Отзывы на книги автора «Владимир Маканин»

Честно, о Владимире Маканине, до того как увидела в задании по игре "Долгая прогулка", я даже не слышала. Удивительно, что в собственной стране, довольно-таки неплохой автор совсем неизвестен, либо я такая отсталая... Но судя по количеству читателей, вернее всё же первое. Выбор автора в игре был спонтанным, выбор его произведения - тем более, но на этот раз моя интуиция не подвела меня и произошло замечательное открытие. Маканин - советский автор, родившийся и выросший в СССР, следовательно, можно предположить, что время действия его романов, будет аналогичным и попасть в точку. Я хоть и дитя России, но не так далеко ушла от Совка, многому наслышала о тех временах, да и корни "не пропьешь", поэтому мне читать было интересно.

Старохатов - профессор, обучает слушателей искусству написания сценариев к фильмам. Только вот в чём загвоздка: одним он помогает бесплатно протолкнуть свой текст, а другим лишь с условием поставить свою фамилию, как соавтора естественно прибылью приходилось делиться. А тут как назло поругался со своей секретаршей Верой, которая по дружбе или по былой любви попросила одного из бывших слушателей профессора выяснить действительно ли Старохатов помогал писать сценарии или фамилия его значится просто так. А слушатель этот Игорь - главный герой романа, так увлекся, что копал, копал и копал, пытаясь найти зерно истины в том почему одним профессор помогал по доброте душевной, а другим ради выгоды.

Человек вообще странное существо, а люди - искусства в два раза страннее. Хотя для меня удивительно, что главный герой писатель, а не технарь какой-нибудь. Ведь это у них огромное желание "разложить всё по полочкам", а если в голове что-то не хочет укладываться, то обязательно нужно докопаться до истины. Истина... А где она и что это такое? Ведь для каждого она своя и спорить можно до скончания веков, упершись рогами, как бараны. Но главному герою она для чего-то очень нужна. Месть? Так это Вера, а не он, желала отомстить. Любовь? Тоже не слишком верится. У Игоря же есть жена, которую хоть и считает молоденькой и глупенькой, но вроде любит. Тогда в чём смысл искать эту самую истину? Как мне всё это видится - просто упертость довести дело до конца, разгадать загадку. Только вот при таких загадках необходимо учитывать человеческий фактор, а он, между прочим, ни с какой логикой не совместим.

Не удивительно, что Владимир Маканин сделал главным второстепенным героем режиссера и преподавателя. Ведь он сам учился на курсах сценаристов и режиссеров, поэтому знает изнанку медали и книга получилась живая, правдивая. Старохатов, конечно тот ещё гад, но ведь и добрые поступки тоже совершал. А вообще я не верю, что бывают на 100% положительные или на 100% отрицательные люди. Взять хотя бы исторические личности, тот же Петр 1 или Сталин. Можно судить количественно каких поступков было больше, а каких меньше, но в то же время нельзя забывать и о качестве... Неблагодарное это дело - искать причину почему какой-то человек поступил так, а не иначе. А ведь часто и он сам не сможет объяснить, что им двигало. Просто захотелось и всё тут. А пока ты делаешь, что тебе захотелось - на тебя уже навешали сотни ярлыков и добрались до пятого поколения твоих предков, пытаясь понять в кого ты такой уродился. Не стоит самим себе усложнять жизнь и копаться в чужой душе. Обсуждение поступков - это удел бабушек, сидящих на лавочке возле подъезда.

Так как это первая прочитанная книга у автора, я не могу сказать, всегда ли он так относится к женщинам или только в этом романе, снисходительно, как к маленьким девочкам. Мне ни один женский образ не понравился, а вот мужские у него достаточно сильные и интересные. Правда для чего в сюжет были введены некоторые персонажи я так и не поняла. А вообще автор пишет очень даже неплохо, приятный слог, неторопливый. Обязательно ещё что-нибудь у него прочитаю.

Маканин мне понравился с первых строк. Ну как понравился. Это тягучее меланхоличное, тяжёлое неотвратимое мотание в барабане жизни от общаги до психушки по идее не должно вызывать положительных эмоций, но что-то цепляет взгляд (а ещё скобочки). И цитаты, мои заметки на обдумать на будущее.

Петрович (имя давно затёрлось где-то) - бомж, но не тот, который ночует в подъездах, крыша над головой у него есть, но это всё чужое, общажное. Он как бездомный дух-хранитель общежития наблюдает, всё знает, но почти ни во что не вмешивается. Общежитие большое, коридоры расходятся, и в этих коридорах тоже жизнь. Чужая, у каждого своя. Чужие женщины, мужчины не так интересны, хоть и оставляют свои следы. Но шла она долго и медленно, тяжело шла. Зачитаешься, отвлечёшься, и не хочешь опять погружаться в эту безнадёгу.

