Есть книги терапевтичные, а есть те, которые способы спасти жизнь. "Воспитание чувств", например. Или "Порою блажь великая". Держишься за эти расхристанные томики, как за солому, как за холодную мокрую руку. Мемуар Юкнавич сразу метит в такие - не ходит вокруг да около терапевтического дискурса, а говорит прямо своей аудитории "горящих девочек": слушайте, я вас вижу. и у меня кое-что для вас есть. Для того, у кого за пазухой большой вопрос, для того, кто много лет думает о травме и уже неплохо в ней разбирается, но всё еще сидит с вопросом, - эта прямота сродни уважению. Сродни милосердию. В тональности Юнкавич много грехов (например, хвастовства человека, умеющего вертеться среди людей и коллекционировать свою значимость), но грехи эти - не такая уж большая плата за подобное милосердие.
Я тоже родилась у воды, но долго не могла научиться плавать. Меня выбрасывали на глубину - но я не верила. Ни родителям, ни воде, ни миру. И так с этим и осталась. Лидия учит преодолению недоверия. Исключительно на своем, довольно причудливом примере. Она бросалась в волны там, где многие "горящие девочки" подавляли свой гнев и держали контроль. Как, наверняка, делала и ее сестра - великое умолчание этой книги. Она рассказывает о другой тактике - наития и саморазрушения - не для того, чтобы объяснить как надо (и нет тут никакого надо). Она не предлагает вам быть другим человеком. Напротив, она позволяет найти общий исток, родство, всех людей травмы, каким бы методом они бы ни пользовались. Между анорексиком и морбидным толстяком больше схожего, чем кажется. Между методом сдерживания и катастрофическим отпусканием поводьев тоже - и о своем Лидия рассказывает как случайно выжившая. Конечно, она относится к целому поколению писателей, тяготеющих к власти над миром через мазохизм. Ее другана Паланика "горящие девочки" читали в нулевых, ощущая во рту металлический привкус. Но Лидия, написавшая этот мемуар, уже преодолела мрачную вечность, когда падаешь в молоко и ждешь - сваришься в нем или выпрыгнешь, и не можешь думать ни о чем, кроме игры с умиранием, потому что оно рифмуется воспоминанием об умирании тебя как ребенка. Весь исходишь в сладости закономерного конца. Лидия пережила это и написала о том, что после (а главное о том, как ты думаешь о своем прошлом, когда ты уже в "после"). О том, о чем пишут мало и плохо.
Трудно писать о таких вещах и не солгать. И Лидия сама местами ловит себя на лжи и походя просит прощения. Ей не жалко, что она будет выглядеть перед нами как путающаяся в показаниях, не совсем крепкая умом экзальтированная сука. Она так сконцентрирована на том, чтобы проложить путь через воду, что любые зачеркивания и вымарывания, оступки и подворачивания ног ее не сильно заботят. Вода изменчива, как жизнь. И эта книга не может быть вполне честной или бесчестной именно в силу текучести. Но она заявляет о своей текучести настолько уверенно и бесстрашно, что это позволяет уже читателю делать верную поправку на рябь, получить верную координату - и войти наконец в это состояние доверия и узнавания. И нет никакой гарантии, что это чудо случится. Но вот у меня, кажется, случилось. Я провела это время буквально ощущая руку, которая позволяет стиснуть себя докрасна и добела. И вода течет из глаз и из носа и изо рта и из легких, как из утопленника, который откашливается и вдыхает, как в первый раз. Как младенец, который смог пережить рождение.