Алая буква (сборник)

Чтобы оказаться среди инопланетян, совсем необязательно лететь в космос, иногда для этого достаточно обратиться к событиям вполне земной истории. "Алая буква" показывает нам американскую колонию середины 17 века, населенную походу самыми страшными людьми, которых могла породить культура - пуританами. О том, до чего могут дойти люди в своей жестокости, рассказывает нам трагическая история жизни Гестер Прин.
Современному читателю, наверное, сложно будет понять весь ужас ситуации, в которой оказалась героиня книги. Мы слишком привыкли к гуманизму, неприкосновенности частной жизни, всему такому. А четыре сотни лет назад было "ошибаетесь, уважаемый, это дело общественное", все, кому не лень, лезли в твою личную жизнь грязными руками и, прикрываясь напускным благочестием, предавали тебя суду, поруганию, позору, смерти, нужное подчеркнуть, устыдиться, пойти на костер.
Велико ли было преступление Гестер? С точки зрения века нашего, ей всего лишь хотелось любви в чужом краю. С точки зрения века того, она - ужасная прелюбодейка, достойная ненависти и презрения, вынужденная носить клеймо по гроб жизни.
Но вообще история довольно трагична.
Она о том, как под гнетом общественного мнения, жадного до зверств и демонстративно благопристойного при том, калечатся судьбы людей, попавших в жернова этой машины. Как люди, помешанные на религии, собственными руками создают дьяволов. Как человек превращается в безгласый символ - и это страшнее всего. Должны молчать и ходить, потупив взор, те, кто рожден для великих страстей. В мстительных гончих превращаются умные и благородные люди. Накал страстей в произведении таков, что подчас просто зашкаливает, но к моей печали, там практически отсутствует какое-либо действие.
"Алую букву" называют одним из основоположников мистики или даже ужасов, с чем я не могу согласиться. Это, скорее, психологический триллер, в котором нет абсолютно ничего мистического. Вся дьявольщина здесь имеет исключительно символические значение, но даже в таком виде она оказывает довольно сильное воздействие на читателя.

Можно подняться над любым страданием, кроме чувства вины. (c)

Всё далеко не так просто, как кажется на первый взгляд, да и на второй тоже. Заглянув в аннотацию, вы можете подумать, что эти слова про чувство вины я привела здесь, имея в виду главную героиню, изменившую мужу и родившую внебрачного ребёнка, за что пришлось ей, согласно законам того времени и той местности, носить всю жизнь на груди алую букву.
Нет.

Говорят вокруг, да и автор говорит, что история эта — она о делах давно минувших дней, когда, представляете!, были вот такие "нравы", вот такая жизнь, мол, загляните за занавесочку и подивитесь! Ну надо же, у нас-то, у нас-то теперь всё окей, у нас за измену не развешивают красные буквы и не сажают девушек в тюрьму вместе с новорождённым ребёнком.
Тем временем, расслабив нас такими вот уверениями, автор как бы исподволь рассказывает нам о нас же самих. А и то правда, берёт книгу читатель со спокойным сердцем (мол, это вам не Достоевский какой-нибудь, в душу лезть не будет), настроившись на некую увлекательную историю о тёмных недоразвитых веках, потешить своё любопытство, может быть, собирается, да и отдохнуть пару часиков. Но тут (нет, не внезапно, не "из-за угла", а постепенно) приходит понимание, что не сюжет как таковой в этой книжке важен, и что вообще-то в его (читателя же) душу таки залезли и под шумок, так сказать, преспокойно в ней ковыряются.
Поэтому обсуждать дикие пуританские обычаи мы тут не будем, с ними и так всё предельно ясно. Поговорим о нас.

Поговорим?