И девяностые. Времена, которые я проскочила, к счастью, одни только обледенелые картонки на рынке могу вспомнить и отсутствие в доме конфет. Тяжёлые времена были, да. А тут - они, как будто живые. В книге хватает жизни, но не в лучших её проявлениях. Подробностей, не слишком глубоких, мимоходом, и это задевает (и скобочек, метких и едких). Сюжет - вскользь, набор историй-повестей о людях. Петрович только фоном, автор, рассказчик. Писатель, который не пишет, но бережёт последнее, что связывает со старой жизнью - такую же побитую, как и он, пишущую машинку. Как будто она - часть его, если потеряет утратит что-то очень важное (право называться писателем).

Ну и личное, чем привлекла эта книга - искать кого-то, кому ещё хуже, чтобы думалось, что всё не так уж плохо (всё даже хуже).

Третий месяц подряд с моей Долгой прогулкой поисходит что-то странное - я читаю, нравится, но что писать понятия не имею. Наверное, во мне всё закончилось.

Для нас, выросших на героике Второй мировой войны, Первая мировая казалась вполне обычной войной, разве что несколько менее патриотичной. Но у тех, кто столкнулся с ней впервые, кто попал на нее в начале XX столетия, был совершенно иной взгляд. Она их шокировала своей массовой и обезличенной жестокостью. Одно дело идти на врага один на один, и совсем другое два часа съеживаться в окопе под разрывами артиллерийского обстрела или попасть под газовую атаку. Да, это была война нового века, а не та, к которой привыкли люди, если только к войне можно привыкнуть.
Но время идет, и война видоизменилась опять. И первое, это, наверное, Афганистан, а за ним и Чечня. Это уже война не армия на армию, а местная, позиционная, поэтому со своими, рвущими стандарты, правилами. Когда офицеры продают оружие, топливо и боеприпасы боевикам, против которых сражаются. Когда мальчики-солдаты - это только рабочая сила, и их перехватывают либо чеченские крестьяне (и тогда они сидят в ямах и работают), либо свои, и тогда они тоже работают на погрузке/разгрузке, но это уже гуманнее, да и там не стреляют. Вообщем-то на любой войне солдаты - это только пушечное мясо. И здесь это отчетливо заметно. Да, они сами тоже часто делают глупости. Ну как можно выходить на точку, где сейчас должна быть засада боевиков и, расположившись там, напиться водки? Но с другой стороны, в большинстве своем, это обычные не очень умные сельские пацаны (или я уже не знаю, как иначе можно объяснить те глупости, которые они вытворяют). Которые более ушлые и городские, они уже сумели откупиться и не попасть туда. И когда эти мальчики попадают в плен, в рабочие ямы, их такие же простые сельские матери приезжают и бродят по Чечне, пытаясь их найти и, не освободить, не направить туда федеральный отряд, а выкупить за самые настоящие и немаленькие деньги.
Не буду искать точные цитаты, но в книге было написано, что когда в армии наступил полный развал и отсутствие дисциплины, то ее попытались организовать хотя бы по принципу бизнеса.
И вот перед нами главный герой, майор Жилин, бензиновый король. Личность неоднозначная, в том плане, что он совсем не тот герой, который помчится на броне, размахивая автоматом, но автор стремится подчеркнуть, что герой его действует лишь сообразно обстоятельствам. Да, он берет себе деньги за каждую десятую бочку бензина и строит дачу на берегу реки. Но он же обеспечивает провоз бензина к нашим частям так, чтобы чичи этот бензин по пути не перехватили и не сожгли. Вот такая это война, когда надо откупаться от противника.
Что касается концовки книги, я ее угадала. С одной стороны, плохо, что я догадалась, плохи лишние сантименты в виде звонка жены, плохо, что автор как будто совал нам в нос, что должно произойти. С другой, ход интересен, логичен, и несколько поднимает произведение. Правда, что касается логики, то ли майор глупее, чем мне казалось, если отмел фобию как слишком заумное слово и не вдумался, не проанализировал ситуацию на несколько шагов вперед, то ли это такая случайность, когда и на старуху бывает проруха. Уж не знаю, что и думать.
И по самой книге. Мне было интересно ее читать, и сейчас она точно актуальна, пока еще не появилось много информации по той войне. Но, надеюсь, что вскоре боявятся и более глубокие произведения. Не хочу обидеть это, но меня в нем больше интересовала суть не романа, а настоящей жизни. Читала как хронику действий, не обращая внимания на литературные способности автора.

Какая, в сущности, смешная вышла жизнь,
Хотя, что может быть красивее,
Чем сидеть на облаке и, свесив ножки вниз,
Друг друга называть по имени!

- Нина, послушай, это же о нас.
- И вправду, Гена, какая, в сущности, смешная вышла жизнь...

Они летели над городом на пушистом белоснежном облаке, очень похожем на большого спящего кота. Если вдруг налетал порыв ветра, то котоблако начинало кукситься, сереть, чернеть, плакать горючими слезами, стрелять молниями из глаз, а хвост его рассекал воздух с тем звуком, что люди называли громом. Она стояла посреди площади, отчаянно пытаясь спасти прическу и платье от внезапного ливня. Он думал, что взять сегодня зонт было удачей, потому что можно пригласить и Ее укрыться под ним. Она же вскочила в первый попавшийся автобус, лишь бы не мокнуть.

