Отзывы на книги автора «Леонид Леонов»

А что, когда положат на весы
Орлиный взор, геройские усы
И звезды на фельдмаршальской шинели
Усы, усы, вы что-то проглядели,
Вы что-то недопоняли, усы..

И в яму он внимательно глядит,
Но яма ничего не говорит,
Она лишь усмехается и ждёт
Того, кто обязательно придёт.

Домбровский

Да кто теперь читает этого Леонова, тем более силикатный кирпич (полторы тысячи страниц) "Пирамиды"? Ой. не скажите, читают многие из тех, кто есть кто-то. Без "Пирамиды" ни "Обитель" Прилепина, ни "Июнь" Быкова не пришли бы к нам в том виде, в каком мы их знаем. Разумеется. влияние прозы Леонова вообще и "Пирамиды" в частности на современную русскую словесность не ограничивается двумя книгами, а назвала их потому, что меня на чтение романа сподвиг интерес к этим авторам, их уважение к фигуре советского классика и его последнему роману.

"Пирамида", увидевшая свет в девяносто четвертом году, в основном была написана уже к семьдесят третьему, но работу над ней Леонов продолжал до времени публикации, он был ровесник века, для справки. Стало быть, почти до девяносто пяти. И по отзывам наблюдавших, до самого конца это был серьезный, до мелочей отработанный процесс, где придирчивая строгость к себе и помощнику не оставляла возможности разночтений ни для одного фрагмента, подвергаемого редактированию. Сказать по правде, особенности леоновского текста не добавляют читателю в моем лице пиетета к этим трудам. Объясню, стилистические особенности текста Леонида Максимовича таковы, что любую свою мысль он доносит до читателя в максимально развернутом виде.

Непонятно? В "Пирамиде" есть пассаж об истинном размере того существа, с которым мы знакомимся на страницах романа под именем Дымкова, подлинное ангельское величие которого простирается на парсек. Оно может и хорошо для ангела, но я, в провинциальной отсталости, считаю, что для текста больше подойдет: чтобы словам было тесно, а мыслям просторно. Сакраментальное "Мама мыла раму" в леоновском исполнении займет пару страниц плотного сложного текста (без картинок и разговоров). Больше всего это похоже на чтение философского трактата, даже и самые разговоры построены по типу платоновских диалогов. Для имеющих опыт подобного чтения несложно, но читательское удовольствие стремится к минус бесконечности.

Это не отменяет факта, что "Пирамида" великое произведение, но относит роман, в наше не любящее многабукв время, в разряд произведений, от чтения которых подавляющее большинство читателей предпочтет воздержаться. И потому, я возьму на себя смелость краткого нарративного пересказа, хотя бы за тем, что вразумительного его варианта вы нигде не найдете. Структура романа много сложнее, Леонов мастер многопланового действия и нетрадиционных сюжетных ходов, сколько-нибудь вразумительного представления о масштабе романа мой отзыв не даст, но позволит составить о нем самое общее представление. а на большее и не претендую.

Итак, семья Лоскутовых: отец Матвей, священник, матушка - гонимое по описываемому времени (сороковой год) духовное сословие, батюшка в целях социальной мимикрии, а также для снискания ближним хлеба насущного, возвращается к ремеслу сапожника, которым зарабатывал на жизнь его отец. Трое детей: яркий успешный Вадим юношей порвал связь с семьей, сделал головокружительную писательскую карьеру, но ко времени описываемых событий репрессирован и судьба его неизвестна. Дуня славная девушка, воплощение соборной души русского народа, обожает старшего брата, вызывает серьезное беспокойство родителей некоторыми признаками того, что они принимают за душевное заболевание, на деле же Дуня действительно может общаться с ангелом, изображенным на церковной фреске и странствовать с ним по мирам. Егор, младший сын, помощник и опора родителей, талантлив ко всему, что связано с техникой, неутомимо трудится, пытаясь финансово помочь семье; с детства не получавший такого внимания, как Вадим, безнадежно соперничает с братом.

