Иногда настолько входишь в колею жизни, что всё становится автоматическим: на работу — на автомате; книжки читаешь — на автомате; кушаешь свою жареную яичницу с беконом и грибами — на автомате; на работе — все действия, как у запрограммированного робота. Когда я планирую день-неделю-месяц, то мне часто вспоминается слова песни: "И я снова в плену у кривой, на работу из дома, с работы — домой". Начинаешь чувствовать себя механизированным организмом, каждый день одно и то же: вещи, люди, места. Нужна встряска, что-то что собьёт тебя с накатанной дорожки. Кто-то для этого прыгает с парашютом, те что попроще — заливаются в пятницу так, что в субботу днём обои смотрят немым укором, словно со стен пыточной камеры. В общем, все по разному пытаются сбиться с автоматизма. Некоторые просто сходят с ума. А я вот читаю Сорокина, и вам всем рекомендую. Зачем? Чтобы просто попробовать взглянуть на вещи под другим углом. Освежиться.
Школа русского формализма в своё время ввела такое понятие как остранение (нет, я не пропустил там букву, это слово так и пишется). Классический пример это повесть Льва Толстого "Холстомер" в котором повествование ведёт лошадь и, смотря на многие привычные для нас вещи, описывает их другими словами. Создаётся ощущение, что и мы на них смотрим как бы впервой. Делается это для того, чтобы создать некоторое преткновение во время чтения, чтобы вывести читателя из автоматизма восприятия и заставить задуматься, по-новому посмотреть на старый предмет. Может и ещё для чего другого, но сейчас речь не об этом.
Так вот... Все говорят, что Сорокин это про экскременты, а я говорю, что Сорокин — это новая репрезентация старых вещей. Это как компания Apple, которая каждый год выпускают "новый" iPhone. Столь же элитарно, сколь и массово; столь же классически, сколь и ново. В большинстве случаев чтение Сорокина выглядит примерно так: ты читаешь плавный текст, обычно это стилизация, но всегда это безупречно продуманный текст, который просто заставляет восхищаться мастерством автора. Ты втягиваешься в этот текст и вот уже бежишь по строчкам словно инерции, как вдруг начинаешь понимать, что чего-то не так. И действительно! Текст начинает скатываться в бред, абсурд, классический текст разрывается неожиданными вставками мата, из него внезапно вылазят органы и выделения. Вводится элементы безумия в виде бессмысленных слов, или же слов со смыслом, но составленных в таком порядке, что они не несут никакой смысловой нагрузки, формальная сохраняя грамматический и даже в чём-то логический строй языка, или абзацев, которые между собой не связаны, либо же связь крайне условна и эфемерна.
Второй часто встречаемый приём — обыгрывание и переворачивание штампов. Он берёт какие-то штампы и выворачивает их, издевается над ними, обыгрывает их, буквализирует их, заменяет формально схожими, но абсурдными по смыслу. Сорокин может взять что-то, что условно принято считать осмысленным и показывает, что на самом деле смысла в этом нет, что всё — условности. Сорокин доводит до абсурда такой подменой. Только максимально гипертрофировав штамп, извратив его, доведя его до бреда он обретает новый и свежий вид в нашем восприятии и мы наконец-то начинаем его воспринимать осмысленно. Он берёт простую устоявшуюся штуку и извращает её в привычном понимании. Читаешь рассказ, вроде бы всё нормально, а потом — хлоп! — жесть какая-то, трэш, полнейшее безумие, дикость и фу. И думаешь: а о чём рассказ-то был? А был ли он о чём-либо вообще? А бывает ли вообще, что что-либо о чём-либо вообще? А есть ли вообще в чём-либо какой-либо смысл изначально? И прочая экзистенция начинает бить бурным фонтаном. Сорокин — это философия, напрочь лишённая философии.
Сорокин это такой современный Рабле. Он вводит в художественный текст то, чего бы там быть не должно было бы быть. Вот небольшой кошерный список: копрофагия, немотивированное насилие, бред, испускание газов, некрофилия, гомосексуализм, педофилия, обсценная лексика, гной, телесные выделения и всякие прочие мерзости. Всё то, что есть, но о чём другие обычно не говорят, о чём не принято говорить. Но это же есть. Это всё имеет место быть и более того мы сами порой многое из названного творим без какого-либо зазрения совести.
Говорят, что Сорокин занимается деконструкцией или деструкцией советской действительности, советского менталитета. Мне кажется, что он занимается вообще деструкцией действительности и любого менталитета. Он рушит привычное и автоматическое, то что прижилось. Всегда есть общие черты у эпох, менталитетов, культур, какие-то общие принципы — вот именно их расшатыванием он и занимается.
Я часто встречаю вопрос "Зачем было это писать?". Затем, что обо всё должно быть написано, наверное; затем, что кто-то должен был бы это написать; затем, чтобы люди читали это и понимали, насколько же ничтожно узок их кругозор, насколько они в плену штампов, предвзятых суждений, стереотипов; затем, чтобы понять, что наша культура и наш взгляд на мир это не единая истинная система; затем, чтобы сказать, что нет абсолютной нормы и меры в этом мире. Мир больше и шире, культура это нечто большее, чем мы себе представляем. Люди испускают газы, принцессы тоже какают. Сорокин это предельная правда обо всём. Поэтому, Владимира Георгиевича читать обязательно нужно. Освобождаемся от иллюзий, автоматизма и начинаем жить осмысленно, ага.