- Нина, а ты знаешь, что про нас написали книгу?
- Да, Гена, «Один и одна». Несколько нудновато.
- Что именно, Нина – книга или наша жизнь?
- Как интересно ты спросил, Гена… Сперва я думала про написанное, а теперь получается, что нечего на зеркало пенять, коли рожа крива?
- Неужели, Нина, мы действительно жили так скучно, так серо, так печально?
- Конечно, нет, Гена! Ты же помнишь, с чего все началось? С нашей юности, с оттепели, когда мы все горели, делали, жили!
- Нина, но начинается все обычно с детства. Вот расскажи, какое оно было у тебя?
- Не помню, Гена. Может, это ужасно, но у меня провал здесь, я осознаю себя только с юности. А ты?
- Это странно, Нина, но моя жизнь тоже начала с того самого съезда КПСС, после которого мы стали легендарными шестидесятниками.
- Но это же было прекрасное время, Гена, помнишь, физики и лирики, походы, стихи, театр…Ах, театр. И мы все были вместе, все делалось сообща, спорили, мирились, ратовали за справедливость, осуждали трусость, работали, творили!
- А что случилось потом, Нина?
- Не знаю, Гена, все вдруг стали семейными и не стало нас…
- А я, Нина, прогорел как хворост – вспыхнул, обдал жаром и стал пеплом…
- Потом, Гена, обжегшись на молоке, ты стал дуть на воду, и так не вернулся в общество, не веря в себя, думая, что теперь если ты и загоришься, то все снова станет лишь пылью, а полноценного костра тебе не видать.
- Печально, Нина, но это так. Ни жены, ни друга, ни приятеля-коллеги, даже кот от меня сбегает. И сил нет, чтобы выйти из этой некомфортной зоны комфорта, как бы странно это не звучало.
- И тем не менее, Гена, ты старался видеть, слушать и слышать людей. И даже знакомился с молоденькими девушками.
- Пустое, Нина, дело было. Может, я просто лентяй? Я сразу хотел жену, а вот долго искать, ухаживать было тяжело.
- Я тоже, Гена, никак не пойму, почему осталась одна. Я не урод, а весьма изящна. Интеллигентная, умная, со вкусом, хозяйственная, хорошая работница, всегда была активисткой. А я «одна, совсем одна...С моим здоровым коллективом!»
- Нина, по-моему, тебе были совсем неинтересны люди, а потому и не нужны на самом деле. Походы, дискуссии, театры – вот это тебе было необходимо. Через это ты жила. А вот люди…
- Неправда, Гена, ко мне приходил Игорь и мы подолгу с ним говорили.
- А о чем, Нина? О тебе же и разговаривали, о твоем одиночестве, о твоих мечтаниях, о твоей жизни и том, как они шестидесятников вытеснили…
- Как горько звучит правда, Гена. Я и действительно сначала презирала людей за их стремление к семье, а потом, может, на фоне того, что и самой где-то в глубине души хотелось того же, но не моглось, отгородилась от всех ширмой, спряталась в кокон.
- И пестовала свое эго, Нина, возвышая себя и теряя любовь…
- Помню, Гена, любовь уходила из меня, уходила со способностью сочувствовать, дружить, понимать, сострадать – искренне, чисто, тепло.

Белоснежное и пушистое котоблако проснулось, потянулось, выгнулось и встряхнулось. И полетели на землю шерстинки-снежинки. Он с улыбкой смотрел на Нее. Она подумала, что из-за дурацкого снегопада у нее размазалась тушь, и поспешила зайти в ближайший магазин, чтобы посмотреться в зеркальце. Он погрустнел, Она снова сбежала, а можно было прогуляться в этот снежно-теплый день…

- Нина, а может, мне надо было устроить маскарад и явиться к тебя ряженым в военную форму и с усами? Или попросить Игоря невольно подстроить нам встречу в театре? Может, я не офицер, но все же интеллигент и за две минуты могу высмеять любую современную пьесу?
- Знаешь, Гена, мне кажется, что я не выдержала бы рядом с собой реального человека. У меня был идеальный образ для города и для отпуска. Идеальный образ для грез. Но не для жизни. Я бы не перенесла, что тот мой седой интеллектуал ест, пьет, спит, храпит…
- Увы, Нина, даже у офицеров случается насморк.
- Вот-вот, Гена, в то же самое время мы знаем, что случается с любовью идеальных людей. Ты ведь помнишь Ариадну и Солаля ?
- Нина, и тем не менее, Игорь считал, что мы могли бы стать прекрасной парой, но почему-то не узнали друг друга…
- Может, Гена, мы все-таки не подходили друг другу. Ведь Айя и Леон , такие разные, все-таки встретились, узнали друг друга на каком-то далеком острове.
- Нина, а почему ты думаешь, Игорь ходил к нам? И не кажется ли тебе, что мы его самым наглым образом использовали в качестве единственного собеседника?
- Думаю, Гена, это был симбиоз. Он давал нам разговор и ощущение нужности, а он изучал нас как отличные экземпляры человеческого одиночества. Ты только почитай, как дотошно он описал все наши мысли, чувства, желания, попытки…
- А ведь он, Нина, наш человек.
- Игорь был нашим, шестидесятником, и в тоже время уже нет, Гена. У него даже детство было. Да и не потерял себя, как мы когда–то. Если сбегал от семьи, то не в одиночество, а в компанию…
- Нина, а ты жалеешь о такой своей жизни?
- Когда я была там, Гена, то жалела и отчаянно мечтала наяву. Но почему-то ничего не меняла, значит, не так уж было и нужно?..
- И получается, Нина, как бы ни говорили о том, что человек вполне самодостаточный превосходно себя чувствует даже в вечном одиночестве, то это не так. Ведь хотелось, хотелось снова почувствовать себя живым.
- Гена, но вот сейчас мы вместе. Как думаешь, этот тот самый рай, о котором писал Игорь, в котором мы тоже не узнали друг друга?
- А может это наш общий ад, Нина? Ад, в котором мы вынуждены покинуть свое одиночество и быть всегда вдвоем за то, что не нашли ни друг друга, ни кого-то еще тогда?