Несмотря на то, что на кострах теперь вроде как бы и не сжигают, по большому счёту мало что изменилось, ведь люди, поступки, чувства, ощущения, скажем так, они остались прежними — просто такими же человеческими.
Да, теперь нас не могут принудить носить на груди своей вырезанную из ткани букву позора, как Гестер, зато никто не мешает нам самим вырезать у себя в груди такую букву и сгорать в собственноручно разожжённом костре позора, как священник Димсдейл. Вот он — по сути, главный герой романа (повести?), вот он — герой безвременной современности. Вот — человек, умирающий, в прямом смысле этого слова, от гнёта вины, от непереносимой тяжести невысказанного, тайного греха.
Итак, священник Димсдейл, скрючившийся от страданий, от всё увеличивающегося чувства вины; Гестер, заклеймённая позором, отвергнутая, но пытающаяся жить, пытающаяся делать всё, что от неё ещё зависит; обманутый муж, обуреваемый жаждой мести, мести изощрённой и коварной; и между ними всеми — маленькая Перл, нагоняющая периодически мурашки своим детским прозорливым взглядом.

За простым сюжетом данного рассказа, за лёгким, слегка даже улыбающимся, слогом кроется нечто, почти мистически страшное. Может сложиться впечатление, что автор, оперируя такими словами как Бог и дьявол, не верит в существование этих сил, однако при этом наделяет их жизнью и, извините за тавтологию, силой. Почему так? Потому что через них он хочет выразить то всё, что самое светлое и то всё, что самое тёмное есть в человеке?

Непростую работу предлагает нам автор, непростые решения предлагает нам принимать. В этой книге нет людей более грешных или более праведных, есть несколько ракурсов, скажем так, с которых можно посмотреть на одно и то же событие, будучи при этом, например, его участником. Казалось бы, невероятная тяжесть и боль — стоять перед лицом презирающей тебя толпы, а затем ещё всю жизнь предстоять пред всеми и перед самим собой с клеймом позора на груди. Да. Но человек, который избежал участи открытого людского презрения, человек, оставшийся с грузом своего греха наедине с самим собой — он завидует, искренне завидует тому, кто страдает "открыто", кто, быть может, такой же грешник, но живёт своим наказанием искренне и честно.

И вот, представьте, где же правда? Не будем вдаваться в подробности определений и частностей — что есть грех. Или будем? Знаете, у нас в школе были уроки богословия. Несмотря на то, что прогульщиком я была знатным, и мне вообще отказывались ставить порой оценки в тех же полугодиях, яростно крича о более 50% пропусков, богословие я не прогуливала. Верила я в Бога или не верила — посещаемость этого предмета была у меня отменная, и священник на каких-нибудь педсоветах не мог взять в толк, почему это вообще остальные учителя меня ругают, я же — вот, одни пятёрки, прогулов вообще нет. Предмет был очень интересным, а священник — один из тех незабываемых людей, которые остаются в жизни такими светлыми, яркими пятнами. Настоящий проповедник, он ещё был (и есть) учёным, пришедшим к вере уже лет после сорока, а до этого геолог (если мне не изменят память относительно его основного вида деятельности), ревностно и глубоко изучавший физику, математику и проч., отчего лекции его были чрезвычайно интересны и порой вообще потрясающи. Так вот, простите меня за это отступление, однажды, уже в старших классах, выдалась у меня тяжёлая размыслительная ночь. Помню, задала я себе и такой вопрос: а что же есть "грех"? Какого-то определённого ответа я не нашла, а на следующий день был урок богословия; я ничего не спрашивала, однако, выходя уже из класса, я заметила на себе задумчивый взгляд нашего учителя, остановилась, а он и говорит: "Грех — это то, что приносит боль". Возможно, говорил он это не мне, возможно, это совпадение, и вообще, ребята, мы сейчас не на богословии и даже говорим-то не о религии. Наоборот, я как раз бы хотела этим прекрасным определением греха увести мысль от восприятия этой книги только лишь через призму "этих дремучих религиозных взглядов".

Что-то, что приносит боль, — то, из-за чего так стыдно и так плохо, когда кажется, что простить себя ты не в состоянии.
Можно пытаться убедить себя, что этот эпизод, этот поступок, который мучает тебя, он останется не-узнанным, а в дальнейшем ты будешь вести светлую и правильную жизнь, ты не повторишь ошибок, ты не оступишься больше.