Рассказчик, Леонид Максимович, альтер-эго Леонова, опальный писатель, ожидающий ареста, это его глазами мы видим происходящее, а роль его ограничивается свидетельством. Никанор Шамин , сосед Лоскутовых, студент, с детства влюбленный в Дуню, ровесник и друг Вадима, научным руководителем Никанора выступает профессор Шатаницкий (угу, вы верно уловили связь с сатаной, по сути он падший ангел, желающий отвратить божий взгляд от глины, так ангельское племя презрительно называет людей, с каковой целью в решающий момент истории собирается содействовать провалу миссии Божьего посланца на Землю). Довольно колоритную тройку представляют в романе богемные персонажи режиссер Сорокин, обаятельноый удачливый эрудит-авантютист, селфмейдмен образца раннего социализма. Роковая красавица Юлия, звезда экрана и наследница традиций цирковой династии Бамблосски, этакая щучка-сучка в аксеновской классификации, которая увидит в Дымкове источник многообразных потенциальных возможностей по типу Золотой рыбки (примерно с тем же конечным результатом, забегая вперед). Старик Дюрсо, отец Юлии, старый циркач авантюрного склада, он станет антрепренером Дымкова, тот еще аферюга, чья манера изъясняться приводит на память Беню Крика и персонажей Зощенко (сцены с Дюрсо - редкие в романе моменты читательского наслаждения.

Остались два последних по порядку, но не по значению персонажа. Ангел - Дымков, в пространстве романа. И Хозяин, Сталин. Первый нисходит в мир с неясной целью его апологии, второй пытается задействовать дар чудотворения в собственных разрушительных (до основанья, а затем) целях. Сколько насчитали основных персонажей, тринадцать? Ну, как-то так. А дальше все просто. Ангел воплощается в земную ипостась Дымкова, немедленно позабыв в круговерти земных событий о Дуне, служившей ему мостом в наш мир. Дюрсо делает его своим партнером и какое-то время пара гастролирует с головокружительным успехом. Юлия вытягивает из Дымкова мирские блага в объемах, несовместимых в жизнью и непредставимых менее изощренным умом. А потом дар покидает ангела и все от него отворачиваются, и, успевший стать объектом высочайшего пристального внимания, он почти обречен повторить судьбу Вадима. Но нет, мир устроен более правильно и справедливо, чем представлялось автору, И вразрез со всей своей философией, он отпускает своего героя, вернув ему дар, сделав последним чудом: - Пусть они все о вас забудут.
- Пусть забудут.
- Кроме меня.
- Кроме тебя.

Тут бы и закончить, но не могу, пока не скажу о двух невероятного трагизма сценах, оправдавших в моих читательских глазах авантюру с чтением этого полутаротысячестраничного опуса. Обе с участием Вадима. Башмаки, которые мать надевает на его ноги в последнюю встречу с живым сыном. И сцена ареста кадавра, которым он вернулся домой. Это как удар под дых было, когда полгода назад убитый человек, ни слова не сказавший за три дня пребывания в родительском доме, выкрикивает, после удара конвойного: "Да здравствует наш великий вождь!" И еще раз, после второго удара.

Первое, что обращает на себя внимание – это язык. Кудрявый, непривычно затейливый, даже поначалу неестественный. Словно разговариваешь с человеком, который слова в простоте не выговорит, а все с шутками, с прибаутками. А с учетом того, что автору в момент написания было всего 24 года, он родился в Москве, окончил с медалью московскую гимназию, а затем и Московский университет, встает законный вопрос – откуда эти подчеркнуто простонародные обороты и к чему эта витиеватая речь? Поверхностное изучение биографии автора ответа не дало, поэтому остается отнести этот язык к литературным опытам молодого писателя. Не скажу, что неудачно, но, пожалуй, тяжеловато.