Мурчащее котоблако грело свою спинку под солнцем, а люди шли и сетовали на очередной пасмурный день. Вдруг котоблако открыло глаза, и два солнечных луча, вылетев из них, выхватили из толпы двух человек. Он и Она шли навстречу друг другу. Шагали в безликой толпе. Но вдруг два пятна света будто сделали их яркими, цветными, заметными друг для друга. Он улыбнулся Ей. И Она пошла рядом с Ним в одном направлении.

Это второе мое знакомство с автором, но на этот раз я выбрала неудачную тему. Ведь знала, что вряд ли раскопаю для себя что-то интересное в описаниях экстрасенсов, но все равно решила ее взять. Собственно, поэтому такая и оценка, к авторскому слогу изложения никаких претензий нет, а вот тема вышла не моя.
Я впервые столкнулась с экстрасенсами, наверное, тогда же, когда и большинство, во время повального увлечения Кашпировским и Чумаком. Причем фанаты делились на лагеря и спорили до хрипоты, отстаивая именно свою кандидатуру! Я вот предпочитала Кашпировского, серьезный, строгий, как настоящий учитель, у такого не забалуешь. Чем-то, кстати, Невзорова напоминал, одинаковый типаж. Невзоров тоже сейчас решил всплыть после долгого отсутствия в информационном поле и нести людям свою теорию, но время оказалось уже упущенным, то поветрие прошло. Зато сторонники Чумака упирали на иное, Кашпировский злодей какой-то, вон какой хмурый, а на Чумака и смотреть приятно, улыбается, сразу видно, всем желает добра! Вот то немногое, что сохранила моя детская память. Конечно, содержание этих наставлений с экрана напрочь забылось, а может и вовсе не осознавалось полностью. Но эти люди были символами эпохи, поднялись на гребне интереса ко всему паранормальному, да просто ко всему ранее запрещенному, высмеиваемому. Если бы на тот момент я была взрослой, то, наверное, прошла бы мимо, подсмеиваясь над подобными увлечениями, держалась бы более саркастически, как отец и старшая сестра. Но мой детский возраст с некой верой в чудо позволил мне поддержать легко увлекающуюся маму и проводить опыты по определению цвета листа бумаги с закрытыми глазами (холодный или теплый), удержания ручки или ножниц на ладони и прочих вещей. До сих пор приятно вспомнить, дааа.
Вот в такие воспоминания вогнала меня эта книга. В ней, как уже видно из названия, говорится о предтече, о том, с кого началось это движение. Кстати, сразу оговорюсь, я не знаю, является ли это произведение полностью выдуманным, или основанным на каких-то частичных материалах, или же полностью биографическим. Так что рассматриваю я его только опираясь на то, что написал автор.
Итак, главный герой нашей повести - обычный такой человечек, работяга, строитель, с грязноватым прошлым. И деньгу большую зашибал, и крал помаленьку, правда, не у людей, у государства, а это как-то особо в сознании советского человека рассматривалось, вроде, не совсем и воровство с моральной точки зрения. Ну, да, не будем углубляться. И вот, несчастный случай на лесоповале в конце тюремного срока привел к небольшой травме, справке о шизофрении и ... внезапно открывшемся даре исцелять. Причем брался он за больных, врачами уже "списанных", уже всеми родными оплаканными, когда разумом все понимали ограниченность медицины, но какой-то частью сознания за чудо цеплялись. Да на самом деле практически любой, хоть физик-теоретик, хоть врач-академик, сколько бы раз он не доказывал превосходство науки над темными суевериями, но как коснется беда самого близкого, самого родного, как пройдешь все этапы официальной медицины, как получишь везде отказ, куда угодно побежишь за последним шансом, и в глушь лесную за волшебным корнем, и на другой конец города к бабке-знахарке, что травки варит, чугунки горячие на живот ставит да пришептывает что-то. И не думаю, что у кого-то язык повернется подобное осуждать.
Вот в роли этой бабки-знахарки выступал наш старик. И в лечение его также входили всякие травки да составы особые. Как уж он их комбинировал, не знаю, что аж взрывы на квартире у своей знакомой устраивал. Впрочем, удивительно не столько это, сколько то, что знакомые на него за подобную порчу имущества нисколько не обижались. Бывает такой магнетизм у человека, что все ему прощаешь. Но не каждый с каждым сходится, как и магниты, могут и взаимно отталкиваться. Но постепенно образовался у него круг сторонников, среди них и один журналист, который все пытался свести воедино этого знахаря и официальную медицину. Но ему правильно сказали, у него же нет метода, который бы он мог ученикам передать. Как этому научить? Знахарь пытается воззвать к лучшему, что есть в человеке, но при этом обвиняет его, срамит, заставляет вспомнить все грехи, пересмотреть всю свою жизнь, чтобы отречься от дурного и устремиться к хорошему. Но одного этого желания было бы мало для воскресения и излечения опухоли. Старик старался задействовать защитные силы организма, пробудить их от спячки. Для этого вводил диеты, устраивая стресс для организма, готовил индивидуальные травяные настои, будоражил и тело, и душу, и делился своей жизненной энергией, а потом забивался в темный уголок неказистой пристроечки и спал, спал. Отдыхал, восстанавливал силы. Таким методом всю палату на ноги не поднимешь, ресурсов своего организма не хватит, да и индивидуальный подход теряется.
Для полноты картины отражено и то, что мастер не всесилен, болезнь изгнать может, а чтобы она не повторялась, изгоняет заодно и ее носитель прочь из города, в Сибирь, на свежий морозный здоровый воздух. Но если дело не в болезни, а в старости, в общей изношенности организма, то тут и наш чудотворец ничего поделать не мог. На день-другой сил придаст больной, но и все на этом, против природы идти не получается.
Но, как говорится, бог дал - бог взял. Как неожиданно появился этот дар, так и ушел в землю. Пропал магнетизм, испарилась возможность передавать жизненную силу через контакт с больным. И остался только странный старик, который талдычил пьяницам о вреде водки, да пытался спасти губящих свою жизнь. А постепенно, капля за каплей, и своя собственная жизнь уходила из него. Но он этого не страшился, понимая и принимая обязательный исход. Твердил лишь, что праведным смерть придет безболезненная, без мук, как он и умер. Умер, протоптав дорожку другим, может, с такими же необъяснимыми способностями, а может и шарлатанам, проведя их в отделения больниц, доказав своим примером, что чудо возможно, что медицина еще не всесильна и не так много знает об организме человека как хотелось бы.

