание можно было оспорить, информация о нём публикуется в открытой печати – как правило, этим занимается Служба регистрации по делам наследования. Служба регистрации предоставляет копию ходатайства Генеральному Попечителю при Министерстве юстиции, который имеет право вмешаться в рассмотрение, если на карту поставлен вопрос, представляющий общественный интерес. После прохождения регистрации завещание приобретает такой же статус юридически обязывающего документа, как и вердикт суда. «Я ворвался в зал суда и сказал: „Стойте! Есть ещё одно завещание – завещание Макса Брода!“»

В повести «Исследования одной собаки» рассказчик посвящает свою жизнь научному изучению загадки семи «музыкальных собак» (Musikerhunde), танцующих под музыку, которая сначала подавляет, но в конце концов примиряет его с собачьим племенем.

Конечно, в прозе Кафки присутствует музыка. Так, в повести Кафки «Превращение» (нем. Die Verwandlung) Грегор Замза, обратившийся в отвратительное насекомое, выбегает из своей комнаты в сторону вибрирующего звука скрипки своей сестры Греты. «Был ли он животным, если музыка так волновала его? – спрашивает он себя. – Ему казалось, что перед ним открывается путь к желанной, неведомой пище… Никто не оценит её игры так, как оценит эту игру он»

В один из вечеров 1912 года, когда в Праге читал лекции Альберт Эйнштейн, Брод и знаменитый физик вместе исполнили скрипичную сонату. Леон Ботстайн, американский дирижер и президент Бард-колледжа, полагает, что в случае Брода «музыка способствовала тому, что казалось невозможным в политике: налаживанию общения между чехами и немцами».