Детская книга

Читайте в приложениях:

Книга доступна в стандартной подписке

526 уже добавило

Оценка читателей

4.17

От автора удостоенного Букеровской премии романа «Обладать» и кавалерственной дамы ордена Британской империи – столь же масштабный труд, хроника жизни нескольких семей на рубеже веков. В этом многослойном произведении с невероятным тщанием воспроизводится жизнь, которую перечеркнет Первая мировая война. Подобно Прусту в его эпопее «В поисках утраченного времени» или Голсуорси в «Саге о Форсайтах», Байетт удивительно подробно описывает время, утраченное уже навсегда: и костюмированный праздник в усадьбе, и всемирную выставку в Париже, и секреты прикладного искусства, и сложные повороты любовных отношений…

Лучшие рецензии и отзывы

countymayo

Оценка:

137

В самом популярном произведении Байетт - "Обладать" - описана иллюстрация к той сказке братьев Гримм, которую я тайно выделяла, боялась и любила - "Ганс-мой-ёж". Ох и сказочка. Задразнили мужика, что у него детей нет, пришёл он злой, пьяный, грохнул дверью: "Жена, хоть ежа мне роди, но роди!" И через девять месяцев, натурально, ёжик. Кормиться грудью матери он не мог, а то бы поколол он ее своими иглами. Так и пролежал он за печкой целых восемь лет; и вот надоел он отцу, и тот одного только и желал: чтобы Ганс-Ёж поскорей умер. Но он не умирал, а все продолжал лежать за печкой.
На иллюстрации Ганс-Ёж был комичен и страдал над тарелкой супу, но сразу подумалось, что он здесь неспроста, что, возможно, вырастет некая детская книга.

Книга, конечно, детская лишь по названию. Роман классический, старинный, отменно длинный,длинный, длинный, степенный и перенасыщенный подробностями. Если вам сразу кажется лишним знать, какого цвета глазки у верхней саламандры на кувшинчике, или как убраны волосы у каждой из хоровода юных дев, бросайте чтение, не жалейте, впрок оно не пойдёт. Сознательно или бессознательно, все высокие искусства Байетт принижает, топит в мелочах, сводит к утилитарному, приземлённому, прагматическому. Не живопись, а вышивки, платья, узорное тканьё, гобелены. Не благородная скульптура, а резьба, папье-маше, пресловутые "горшки". Не высокая "истинная" литература, а сказочки для малышей. Не парение в научных эмпиреях, а прикладная медицина: держать в руках чьё-то сердце - оказывается, совсем не романтическая метафора. А если театр, то семейные постановки под открытым небом, у Пэка сваливаются с носа очки, а Основа, вместо того, чтобы целоваться с Титанией, задыхается в ослиной маске, или куклы, которые вот-вот задышат, заморгают, понесут отсебятину и хоть что-то изменят, и не будет войны.

А. М. Пятигорский так ответил на вопрос, почему среди женщин нет великих философов: "Женщине гораздо труднее заниматься абсолютно бесполезными вещами, чем мужчине". И наверное, ключ к судьбе Олив, если не всех женщин обширного повествования: что бы было с их творчеством, если бы оно никому не приносило пользы, причём в самом презренном материальном смысле? Куда канул бы писательский дар миссис Уэллвуд, если бы мистер Уэллвуд был хорошим хозяином, не лез в скоробогатые и не расточал скудные без того средства на амуры? Кому и на кой ляд пригодились бы чувство цвета и верная рука "мамки" Уоррен, кабы в моду не вошла глазированная керамика? И, если твоё единственное достоинство - красота, как у Серафиты, что ж тебе, пойти удавиться, когда розы сотрутся со щёк, а золото кудрей выцветет?

Серафита... Какая Серафита, Сара-Джейн её зовут, всего-навсего Сара-Джейн... И совершенно верно, удавиться. Вопроса "сосуд она, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде?" у окружающих не возникает. Сосуд разбился, и, что бы там ни пылало, - пропади оно пропадом. Ступай за пяльцы, старая ведьма неполных сорока лет от роду, оплакивай своё прежнее очарование.