Второе, что смутило меня – книга делится на две почти равных по объему и почти не связанных между собой части, одна – жизнь московского купеческого-ремесленного Зарядья в самом начале 20 века, вплоть до восстания 1905 года, жизнь протекающая вяло и сонно, вторая – мы неожиданно вернулись в село. Даже те персонажи, которые встретились нам во второй части, никак по характеру не напоминают их же из первой части, словно автор использовал лишь имена и контуры судеб. А за окном уже первая продразверстка и все сопутствующие неприятности, снова рассказ о том, как неумелые действия новой власти чуть не свалили эту самую власть. Хотя я не припомню историй, рассказанных именно с позиции мужика, того самого кормильца и трудяги, которого так безжалостно бросили под ноги новой власти. Но и мужики у Леонова отнюдь не «милые мужички сочинения графа Льва Толстого»(с), они завистливы, скандальны, мелочны, горят желанием подраться, а потом набраться, за чахлый Зинкин Луг готовы морды понабивать, и если честно не вызывают особого сочувствия. И возникает русский бунт, бессмысленный и беспощадный, во всей своей красе. Не много романов я припомню, где во главе повествования именно эти мятежные мужики, эти "барсуки", бросившие свои дома и ушедшие в леса, сопротивляться власти по-своему, как умеют

Книга своеобразная, и читала я ее долго, откладывая, а потом возвращаясь. Она затягивала, ее хотелось читать, но только небольшими порциями. Очень густая и вязкая проза не позволяет спешить.

Небольшое вступление: эту книгу я взяла читать в спонтанный отпуск, чтобы не заскучать по дороге в Крым. Так я обеспечила себе очень острые ощущения от погружения в жизнь человека, без остатка посвятившего себя труду, науке, долгу.
Только на обратном пути я смогла принять это произведение.
Это концентрированная литература, в ней нет сентиментальных подсластителей, рефлексивной водички. У вас хватает свободного времени, чтобы копаться в малоизвестных книжках и читать? Она обязательно настучит вам по голове обвинениями в тунеядстве. Но это не главное, необходимо увидеть за унылой советской агиткой Искусство.
Хочу сравнить с Homo Фабер . Достаточно прозрачно: Фабер технарь, рационален, в один момент оказался во власти эмоций. Отличие в том, что Фабер все-таки актер, он сыграл для нас спектакль со старым, но свежим сюжетом. а Скутаревский не играет, ни строчки не играет. Он убийственно серьезен, хотя может и рад бы пошутить и развлечься, да недосуг что-то.
Итак, сверху и снизу мы сжаты убежденностью в жизни ради долга, справа и слева - реализмом. Достаточно тесно, да? А как же поэзия, красота, чувства? Они взрывают эту клетку, рвут нас на части, но только при условии, что мы читаем по-честному, а не "да лаадно, это же книжка, все что угодно можно написать, ну бывает и такое...".
В общем, такая литература требует уважительного отношения и пафосного настроя, будьте готовы:)

P.S. Эпизод с разговором Жени и Черимова о любви я считаю лучшим образцом откровенности без сентиментальности.эх, не те слова, не так это называется. но если вы прочтете - надеюсь, вы меня поймете.

Первый раз жалею, что подвизался читать книгу в "Долгострое". Ну не тот это объект, который я должен достраивать.

Сама по себе тема - благодатнейшая. Криминал по время нэпа - разве можно это написать не интересно. Но автор страдает достоевщиной, он так глубоко пытается психологизировать, да ещё не понятно чего ради вывел в персонажи сочинителя Фирсова, который нужен этой книге как собаке пятая нога.

А для чего пытаться быть вторым Достоевским? Неужели нельзя было быть первым Леоновым? Подражание ли это было, или искренняя и нецелевая попытка следования Фёдору Михайловичу, в любом случае роман не удался и оказался нудным, долгим и непонятным.

