Папа удивленно взирал на пустую микроволновку. – В шкафу банка фасоли, – обронила мама.
Папа потянул носом воздух. Может, почуял запах мяса под соусом, которое мы ели на ужин. Или той котлетины, которую Соф пыталась стащить для Черепушки и уронила на пол.
Папа достал из ящика консервный нож, вздохнул: – Дедушке не лучше.
Мама словно не слышит, сидит, не отрывая глаз от экрана ноутбука. Папа вывалил фасоль на тарелку, и на одну секундочку мне показалось – вот сейчас выскочит из банки мой Биззл, синий, мокрый, весь в соусе. Улыбнувшись про себя, я принялась за домашнее задание – хотелось закончить поскорее и засесть за очередную главу рассказа.
– Как вообще прошел день, народ? – попытался завязать разговор папа.
– Средне, – пробормотала мама.
– Надо думать, все лучше, чем мой.
– Мы не соревнуемся, Саймон.
– А я ничего и не говорю. Просто у меня выдался не денек, а черт знает что. Я, кстати, хотел тебе рассказать. – Папа потыкал кнопки на микроволновке и смотрел на медленно вращающуюся тарелку.
– Я слегка занята, – отозвалась мама.
– Это важно.
– Как и у меня.
– А что там у тебя?
– Тебе будет неинтересно, – хмыкнула мама.
– Это то, о чем я думаю? И ты тратишь на это время?
– А что в этом плохого? – Мама кликнула на странице про кохлеарные имплантаты.
Звякнула микроволновка. Папа вытащил тарелку, потрогал фасоль пальцем.
– Сколько это надо там держать? Все холодное, как не знаю что.
– Господи, боже мой! – Мама вскочила, в сердцах схватилась за папину тарелку, которую тот не выпускал из рук. – Ты можешь сделать что-нибудь сам, без посторонней помощи?
– Я тебя ни о чем не просил!
Мама выдернула у папы тарелку, швырнула ее назад в микроволновку.
– Выйди-ка на минутку, Зо, – тихо проговорил папа. – Нам с мамой надо потолковать.
– Я делаю уроки, – буркнула я, не поднимая головы, и закусила ручку – дескать, я думаю, не отвлекайте.
– Всего пять минут, детка. Пожалуйста.
– Отстань от нее, Саймон. Она занимается.
– Она может заниматься у себя в комнате, – возразил папа. – Иди, Зо.
Я сгребла книжки в охапку и, возмущенно топая, удалилась. Само собой, как любой нормальный человек, я взяла стакан и приложила его к стене в гостиной. Но услышала только, как кровь шумит в ушах, больше ничего. И, слава богу, а то уж я начала опасаться, что холестериновые бляшки – это наследственное. Родители просидели на кухне целый час. И еще три вечера подряд. Понятия не имею, о чем они там говорили. Соф подсовывала соломинку под дверь, чтобы подглядеть, да тоже без толку – увидела клок ковра и все.
Неделю спустя дела пошли еще чуднее. Прихожу я из школы и вижу: папа, распустив галстук, расхаживает взад-вперед по холлу, а мама с головой залезла в обувной шкаф.
– Куда вы? – спрашиваю, а у самой все внутри сжалось. Папа никогда так рано домой не возвращался.
– Уходим. – Мама сунула ноги в туфли на высоких каблуках.
– Это понятно. А куда? К дедушке?
– Вряд ли, – ответила мама, бросая сумку на столик рядом с листовкой про Ночь костров. Она красила губы, а папа все качался с пятки на носок, с пятки на носок.
– А чего вы так разоделись? – приставала я.
– Да не волнуйся ты так, – сказал папа.
Я сняла пальто, перекинула через лестничные перила:
– А я вот волнуюсь!
Мама закончила с губами и возилась с воротничком блузки.
– Мы тебе потом все объясним… Соф за компьютером, Дот играет с куклами. Я сварила макарон. Поешьте, если проголодаетесь, – она помолчала, с тревогой глядя на меня. – Дай слово, что присмотришь за сестрами и сразу же мне позвонишь, если что-нибудь…
– А ты тогда отпустишь меня завтра на праздник? – перебила я, протягивая маме листовку. Мама дотошно ее изучила. – Два месяца прошло, – напомнила я. – Вся школа идет…
– Ну, хорошо, – мама взяла ключи от BMW. – Но только если ты сделаешь уроки сегодня. Поправь галстук, Саймон.
Пропустив ее слова мимо ушей, папа забрал у мамы ключи от машины и закрыл за собой дверь.
Мистер Харрис, сомнений не было – они идут к юристу насчет развода! Я плюхнулась на ступеньку. До чего мне тошно стало, передать не могу. Я совершенно точно знала, как оно будет. Слыхала в школе. Папа снимет квартирку, начнет питаться исключительно рыбными палочками и станет забывать про средство для мытья посуды, поэтому чистых ножей будет не хватать и нам придется намазывать масло тыльной стороной ложки. Мама потолстеет на двадцать килограммов и полюбит валяться на диване в пижаме и смотреть по телику фильмы про теток, которые вообще-то не тетки, а бывшие мужики. С мамой Лорен именно так и было. Лорен терпела, терпела, а потом сказала: баста! И выключила телик, причем как раз в тот момент, когда все должны были узреть новые груди Боба. Мама, конечно, рассердилась, но очухалась – на нее это подействовало как холодный душ. Она сбросила вес (питалась одним протеином) и в один прекрасный день натянула дочкины джинсы восьмого размера14 и отправилась на свидание с парнем моложе себя.
Я глянула на свои собственные джинсы, сохнущие на батарее. Допустить, чтобы подобное случилось с моей семьей? Ни за что на свете! Пробравшись в родительскую спальню, я принялась шарить в маминой тумбочке. Что у них творится? В верхнем ящике стояла шкатулка с украшениями, в замочной скважине торчал ключик. Я прислушалась – все тихо, можно действовать. Ключик с приятным щелчком повернулся. Внутри лежали пластиковые пакетики с прядками детских волос (моих и Соф), малюсенькие отпечатки наших рук и ног и браслеты, которые были на нас в роддоме. Детские вещицы Дот, вероятно, хранились где-то в другом месте. Искать я не стала, мое внимание привлек пожелтевший конверт под завернутым в салфетку первым моим молочным зубом.
Почерк папин, но буквы сильно выцвели. Уж не помню точно, что было в том письме – главным образом всякие нежности про мамины светлые волосы, которые как золотой шелк, про ее зеленые глаза, безмятежные как горные озера, и про ее уверенность, сияющую яркой звездой, разгоняющей тьму вокруг себя. Мама, которую знала я, тряслась над нашими витаминами, переживала из-за Е-добавок в нашей еде, ворчала из-за красных носков, засунутых в стиральную машину вместе с белыми футболками. Мне даже взгрустнулось – ведь я никогда не знала той, другой женщины. Я со вздохом разложила все по своим местам и открыла второй ящик.
Целая куча компьютерных распечаток про кохлеарные имплантаты. Тонны страниц, испещренных розовым маркером. Под этим бумажным ворохом обнаружилось письмо из банка, в котором говорилось про какое-то перезакладывание. Перезакладывание. Незнакомое слово, а письмо официальное. Так-так, похоже, уже теплее… Я пошла в кабинет, где за компом сидела Соф, и, недолго думая, уселась к ней на колени.
– Ты что, чокнулась? Слезай! – взвыла Соф. Я устроилась поудобнее, взялась за мышку. – Фу, Зо, ты такая тяжеленная!
О проекте
О подписке