Этот незримый водораздел между "Серафитами" и "Сарами-Джейн" меня околдовывает. Либо тебя действительно шестикрылый серафим на перепутье встретил и до небожительниц возвёл, либо - ты обслуживающий персонал. Бегай с кастрюлями, тряпками и носовыми платками - "ах, спасибо, дорогая, что бы мы без вас делали?.. всё позабываю, как её зовут..." - а ты бегай, пока не чкнёшься морщинистой физиономией в свежеприготовленное суфле, вот и полвека прошло.
Небожительницы, кстати, тоже от сей бедственной оказии не застрахованы.
В исторических отступлениях писательница не устаёт нам напоминать, какой кровью и какими унизительными карами были куплены такие подчас банальные пустяки, как женское избирательное право, противозачаточные таблетки в каждой аптеке или возможность держаться за руки с любимым на улице. Они действительно существовали: суфражистки и суфражетки (найдите десять отличий), гей-активисты и секс-агитаторы, поэты кровавой бойни, которая ещё не наступила, и живописцы хрустального прошлого, которого никогда не было, германские анархисты и русские революционеры, дикие, но симпатичные. Ой, завираюсь: Степняк-Кравчинский, тот существовал, а Тартаринов? То ли от мифологического Тартара, то ли от Тартарена из Тараскона. Переводчик перекроил в Татаринова, слава тебе, Господи.

Да, если подытожить, то суть в революции и в эволюции. В попытках организоваться, спасти и спастись, выплыть, выжить, сохранить свою личность и не остаться мразью. Неужели сверхзадача? Неужели невыполнимая? Ганс-мой-ёж едет верхом на подкованном петухе, играет на волынке, да как весело!

Мужчины "Детской книги" - чаще самоценны, самодовольны и самодовлеющи, даже когда, простите, ничего из себя не представляют (чтоб вам, мистер Уэллвуд, икнулось хорошенечко!) Этакие духи воздуха, легкокрылые зефиры. Пролетели, сорвали цветы удовольствия, оплодотворили - и дальше, ввысь. А Земля-Матушка выращивай, корми-пои, заботься и не забывай радоваться. Ра-до-вать-ся! Ведь это такое счастье - быть любимой!
В донжуанском списке через запятую. В приходно-расходной книге под грифом "Ошибки". На грифельной доске, и вот-вот твоё имя сотрут пыльной меловой тряпкой.

Одной из второстепенных героинь Байетт муж представил свою незаконнорождённую дочку. Новоявленная мачеха привечает падчерицу, зовёт в гости, показывает свою мастерскую, а на бесхитростный вопрос: "Неужто вы не расстраиваетесь?" улыбается: "Расстроилась? У меня сердце кровью обливается, но, милая фройляйн, что же я могу изменить?"
Ведь это такое счастье - быть любимой. Если быть любимой не получается, люби сама, жди и надейся. Если они не вернутся, - муж, сыновья, - значит, плохо ждала.

Дорогие папа и мама! Если вы это читаете, значит, меня уже нет на свете...

Вот и сказке конец пришел,
К дому Густхен тебя привел.

Густхен, Густхен. Август четырнадцатого.

Эта рецензия на LiveLib

Читать полностью

bookeanarium

Оценка:

Прочитать Антонию Байетт – это как обогнуть мыс Горн, – и удивительно (на редкость хорошо пишет), и непростая задача («Война и мир» по объёму меньше будет, а по количеству персонажей – где-то рядом). В романе описана история нескольких связанных между собой семей, начиная с 1895 года и до конца Первой мировой войны, причём описана подробнейше на фоне исторических событий, с упоминанием знаменитых персоналий того времени, политических течений, мест и обстоятельств, в общем: полное погружение в эпоху. Людям с хорошим историческим или филологическим образованием читать книгу будет проще, остальные могут увязнуть в деталях: суфражистки, фабианцы, «Симплициссимус», блумсберийцы, англо-бурская война и «Ветер в ивах», русские анархисты, шекспировские мотивы, «Гаврош» и «Питер Пен».

В газете «Гардиан» Байетт делится тем, откуда пришёл замысел текста: «Роман начался с мысли о том, что написание детских книг иногда плохо кончается для собственных детей писателя. Некоторые истории просто ужасны. Кристофер Робин хотя бы остался в живых. Сын Кеннета Грэма лег под поезд. А ещё Джеймс Барри. Один из его приемных сыновей утонул, и это почти наверняка было самоубийство». Дело в том, что большинство описанных персонажей в романе – дети, в процессе они взрослеют, а война довершает дело, совсем как с гончарным делом: сначала бесформенная масса, затем кувшин, а в конце – горнило обжигающей печи. Один из тех самых детей, стремительно повзрослевших, так и говорит про войну на последних страницах романа: «Когда я свалился, то подумал: это хорошая смерть для горшечника — утонуть в море глины. Глины и крови».