Этот роман был рекомендован к прочтению Евгением Жариновым, филологом и отцом Николая Жаринова-блогера. Заявлялся как шедевр постмодернизма и магического реализма 1994 года, который писался 40+лет. Не торопился брать сию книгу из-за объёма. 1700 страниц в бумаге, 1335 страниц режиме литресовского приложения по подписке, 66 часов и 2 минуты в озвучке Валентина Перкина без применения ускорения (данный озвучиватель читает очень медленно особенно на фоне моего уральского тараторенья). Чуть поменьше Тихого Дона и чуть побольше Повести о Гэндзи.  Тут и повод появился в виде моба. Чуть больше 2 недель.

О чём собственно книга? В основу как заявлялось во вступлении легла книга Еноха - апокриф к Ветхому Завету. В Библии в Синодальном переводе отсутствует. Повествует о спуске на землю нехороших ангелов, которые научили людей плохому, а также породили на земле бесов-мулатов. Это ещё не до конца сформированная картина Сатаны, но уже картина персонифицированного зла. По сути это основное, что нужно знать оттуда. По сюжету на Землю приходит ангел и обретает образ человека. Приходит он в предвоенный СССР, где притесняется вера и насаждается атеизм и социалистические идеи. Объективный идеализм противопоставляется материализму. Хотя местами материализм переходит в идеализм. Я бы сказал, что материализм тут нередко наигранный постмодернный. В принципе главная мысль по книге, как я понял, социалистическое отечество продукт злых ангелов/Сатаны. Тем более тут есть Шатаницкий, видимо, потомок тех ангельских мулатов-диссидентов, или в принципе кто-то из падших ангелов.

Самое крутое в это книге - это поток сознания в духе Джеймса Джойса либо Марселя Пруста. Одна тема тут может пережёвываться на много страниц. Также из плюсов можно отметить параллели и отсылки к русской классике. Вадим Лоскутов сын бывшего попа прямо отсылает к Ивану Карамазову, но Ваня Достоевского, скорее, еретик-недоатеист и даже не социалист. Здесь Вадим более законченная личность. Он также выдвинулся на статейках, но в отличие от Вани Карамазова не поводу секуляризации, а конкретно на построении материалистической теории. Потом на своих же статейках и попал под каток репрессий. Егорка с его бунтарством больше походит на Митю Карамазова на минималках (не дорос ещё). Дуня, их сестра такое ощущение, что соединяет Алёшу Карамазова и старца Зосиму в одном лице под женским началом. Вместо падучей у неё дар прорицания, в котором она предсказывает войну двух злодеев (понятно, что намёк на австрийского "художника" и на СИВ). И как и Алёшенька она толком не противится злу, а практически также  бездействует, не вразумляет братцев и даже куна своего не поучает, только "тушит пожар".

Отец (Матвей Лоскутов) их всё же не походит на Фёдора Карамазова, но некоторыми вещами смутил. Во время допроса у следователя слишком примудрил в своих измышлениях с первородным грехом. Зачем-то начал сомневаться, что зачем-то надо явиться Иисусу более одного раза. Мне реальный  батюшка первородный грех проще объяснил. И  сейчас у меня нет сомнений, что не нужно дважды или более омывать кровью. Ещё по поводу Матвея Лоскутова. Была сцена встречи с Шатаницким, где он как Мефистофель Фаусту, предложил сделку Матвею принести людям "мгновенное прощение" стать "Великим инквизитором", Матвей типа оставил время на подумывание, но дал согласие на встречу с репрессированным сыном. Такое ощущение, что данным конклюдентным действием он вместо крови акцептовал сделку с доверенным лицом Сатаны.

В общем-то, автор, видимо хотел сказать, что материализм и социализм суть такой же идеализм, но от Дьявола. Сталина предадут анафеме и главная объединительная идея - христианство. Да, сейчас современная российская власть пытается религией сплотить всех, но и Сталиным и социализмом пользуется, когда надо. Понятно, что и сейчас есть истинные христиане, истинные марксисты, но в современном мире, что христианство, что марксизм порой низводятся современными идеологами до симулякра и становятся частью спектакля.