У меня буквально пару фраз. О книге уже и так много чего сказано.
Если честно, стараюсь не читать книги в которых автор повествует об исторических событиях современности. Как по мне, не всегда удается в таких случаях написать историю непредвзято, объективно, отбросив личную позицию, не забыв о мнении всех участников происходящего.
Это была первая моя книга о Чеченской войне. Интересно, что вся история рассказана от имени снабженца. У него своя война. Он воет за свою правда, ради своей цели. И цель у него хорошая такая...
Автор молодец. Легко так написал. С расчетом на широкую аудиторию. Эту книгу не зафукают за море кровищи. В ней нет огромного наслоения сюжетных линий. Так все просто, но, если призадуматься, за этой простотой слишком много недосказанного, такого, о чем станет известно в лучшем случае уже нашим потомкам.

Очередная простыня-пересказец.
---
Начало: пьяная удаль, которой все ни по чем, соседствует с украдчивостью, опастливостью неодушевленных военных предметов.
Вместо имен - метонимические кликухи: Красная Повязка (ошибся в самом главном глаголе войны - намек: точка зрения автора на Чечню!), усики как самая важная часть Дудаева...
Позорная колонна грузовиков и БТР-ов: новобранцы ("как будто из прошлого") блюют и валятся под колеса - непобедимая армия... Бои такие же пьяные и невразумительные.

Жилин осознает себя как-то очень хитро - словно видя себя со стороны, вползая потом в сознание себя же и становясь "Я".
Перемешанность своих и чужих, синкретичность, и потому бессмысленность войны подчеркивается:

Руслан – чеченец, и он ненавидит федералов. Но говоря конкретно, Руслан – чеченец, и он честен в порученном ему деле.(с)

Война на Кавказе настолько привычна, что люди дают клички, сокращают, переделывают - в общем, обживают новые реалии. Например, называют чеченцев "чичами". Жилин и командир чичей - будто бы старые друзья-знакомые, как на работе. Не бои, но торги на бирже, которые ведут менялы (пьяные солдаты - на чеченских стариков). Но война своим хаосом все равно вмешивается, и в какой-то момент все дела на кавказской "бирже" начинают идти наперекосяк.

