Цитаты из книги «Кафка. Жизнь после смерти. Судьба наследия великого писателя»

Когда по моему организму стало ясно, что писание – это самое продуктивное направление моего существа, – писал Кафка в 1912 году, – всё устремилось на него, а все способности, направленные на радости пола, еды, питья, философских размышлений и, в первую очередь, музыки, оказались не у дел»4. В дневниковой записи от августа 1914 года он выразился иначе: «Желание изобразить мою исполненную фантазий внутреннюю жизнь сделало несущественным всё другое, которое потому и хирело и продолжает хиреть самым плачевным образом»5. «Я весь – литература, – писал Кафка в 1913 году, – и ничем иным не могу и не хочу быть… Все, что не относится к литературе, наводит на меня скуку6». «Я ненавижу всё, что не имеет отношения к литературе», – признавался он пять лет спустя7.

адвокат Саар Плиннер. Его красноречие сдерживали точные указания его клиента, немецкого литературного архива в Марбахе, о том, что можно и что нельзя говорить в защиту права продавать унаследованные произведения немцам. Марбах все время утверждал, что в Германии Кафка будет доступен ученым со всего мира, что там есть возможность объективного «взгляда на него из ниоткуда», а в Израиле, где некоторые исследователи склонны считать Кафку еврейским автором, его будут изучать более узкими и специфическими методами. В Марбахе же намереваются добавить собрания Кафки и Брода к своим всемирно известным собраниям литературных произведений выдающихся писателей.

где заканчивается защита и начинается экспроприация

Я продам любую из моих рукописей по самой высокой цене при условии, что претендент на обладание ею пользуется хорошей репутацией. Но при этом я не привязан какими-либо чувствами к стране происхождения этого претендента. Мне это кажется ничуть не более нелепым, чем, скажем, наличие большой коллекции картин Моне в британской галерее Тейт или, например, собрания произведений Роберта Грейвса (английского поэта и романиста) в Университете Буффало».

английский писатель Кингсли Эмис (1922–1995) однажды заметил, что у него не хватает терпения, чтобы следить за тем, чтобы рукописи британских авторов оставались в Великобритании. Он даже не беспокоился о вывозе из Англии своих собственных бумаг:

За четыре дня до слушаний в Верховном суде в Иерусалиме парламент Германии предложил пример того, как европейские страны стремятся ограничить подобные сделки. 23 июня 2016 года Бундестаг принял спорный закон о защите культурного наследия, направленный на сохранение в Германии тех произведений, которые считаются «национальным достоянием» (а это, по определению, «национальные культурные ценности, имеющие исключительное значение для нации», утрата которых приведет к «значительным потерям»). «Германия как носитель культуры, – сказала министр культуры Моника Грюттерс, – обязана собирать и охранять свои культурные ценности». Грюттерс отвергла опасения в том, что этот закон будет использоваться для «национализации» произведений немецкого искусства и артефактов, принадлежащих частным лицам. «На мой взгляд, защита не есть экспроприация», – заявила она.

английский писатель Кингсли Эмис (1922–1995) однажды заметил, что у него не хватает терпения, чтобы следить за тем, чтобы рукописи британских авторов оставались в Великобритании. Он даже не беспокоился о вывозе из Англии своих собственных бумаг:«Я продам любую из моих рукописей по самой высокой цене при условии, что претендент на обладание ею пользуется хорошей репутацией. Но при этом я не привязан какими-либо чувствами к стране происхождения этого претендента. Мне это кажется ничуть не более нелепым, чем, скажем, наличие большой коллекции картин Моне в британской галерее Тейт или, например, собрания произведений Роберта Грейвса (английского поэта и романиста) в Университете Буффало».

Конечно, Иехуда Амихай еще при жизни мог себе позволить роскошь решать, где должны были храниться его бумаги, а Брод больше не может рассказать нам о своих предпочтениях. Как известно, посмертное распоряжение литературным наследством (по-немецки Nachlasse) отличается от приобретения документов у живых авторов (Vorlasse).

Ежегодно сотни исследователей, продолжал он, посещают Национальную библиотеку, чтобы изучать тысячи личных архивов еврейских писателей, которые там хранятся. Затем Хеллер выразил надежду, что документы Кафки, спасённые Бродом, скоро найдут себе среди них достойное место. Подтекст его аргументации был очевиден: Кафка, еврейский писатель, творивший на нееврейском языке, принадлежит еврейскому государству.«Попытка изобразить Кафку еврейским писателем просто смешна, – однажды сказала мне Ева. – Он не любил своего еврейства. Он писал от сердца, изнутри. У него не было диалога с Богом». Но даже те, кто считает его еврейским писателем, сказала она, не могут юридически правильно вывести из этого следствие, согласно которому его литературное наследие должно храниться в каком-то «правильном месте». «Архивы Натана Альтермана находятся в Лондоне, архивы Иехуды Амихая – в Нью-Хейвене, – говорила она, вспоминая двух из самых любимых ею израильских поэтов. – По какому праву архив еврейского писателя должен храниться в Израиле?»

адвоката Меира Хеллера, похожая на отполированное до блеска пушечное ядро. Хеллер, который в ходе этой восьмилетней битвы представлял Национальную библиотеку Израиля, вышел к суду вразвалку. Он обвинил Эстер Хоффе в том, что она не давала исследователям доступа к рукописям и десятилетиями хранила их под замком, и призвал суд положить конец этой нетерпимой ситуации.