Да, и ангел. Дымков. Цель явки на Землю не ясна начале книги. Как заключает рассказчик, выполнял роль видеорегистратора и черного ящика. Была тут и линия любви и ревности ангела, евангельская история с чудесами на новый лад, но от ангела. Как мне кажется, тема ангела тут недораскрыта. Почему он влюбился? Хоть чуточку сказал бы как там на небе. Да, привлекла его внимательная тянка, но что с тянками на небесах. Да и если, по книге Еноха у ангелов были дети, а тут он не понял как происходит "биосоциальное взаимодействие", только ближе к финалу в режиме невидимости подсмотрел за парочкой. Да и можно было хотя бы иносказательно пояснить генитальные обстоятельства: в фильме-апокрифе Догме вопрос раскрыли.

Хотел поставить книге оценку ниже, но с учётом того, что пришлось пополнить список прочитанных апокрифов, пришлось вспомнить образы из Достоевского, Гётэ, то хотя бы нейтральной оценки заслуживает.

Читая роман, неожиданно начал проводить параллели с творчеством Ивана Алексеевича Бунина.
До "Скутаревского" я считал прозу Бунина высшим достижением литературного русского языка по точности, лаконичности, психологизму, однако Леонов, по моему, Бунина превзошел.
В то время, как Иван Бунин получал заслуженную Нобелевскую премии по литературе в (1933 год) за «строгое мастерство, с которым он развивает традиции русской классической прозы», Леонов создал произведение по глубине невероятное.
Нужно читать.
Среди персонажей вижу реальные прототипы.
Скутаревский – академик Карл Адольфович Круг.
Черимов – в будущем выдающийся государственный деятель Георгий Максимилианович Маленков.
Создание энергосистемы страны, которая и сейчас является каркасом на котором в большей степени держится государственное единство, чем на армии, спецслужбах и финансовой системе, людьми настоящими, грешными, несовершенными – вот тема романа.
«Скутаревский» второе произведение Леонова, прочитанное мною после «Русского леса». Теперь придется перечитать все его творчество.

Роман Леонида Леонова «Соть» о том, как в глухие лесные места приходят прагматичные, прямолинейные, одержимые идеей переустройства мира люди, изменяют древний, веками сложившийся уклад местных деревень, монашеского скита и начинают здесь мощное строительство.
Уже первые строчки о том, как большевик Увадьев, вставив палку в муравейник, нарушает привычный ход жизни муравьиного царства, глубоко символичны.
Герои романа, большевики, люди аскетичные, как правило, лишенные семейных забот, глубоко одинокие и мужественные, обрисованы автором, как новоявленное «войско чертей», неистово и безжалостно работающих на новый строй. Века меняются, меняются и духи.
Новый большевистский, советский дух, изгоняет и побеждает языческое и христианское. Уходят в панике лешие, водяные, приходит в упадок монашеский скит и кажется правыми, те из монахов, кто говорит о «великом соблазне»...
Читая роман, удивляешься беспечности советской цензуры, выпустивших это произведение с двойным, а то и тройным дном, очень неоднозначное по своей трактовке.
Чего не отнять у романа, так это его очаровательный, где-то даже сказовый, очень образный язык, составляющий ткань произведения.
Вот начало романа. «Лось пил воду из ручья. Ручей звонко бежал сквозь тишину. Стоя на раскинутых ногах, лось растерянно слушал свое сердце». Прочитав эти строки и явственно услышав, почувствовав лесную тишину, со звонкой свирелью ручья, я понял, что буду читать этот роман дальше.