Жилин о том, зачем это все:Они этого не знают. И я, командир, не знаю… И ты не знаешь.
Василек - вертолетчик-игрок, басящий по телефону.
По поводу убитого чича: жизнь вызывает вопросы - зачем?, смерть же считается закономерной. Смерть как единственная правда.
Ужасное существование бродячих солдат - голод и страх, и вина, издевательства на блокпостах и "рабство" в несвоей части, чтобы вернуться.
Дома, на родине, жена Жилина строит жилье, и он думает, каким этот дом будет. Деньги зарабатываются на ресурсно-людских махинациях и делятся на троих: Жилин, Руслан и Гусарцев. Война-бизнес.
Базанов - нелепый генерал с нелепыми обязанностями (за укрепление дружбы народов). Как у Достоевского, выходит: зло сильно и живуче, добро - слабо, рахитично и недолговечно. Генералу нужно строить дачу, потому что он типовой совок. И он канючит рабочих у всех. Он собирает книги, подходящие по цвету к полке.
Циничное объяснение того, почему русским солдатикам чеченские горняки несут покушать - солдаты просто нагло воруют оплаченный хлеб.
Асан - дохристианский заглавный идол чечен (громадная двурукая птица). Кровожадный бог. В сознании пьяного Жилина обретает черты птицы Сирина.
Тема солдатских матерей - Жилин ищет их сыновей, сидящих в четырехметровой яме с проломанными носами рядом с парашей.
С Хворостининым у Жилина странная дружба: "Только рукой помашем друг другу" и обмен соляркой. Хворь питается славой, легковесен, без орденов, посылаем в самые сложные места. Человек-пыль, ставший легендой. Развенчание мифа о героизме - сумятица и случайность (случайно вместе с Хворем в ущельной засаде на вершину забежал пулеметчик, случайно сам Жилин уложил чечена с автоматом, поджигает элеваторы деревни обстреливающих его чеченов)

Жилин с радостью хватается за яркие впечатления, которые потонули в болоте товарно-денежних отношениях и механистичности войны ("я - машина, ломающая солдатиков"): за боль, например.
Кореец-писарь Пак - хаос войны так чудно и порядочно воплощен в бумагах и накладных - разительный контраст пожелтевшего ажура с настоящим миром.

Чечены-крестьяне, согнанные на стройку, русских не ненавидят (Жилин ВЫДЕЛЯЕТ РАЗНЫХ из общей массы, то есть ВРАГ перестает быть ВРАГОМ (помните Ремарка?)).
Еще один синоним этой войны и ее сторон - футбольный матч и болельщики.
Отец Жилина - "настоящий выпивающий совок". Навещает Жилина только потому, что в старости увлекся политикой, грезит о возврате социализма.
Русских Александров чечены иногда кличут Асанами. Асан Жилин. Асан у чеченов - от завоеваний Александра Македонского, кривое отражение полководца, явление-антипод.
Базанов=отец Жилина, такой же болтливый и такой же самообманывающийся о собственном бессмертии в войне. Но в ЭТОЙ войне Асан не крови хочет, а всего лишь денег.

Я на миг почувствовал себя чужестранцем – я это я, но внутри их тысячелетнего торга. Внутри тысячелетней горской реальности. На чужом базаре. На чужой земле.(с) - Жилин чувствует это, когда горцы-старики просят его сдать Хворя. и Жилин говорит, что война делается особыми людьми. сдать Хворя можно только в обмен на Басаева.

При Жилине два шиза - Олег и Алик, живые клубки страхов. У Алика - фобия пачки денег и зайчики солнечные в зрачках. Сбегают из части Жилина, но потом возвращаются, и Жилин на них орет. Дезертирам на войне хуже всего: "отыскивать вину солдата почти в радость".
Акценты - кровь и сперма (сидящие по-особому обстрелянные, но выжившие солдаты).

"Иногда война торжественна, чувственна. В такой исключительный миг война впечатляет. Война даже что-то обещает… помимо смертей". (с) Наверное, возможность неожиданного таланта, который, как у Жилина (добывать деньги), на войне проклюнется.

Сам Жилин, складской, тоже был в униженном положении - "времяш", которого быстро-быстро порвут чечены. Начальство, оставившее склады, его просто "списало".

Дудаев: "я сам случаен, лидер - большая случайность". Дудаев говорит Жилину, что предают лучшие друзья и рассказывает ему легенду о выкомыше-волчонке и коне-предателе. Его самого предает мобильник - дважды, второй раз причем - в могиле. Дудаев, как истинный чечен, был стремителен.

...Первую сделку "времяш" Жилин заключает как раз с Дудаевым - очередная случайность. Потом он понимает, что и на войне люди понимают только язык денег.

Гусарцев погибает в перестрелке, переговариваясь насчет сделки по продаже полусгнивших кирзовых сапог. Его по ошибке пристреливает один "шиз" - ирония войны.

Яма и ущелье - как одна из ключевых маканинских метафор. Яма у горских крестьян - пожизненное рабство.

История со сделкй-освобождением пленной русской журналистки. Она защищала чеченских командиров, но ее саму чеченцы и схапали как товар. Роль журналистов в публичном ее унижении (ролик недосказанностей).