...Но здесь следует напомнить суровую и печальную истину: брешь, пробитая виною в человеческой душе, не может быть заделана в земной жизни. Можно следить за ней и охранять её, не допуская неприятеля снова внутрь крепости, чтобы ему в последующих атаках пришлось искать иных путей и отказаться от того, где прежде его ждал успех. И всё же разрушенная стена существует, а за ней чуть слышен крадущийся шаг врага.

А можно ещё, например, всю жизнь бичевать себя. Можно мысленно, а можно и не мысленно. Можно об стенку, например, бичеваться. Или об пол. Или об асфальт с тринадцатого этажа. А что? Думаете, смешно? Если так, значит, вам повезло, вы не испытывали этого всепоглощающего чувства вины. Однако, тут тоже палка, как говорится, о двух концах, а то и о трёх. Жизнь, положенная на алтарь своей вины — ой, как неоднозначно! Ну, положим,— положишь ты свою жизнь. А толку? Кому от этого станет легче? Кто от этого станет счастливее? Твоя вина будет день ото дня становиться всё больше и больше... Она будет расти и расти, потому что ты, так лелея её, будешь поливать её своим отчаянием и муками. Это ли не будет большим грехом?

Оставь обломки своего крушения там, где оно произошло.

Отпустить боль и взять радость — не сложнее ли порой, чем наоборот?

Небо оказало бы тебе милосердие, если бы у тебя была сила им воспользоваться!

П.с. А вообще, после таких рецензий у меня ощущение, что я прилюдно разделась, вот уж хз, почему. Да ну вас.

Классический американский роман 19 века, культовая книга из списка «обязательно прочти!», при жизни автора (и после) подвергавшаяся гонениям: ах, какая аморальная любовная история, падшая женщина, падший священник, как так можно, уважаемые, разве можно читать о таком приличным людям? Что интересно, Натаниэль Готорн своей «Алой буквой» и хотел высветить лицемерие современного ему общества, которое грешило себе и оправдывалось (как его герой священник), но не желало смотреть на свои пороки со стороны.

Многим нынче «Алая буква» не понравится – аннотация и обложка (и многим известная экранизация) обещают историю запретной любви в Новой Англии вопреки запретам консервативного большинства. Но как раз о любви в книге ни слова. Читателя ставят перед фактом: главная героиня Эстер согрешила с молодым священником, пока ее муж был в далеких Европах, плодом их близости стал ребенок, девочка, и отныне Эстер осуждена носить на платье алую букву А (по первой букве английского слова «прелюбодейка»). Как случилось, что порядочная, скромная замужняя женщина вступила в связь со своим духовником, Готорн не раскрывает. Была ли это любовь? Как она появилась? Или это было минутное ослепление страсти? Если попытаться оценить характеры виновников трагедии, начнет казаться, что главным... эм... инициатором неуставных отношений был священник – писатель описывает его как пылкого, впечатлительного человека. Эстер же слишком сдержанна и покорна, чтобы выступать соблазнителем. Оттого дальнейшее предстает двойной несправедливостью.

Увы, но именно на Эстер ложится клеймо позора. Ее... возлюбленный, уважаемый в обществе, благополучно избегает наказания. Из благородства Эстер не выдает, кто отец ее ребенка, возможно, ожидая от своего любовника добровольного признания. Но Эстер не учитывает, что священник слаб в сравнении с ней. Он может сколько угодно страдать в душе от совершенного греха, впадет в болезнь, но ни за что не признается, ни за что не унизит свой сан и самого себя. Его образ, трусливого и нерешительного мужчины, неприятно удивляет, и это на фоне терпеливой, сильной в своем достоинстве Эстер, которая переживает позор с высоко поднятой головой.

Отчасти Готорн написал гимн силе – и освобождению – женщины в жестоком мире. Он полностью на стороне женщины, она у него – героиня, она обретает невероятную по тем временам самостоятельность, она торжествует близ слабых, косных, способных лишь осуждать и лицемерить мужчин. Женственность у Готорна – какая-то неведомая природная сила, более земная, нежели мужская. Кроме уважения, Эстер ничего не заслуживает. Схожее уважение вызывает и книга, несмотря на некоторые устаревшие приемы и общую назидательность повествования. Готорн сумел – пожалуй, лучшие слова тут.