Здесь много параллелей, отсылок, важных деталей, мастерски подобранных описаний. Книга о детях, которые сталкиваются с совершенно не детскими проблемами, а некоторые проходят через кошмар, становится многогранным романом взросления. А вместе с тем показано, как взрослели целые нации, проходя через погромы, забастовки и войну: если вначале ещё чувствуется дух инфантильного авантюризма «Трое в лодке, не считая собаки», когда можно до обеда отправиться исследовать джунгли соседнего парка, а потом вернуться домой к чаю с хлебом и мёдом, то к концу это уже скорее Скарлетт, мастерящая из занавесок платье. Как раз тогда создаются многочисленные теории детей и детства: Геккель, Юнг, Фрейд. Дети показаны разные: одним едва хватает на пропитание, а на ногах ни разу не было настоящих туфель, хотя работа с темна до темна, другие готовятся к поступлению в элитный колледж, третьи совсем юны, но у них появляется ребёнок за ребёнком. Кто-то будет бороться за допуск женщин к выборам, кто-то собирается стать врачом (хотя женщинам не положено, да и вообще это нонсенс, что женщина учится в университете).

Некоторые описанные моменты очень суровы и неприглядны, но при этом книга переполнена вставными сказками, которые одна из главных героинь, детская писательница Олив, пишет своим детям. Всё пронизано сказочным духом, смутным ощущением детства: на страницах романа марионеточники разворачивают свои спектакли, семья в своей усадьбе в канун Ивановой ночи устраивает костюмированный праздник и представление «Сна в летнюю ночь» Шекспира, а рыбы с гобеленов оживают после заката. Вполне понятно, почему «Детская книга» попадала в шорт-лист «Букеровской премии», вполне естественно, что «Букеровская премия» у Антонии Байетт уже есть, хоть и за другую книгу. Это большой, серьёзный писатель, которому удаются эпичные полотна.

«...из-за собственного стремления к вечному детству, серебряному веку. Это оно заставляло мужчин сбиваться в клубы, сидеть в мрачных интерьерах, поглощая школьные пудинги с нутряным салом, играть веселые и жестокие шутки над другими гостями, сбегать из города в лодочные и пешие походы, на пикники, разыгрывать ничего не подозревающих обывателей, переодеваясь восточными халифами (Вирджиния Вулф) <...>. Они умели играть с настоящими детьми — Герберт Джордж Уэллс превращал детскую в образцовый театр военных действий <...>. Они сочиняли дивные сказки для своих серьезных детей».

Эта рецензия на LiveLib

Читать полностью

zhem4uzhinka

Оценка:

Тот самый случай, когда оценка нейтральная, а на деле тебя разрывает между «это изумительно» и «это ужасно».

Попробую как-то разложить свои ощущения на составляющие.