Дубравкин - типаж генерала, ошалевшего от своей безнаказанности и понимающего войну как хаос, где все можно и нет никаких правил. Жилина, как обычно, от трибунала и смерти спасает случай.

В конце романа, когда Жилин все-таки отправляет шизов в колонне, происходит опять смещение повествования - с первого лица на стороннее, третье.

Майор торговался холодно. Майору не нужна их жалкая рублевая мелочовка, но она нужна Асану.(с) Асан берет деньги для того, чтобы дающие его боялись. Алик, шиз, подстреливает Жилина в машине, куда майор сел вместе с чеченом и пачкой денег. Но майор денег даже не взял, потому что умер. Деньги из руки мертвого чечена никто не хотел брать аж целых три дня.

Очень неровный по своему составу сборник. От крайне трогательных коротеньких пронзительных рассказов из серии "за жизнь" до мрачного, тяжеловесного, тягучего как густой мёд, вязкого и благоухающего совсем не благом романа "Предтеча".

Вообще язык Маканина очень разный, и относительно простым и лёгким для восприятия он мне показался только в его премиальном "Асан"е, но гораздо чаще маканинская письменная речь чем-то неуловимо напоминает уважаемого Фёдора Михайловича, с его негладкими речевыми оборотами и порой необъяснимыми прямой логикой сюжетными ходами. И вот таким шершавым языком написано 260 страниц довольно убористого текста — согласитесь, что когда буквально позвучно и познаково продираешься сквозь написанное, то читать совсем непросто. А ведь тут ещё и шершавость самой темы книги добавляет "прелести" в чтении этого романа. И тем не менее всё написанное выше не является критикой, но только лишь обозначает особенности этого совсем неплохого, пусть и непростого произведения.

Конечно, сама фигура главного героя весьма противоречива и неоднозначна — на первое восприятие, так вообще какой-то шаман и кликуша, одержимый своей одержимостью и способностью вещать, бормотать, говорить часами и сутками напролёт, говорить страстно, гневно, не всегда литературно и почти всегда не соблюдая никаких пиететов или хотя бы толику уважения перед теми и к тем, кому он всё это толкует, вещает, болтает, шумит, гомонит, орёт, материт и внушает. Однако же ведь дан человеку дар исцеления, пусть и вот таким странным образом и способом, но всё-же исцеления, причём исцеления не от простых обыденных хворей, а от канцера и других не менее скорбных болезней. Вот и живёт старик, воспринимаемый частию окружающих его людей едва ли не полубогом и едва ли не обожествляемый ими. И отвергаемый всеми другими, прочими, умными и здоровыми... пока кого-то из них самих не припрёт. Но бог с ней, с технологией его полушаманского лекарского ремесла, тут важно, не то, что он говорит, а ЧТО ИМЕННО он говорит, о чём именно он вещает. А вот это уже такая часть романа, которую сюда, в этот бессвязный отзыв о прочитанной книге, тащить нельзя. Это уже нужно осилить только своими собственными стараниями, своим собственным желанием прочитать и понять прочитанное.

Есть книжные миры, в которые хочется убежать за расслаблением. Есть другие, дающие очищение, катарсис, ответы на давно беспокоившие вопросы. А есть ни много ни мало наделенные особой атмосферой, не всем приятной, но ярко выраженной. Именно такая имеется у этой книги. Я эту атмосферу люблю, иногда даже иррационально. Речь идет о духе-обстановке позднего советского времени, семидесятых и восьмидесятых годов. Дело вряд ли только в том, что они предшествовали моему рождению и что их отголоски в свою очередь задали тон настроению моего детства. Хотя определенная доля ностальгии, пожалуй, имеет место и объясняет, почему я с таким удовольствием смотрю советские кинофильмы, телепередачи, листаю в гостях или библиотеках журналы, слушаю истории старшего поколения или читаю авторов вроде Трифонова или раннего Маканина. Более того - удивительно, почему я испытываю необъяснимые тепло и тягу к подобным образцам, тогда как те, чья молодость и зрелость пришлась на время перестройки, вспоминают с пренебрежением или вспоминать не хотят? Впрочем, в каждом отдельном случае причина может быть своя.
Я прекрасно понимаю, почему сборник "Река с быстрым течением" может не нравиться, вызывать отторжение, а то и отвращение. Если убрать мастерское изображение упомянутой едва уловимой атмосферы, останутся мелочные герои, бытовые проблемы, стиль письма, местами напоминающий в своей лаконичности публицистику. Юмор? Скорее нет. Счастливый финал историй? Ни за что. Сюжеты? О, вот они какие - одному человеку везет настолько, насколько не везет другому; люди хотят обменять свою квартиру; человек впадает в немилость на службе; человек впадает в агрессию, когда видит кого-то самодовольного; человек одновременно узнает, что жена ему изменяет и что она же смертельно больна, человек всю жизнь убегает из поселения в поселения от ответственности и везде заводит детей... Ничего особенно замысловатого, а? Зато сколько реалистичности! Но от неё читатель с тонкой душевной организацией поспешит откреститься, если не отмыться. Можно увидеть в рассказах предвестников тотальной чернушности отечественной прозы девяностых годов. Впрочем, не так и глубоко описываются страдания. Даже так - описываются поступки, а о душах персонажей складывается скверное впечатление. Даже в минуты обращения к вечному (а маканинским антилидерам, антимужьям, антиработникам, антидрузьям это не чуждо) герои делают это вскользь и, хм, бездуховно, что ли. А уж грехи их тяжкие... Алкоголизм - дело десятое, тут обыденны алчность, зависть, уныние, супружеская неверность (это вообще любимая тема, в каждом рассказе она обязательно проиллюстрирована), полный набор. И всё-таки читать интересно, причем не так, как бывает в похожих случаях, это не грязное белье. Автор умело делает так, что люди не вызывают жалости, даже умирая. Они оживают, но к ним не привязываешься, они не восхищают, но их понимаешь, как понимаешь соседей. Обязательно присутствуют ёмкие детали для основательного погружения, у персонажей отслеживаются общие черты, тем не менее они не безлики.
Рассказы одновременно имеют логичные финалы и при этом обрываются неожиданно - ещё одна причина, почему я считаю творчество Маканина очень реалистическим. "Как в жизни". Помню, читала отзывы современников на фильм "Маленькая Вера". "Как вам не стыдно такое показывать?!" - писали зрители режиссеру. "А как вам не стыдно так жить?" - отвечал режиссер. Пересказ условный, но суть ясна. Так и тут.