Роман Л. М. Леонова «Соть» — о жизни и о смерти во всех её смыслах. Рождается и умирает в своём неуёмном коловращении ярославская природа: «хрюкает, лает, поёт» тёмный, неосвоенный лес; буйствует, снося всё на своём пути, беспокойная, вырывающаяся из берегов река. Сюда приезжают жить и умереть идейные строители новой жизни: Фаворов, Увадьев, Сузанна, Потёмкин... Партийно-бюрократическая сторона дела их мало интересует: функционерство, наоборот, порою только вредит их грандиозным замыслам. Увадьев (подобно Чиклину и другим строителям в платоновском «Котловане») готов отдать жизнь не за сухие цифры статистики на очередном партийном заседании, а за простое, понятное — за девочку Катю, что однажды, в прекрасном будущем, прочтёт букварь, напечатанный на бумаге с его фабрики...

В романе «Соть» Л. М. Леонов вновь оперирует сразу несколькими пространствами: мещанским городом, деревней Макарихой, строительным участком Сотьстроя, монашьим скитом... И все эти сюжетные линии, на мой взгляд, частично сплетены скрытым лейтмотивом — системой психоаналитических мотивировок. (Сам Фрейд, к слову, в романе упоминается минимум единожды — в ключевом монологе Виссариона о необходимости отката назад культуры и цивилизации: «Ха, придет еще один Фрейд, и не останется веры ни в чистоту, ни в дружбу, ни в невинность...» Поэтому становится очевидным, что писатель в той или иной мере был знаком с его теорией.)

Многие из героев «Соти» связаны друг с другом половым влечением. Наталья, которую Увадьев вечно кормил шоколадками, но ввиду занятости не дарил ей настоящей любви, пытаясь выглядеть лучше, начинает красить губы, экспериментировать с платьями и в конце уродует себя зелёной краской для волос. («Бывают бутоны, не распускаясь, вянут... » — одна из характерных фраз Натальи, подчёркивающих её желание «распуститься», как женщина. Оба её ребёнка, к слову, гибнут при страшных и случайных обстоятельствах, не успев даже родиться.)

С матерью, Варварой, у Увадьева совсем странные отношения. У Варвары умер муж; она ощущает себя одинокой и иссякшей, пока не встречается с неким нэпманом, который вселяет в неё силы и желание жить. Но история с ним не оканчивается благополучно, поэтому мать переключается на... собственного сына, наконец приезжая к нему на Сотьстрой и ухаживая за ним?.. Да и сам Увадьев представляет её в весьма распутных тонах: «Ему нравилась эта могучая баба, приспособленная рожать много и родившая только одного его... <...> Воистину он любил эти громоздкие, почти триумфальные ворота, через которые вступил в мир» Несмотря на это, в жизни Увадьев сух и с любовной точки зрения нарочито прохладен, как и подобает профессиональному революционеру. Нерастраченную половую энергию он сублимирует в строительство. Сотьстрой для него, как и девочка Катя — своеобразная попытка «непорочного зачатия» эпохи будущего, её обновлённых людей. В нём борются плотское и духовное начало, и духовное начало одерживает победу: Сузанну, вместе с её Бураго, он, несмотря на ревность, отпускает от себя. С обрядом любовной «инициации» сталкивается и монах Геласий, распалённый церковными книгами, которые живописуют женщину во всей её греховной страсти. Встретившись с Сузанной, он не смог от неё оторваться и вскоре приходит к ней в келью, чтобы заняться любовью.

Безусловно, сводить леоновскую «Соть» исключительно к фрейдистскому нарративу было бы неправильно и чересчур голословно. Но нельзя игнорировать, что слишком многое в жизни и судьбе героев «Соти» зависит от их бессознательных влечений. В романе Л. М. Леонова либидальные и мортидальные энергии являются как бы непосредственными участниками сотьстроевского процесса, противоборствующими силами его участников. Всё это накладывается на языческые, христианские, коммунистические пласты мировоззрения, на язык самой природы, превращая «Соть» в уникальный источник для тонкого психологического чтения.