Действие романа Чужая вотчина белорусского автора Алеся Адамовича происходит в западной Беларуси накануне второй мировой войны, но отношения к политическим и военным событиям того времени не имеет - как ни странно в послевоенной белорусской письменности. Чужая вотчина написана в стиле деревенской прозы, исследующей судьбы жителей отдалённых сёл и посёлков.
Молодая вдова Алеся живёт со старой свекровью и немой её дочерью и жизнь кажется ей скучной. Когда в доме появится юный Имполь, чтобы исправить что-то в доме, Алеся расцветёт и узнав, что она в шикарного парня влюблена, хочет угодить ему любой ценой.
Поправилась Алеся не скоро, только через год. Чужая женщина, с которой разговорилась, идя из местечка с базара, сказала ей:
- Ты уж не гневайся на меня, но я скажу правду... Дитя тебе надо заиметь. И хвороба пройдёт, и поздоровеешь. Без мужчины завянешь...
После этого Алеся тихонько, никому ничего не говоря, начала приглядываться к чужим мужчинам... (...)
(...)
Теперь в хате был Имполь, и Алеся, не стесняясь, начала приглядываться к нему.
Это она, кто сделает первые шаги, Имполь сначала как будто ни при чём. Постепенно он завладеет сердцем Алеси и зная об этом, останет в хате. Алеся, к сожалению, не понимает, что это не любовь, и когда Имполь изменить ей с её сестрой Христой, она уже беременна, сверх того на её душе тяжёлый грех убийства свекрови и немой золовки. Хочет совершить самоубийство, но раздумает - она не одна, у неё скоро будет ребёнок.
Адамович слегка прикоснулся политической обстановки конца 30-х годов. В маленькой деревне ходят слухи о поступках Гитлера, впрочем мировая политика жителей Вересова не интересует, они не знают, что именно в Беларуси пройдёт война тяжелее остальных стран.
Митя Корсак, брат Алеси, пишет стихи на белорусском языке и его вызовут и милицию.
Бубель отстранился от стола, вытащил до половины средний ящик и достал синюю толстую тетрадь. Митя узнал: тетрадь была его, на обложке большими буквами выведено - <стихи>>. Тут было всё, что сочинил за последние два года.
- Значит, балуемся стишками? - Бубель поплевал на пальцы, перевернул страницу - там Митя увидел какие-то красные пометки.
Вытянув шею, Гура тоже заглянул в тетрадь, потом поднял чёрные, сросшиеся на переноске брови:
- По-российски пишешь?
- Нет, по-белорусски, - сказал Бубель, хмыкая и открывая как-то с одной стороны рот - там блестел верхний золотой зуб.
- А-а, - Гура провёл рукой по шершавой, наверно, со вчерашнего дня не бритой, щеке. - Это из тех, что Беларусь ищут.
- А зачем её искать, она под ногами, - Митя исподлобья следил за Гурой.
- И правда - под ногами, так как сверху не была и не будет, нет, - закрыв глаза, Гура закрутил головой. - Пастарунак будем соломой крыть. Бирочки из венчиков вырезать. - Гура потянул за медную пуговицу на мундире: - Так как, из чего же их сделаешь - меди нет...
- А пастарунков, может, и не будет...
(...) Он почувствовал, что падает вместе со стулом, что бьют уже ногами в живот - остро, словно кто режёт косой, отдаётся боль. Мится скорчился, умкнулся лбом в колени, закрываясь руками, прятал голову.
Острые железные подковы секли по спине, попадали в затылок. Снова, будто камнем, ударили в ухо.
Его отец, как многие друние, не понимает, почему Митя старается держать белорусскую мову у чувство национальой гордости.
Сложный языковой вопрос существует и не меняется до сих пор... Даже немножко стыдно читать белорусскую книгу в русском переводе, если автор её относится к числу писателей, пишущих на родной мове.
На обложке книги напечатана цитата Адамчика:
<<...Я верю нашей литературе, надеюсь на неё. Слегка изменю известное пророчество: многие славянские литературы сказали своё, пришла пора нашей. Буду счастлив, если на ниве белорусской литературы взойдёт и моё зернышко.
Я добавлю пожелание, чтобы белорусская литература среди литератур других народов жила и развивалась.