+ Антония Байетт дотошна. Детали, детали, детали. Мелочи, подробности. Это прекрасно, когда текст тебе нравится: полное погружение, картинка как в кино перед глазами, все дела.
- Ничего не происходит! Вот парадокс, описывается жизнь (взросление, старение) доброго десятка человек подробно и еще стольких же – менее подробно, и тем не менее, ощущение, что ничего не происходит, остается. Особенно мучительно идет книга первые страниц триста: все ждешь и ждешь, пока автор «раскачается» и повествование наконец начнется… а оно не начнется. Это вот и есть повествование.
- Антония Байетт дотошна. Да, это и плюс, и огромный минус: когда тебе неинтересно, читать про каждую складочку на одежде и каждое движение бровью утомительно. Две недели. Я читала эту книгу две недели, даже немного больше. По-моему, у меня «Улисс» в свое время и то бодрее шел.
+ Сказки Олив. Они невероятно прекрасные. Вот уж где любовь автора к деталям точно идет впрок. Тексты, в которых сказочные мотивы и авторский слог сочетаются в идеальной пропорции. За целый сборник таких сказок я бы дорого заплатила, лишь бы он был потолще, потолще.
- Очень много персонажей. В Википедии написано, что Байетт в процессе работы над романом сделала таблицу в Exel со всеми персонажами и их возрастом, чтобы не запутаться, кто там кому брат и сват. Если уж сам автор в них путается, то мне, читателю с дыркой в памяти, каково? И дело даже не в том, что их много – из-за этого обилия народа и внимания к каждому из них персонажи показаны слишком поверхностно. Нет, не то слово – отрывисто. Вот мы знакомимся с Дороти, допустим; погружаемся в ее переживания, в какой-то внутренний конфликт, сближаемся с ней… И все, до свидания, Дороти, очередь поджимает. Теперь мы увидим ее только через пару лет, уже с другими мыслями и проблемами, а как она прожила те, первые – уже, вроде как, неважно. Увы, не нравится мне такой подход. Я бы лучше прожила с Дороти каждый чих, чем по чуть-чуть про каждого из пары десятков.
+ Мне очень понравились Олив, Дороти и Том. В принципе, настолько, что ради них стоило всю книгу читать.
+ Мне понравилась все та же дотошность, с которой автор описывает бытовые подробности: например, работу горшечника, кукольное представление или бал со всеми приготовлениями, пошивом платьев и прическами.
- Что ж они все такие озабоченные-то. Кто гей, кто детей своих лапает, кто похабные горшки в виде голых баб лепит. И не надо мне говорить «это же жизнь» - нет, когда все практически поголовно до такой степени концентрируются на сексе, это не жизнь, а буйство гормонов в одной отдельном писательском организме. И кстати, не оставляет ощущение, что секс в мире «Детской книги» - нечто противоестественное, плохое. Даже в редких случаях, когда речь идет о нормальном сексе, не извращенных пожеланиях и действиях – все равно остается ощущение, что персонажи воюют со своими телами и проигрывают битву. Как-то мне оно не близко.
- Исторические вставки. Ну, это я просто не люблю до зубовного скрежета. Еще с детства – учебник по, допустим, биологии могла читать чуть ли не для удовольствия, а историю с трудом одолевала и забывала прочитанное моментально.
- Книга ничем не начинается и ничем не заканчивается. Я понимаю, что у Байетт наверняка были причины описать вот именно этот кусок из жизни семьи Уэллвуд, их друзей и соседей, не больше и не меньше. Но я, честно, не уловила, в чем они заключаются.

Как итог – чувствуется, что Антония Байетт заслуженно получила все свои многочисленные литературные премии и награды. Но в то же время абсолютно не моя книга, к сожалению. Попробую теперь осилить всеми любимый роман «Обладать».

Дальше...

Да, и для души

Руки нырнули под воду и на краткий миг нашли ту часть тела, которую Филип мысленно называл «свистком».

Эта рецензия на LiveLib

Читать полностью

Ещё 2 рецензии и отзыва

Лучшая цитата

Дети смешивались со взрослыми, заговаривали с ними первые, и взрослые тоже говорили с детьми. Дети в этих семьях конца девятнадцатого века отличались от детей предшествующих и последующих поколений. Они не были ни куклами, ни миниатюрными взрослыми. Их не упрятывали с глаз долой в детские, их допускали на семейные трапезы, их зарождающиеся характеры воспринимались всерьез и обсуждались с рациональной точки зрения за столом

Интересные факты

- В истории главной героини романа прослеживаются некоторые параллели с судьбой английской детской писательницы Эдит Несбит.
- В «Детской книге» столько разных персонажей, как вымышленных, так и реальных исторических лиц, что писательнице пришлось создать таблицу в Excel, чтобы не запутаться в них, а также следить за возрастом многочисленных детей в разные годы, которые охватывает действие романа. Тем не менее она ошиблась с возрастом одной из дочерей главной героини — и получилось, что Гедде никогда не было 13 лет: ей сперва было 12, а потом сразу исполнилось 14!Historical characters

J.M. Barrie, author of Peter Pan, compliments Olive's plays, a contemporary
Rupert Brooke, at college with Julian Cain, he attends all the right plays and parties.
William Morris, whose artworks are mentioned often and sets the tone for the Arts and Crafts subtext of the novel.
Bernard Palissy, mentioned throughout as the most expert of potters.
Oscar Wilde, shown in his declining years and at the Paris
Edward Carpenter, gay activist and advocate of "back to nature" approach as a cure for civilisation problems
George Merrill, Carpenter's lifelong companion
Emma Goldman, an anarchist known for her political activism, writing and speeches.
Marie Stopes, family planning pioneer

Читать полностью