Роман "Один и одна" позиционируется как "покушение на миф о шестидесятниках". И это, конечно, далеко от реальности.

В центре внимания автора оказываются одинокие герой и героиня, которые так увлеклись общественным, что забыли о личном. Каждый из них тяготится одиночеством, но даже друг с другом, не смотря на общие идеалы и ценности, они не могут найти общий язык, так как их разводит идеологический конфликт. Вот только об этом ли книга? Хотел ли автор сказать о том, что индивидуальное, личное должно быть более важным, чем общественное?

Мне кажется, что книга совсем не об этом.

Если присмотреться, то становится понятным то, что главных героев вовсе не два, а три. У нас есть те самые "общественники" - женщина за 40 и мужчина за 50, но кроме них есть ещё и рассказчик, наблюдатель - мужчина, который немного моложе героини. Именно его глазами мы смотрим на тех, кого можно было бы считать основными героями. Именно в его опасения о их судьбе мы погружаемся, его страхи о будущем впитываем.

У этого человека есть жена (при этом молодая, то есть он не погружён в "шестидесятничество", те ветры дуют на него только в гостях у одного и одной), ребёнок, какие-то друзья и коллеги. При этом несколько раз в год он захаживает к одиноким героям, тяготится этим, но ходить не прекращает.

Казалось бы, показателен вот этот диалог:

– Знаю: я стар.
– Вы не стары, Геннадий Павлович, вы холодны.

Есть двое мужчин. Отбросим возраст и подумаем о более молодом как о том, кто просто может быть в паре, может быть неодиноким. Думаем, а на ум только и приходит вопрос о том, насколько вообще каждый из нас способен быть неодиноким.

Вот герой-рассказчик у Маканина, казалось бы, устроен и по-своему обласкан судьбой. При этом с женой у них ощущается явный рассинхрон, а раз в год его и вовсе накрывает желание на некоторое время уйти из дома. И он уходит.

"Ни ум, ни познания – ничто не имеет самостоятельного смысла, если ты не роен, не растворен в шумном и большом рое. Более того: и ум, и познания, и силы увядают, гаснут, становятся нестимулированными и в конце концов ненужными".

Героя-наблюдателя влечёт рой и потому он каждый раз возвращается к семье? У меня сложилось впечатление, что к одному и одной он ходил, кроме всего прочего, и для того, чтоб ужаснуться и захотеть держать себя в руках и в рамках, не выпадать из роя, не хотеть отойти, уединиться. Возможно, это была снования причина. И это работало.

Почему-то мне постоянно приходила ум фраза из фильма Вуди Аллена "Интерьеры" – "Ты живёшь только в глазах других". Какой-то прямо тягостный и вынужденный синергизм.

Книга Маканина заставляет задуматься не столько о том, что всем нужна пара и вписанность в социальное для спокойной и счастливой (?) жизни, сколько о том, действительно ли мы хотим быть с кем-то из-за того, что этот кто-то хорош для нас, нам с ним приятно, мы хотим видеть его в своём будущем, а не из-за того, что мы просто боимся, что настанет время, когда нам некому будет подать тот самый пресловутый стакан воды.

Роман "Один и одна" – история не о шестидесятниках, а о людях вообще. Он универсален. Однако, если вам около тридцати или больше, то вас могут посетить тягостные думы, а катарсиса не будет.
Тем не менее, не смотря на достаточно тяжёлое содержание, книга читается легко – слог у Маканина прямо дивный. Вот ради последнего можно и прочесть.