Петербургские зимы

Петербург - да, возможно; но, постойте, где же зимы?...Это скорее какое-то безвременье или вневременье. Время давно остановилось, ушло...Остались лишь воспоминания...Нет и призрачного намека на время года...

"И когда думаешь о бывшем - так недавно и так бесконечно давно, иногда не знаешь, - где воспоминания, где сны"

"Если вглядываться пристальней - прошлое путается, ускользает, меняется..."

Все как в тумане (и не случайно - Петербург)

"На Невском шум, экипажи, свет дуговых фонарей, «фары» Вуазенов, «берегись» лихачей, "соболя на плечах и лицо под вуалью", военные формы, сияющие витрины. Блестящая европейская улица — если не рю Руайяль, то Унтер-ден-Линден. И туман здесь "не тот" — европеизированный, нейтрализованный. Может быть, «тот» настоящий петербургский туман и не существует больше?

Нет, он тут, рядом, в двух шагах. В двух шагах от этого блеска и оживления — пустая улица, тусклые фонари и туман.

В тумане бродят странные люди".

В такую же странную книгу мы и попадаем. Вообще удивителен (необычен, странен) взгляд поэта (да вообще человека творческого, человека из сферы искусства) на окружающую действительность...Где-то там (на заднем фоне) идет первая мировая, революция, гражданская война...а в книге - сплошные литературные вечера, спектакли, встречи с друзьями по поэтическому цеху, разговоры и споры об искусстве, о литературе...ни слова о насущном, о голоде и холоде (а ведь было, наверняка было, зима к тому ж), об отсутствии денег тоже как-то вскользь, о скудном пропитании ни слова; все мысли о вечном, о духовном, о красоте, эстетике, будто и нет быта в его ощечеловеческом понимании, нет земного, есть - возвышенное...

Встречи с Блоком, Есениным, Северяниным, Сологубом, Гумилевым, Ахматовой и многими-многими другими. Мемуары поэта о встречах с другими поэтами. Красиво, проникновенно, трогательно, воздушно. Поэзия в жизни и просто поэзия жизни. Где каждое событие неповторимо, уникально, запоминаемо, даже в страшные годы, когда Россия меняла курс, у этих людей на первом месте искусство слова (от этого, наверно, и все беды русских интеллигентов: их вечная оторванность от нужд простого народа, их вечная неприспособленность к реальной жизни)

Короткие заметки-главы, описывающие (донельзя кратко) творческий путь-судьбу конкретного поэта. Судьбы разные, но заканчивающиеся практически всегда одинаково печально, - такова судьба поэта в России - "Великие поэты сгорают в своих стихах и гибнут..." - короткие и яркие вспышки-судьбы на литературном небосклоне. И ты знаешь, чем все закончится, но отчего-то читая все это, надеешься на лучшее...

Необыкновенно атмосферная книга, "красное небо, тающий снег..."

А зима, скорее, как символ смерти....

"Мертвецы палят по мертвецам. Так что, кто победит - безразлично.
Кстати, Вам не страшно? И мне не страшно.

Ничуть. И это в порядке вещей. Страшно будет потом...и живым".

Рассыпанные колоды карт. Вперемешку - и игральные, которыми судьба скоро сыграет в дурака, и потёртые пасьянсные, и загадочные Таро.
Дама пик - кто, кроме Ахматовой? Ахматовой - величавой царицы в ложноклассической шали, навеки коронованной ледяным одиночеством.
Король пик - конечно же, Гумилёв. Боязливый человек, поборовший себя, король, охотящийся на львов, король на войне, король в литературном салоне, жаждущий славы и её получивший.
- Моя жена ещё прекрасно вышивает по канве, - Гумилёв, после прочитанного Ахматовой "... я на правую руку надела перчатку с левой руки". Если это и неправда, клянусь! - это стоило бы придумать.
Король червей - печальный, загадочный Блок. Я, знавшая Блока плохо и слабо, была потрясена его педантичностью - средством от хаоса. Но хаос, так долго сдерживаемый, ворвался и убил Блока. Георгий Иванов винит во всём "Двенадцать" - снежный вихрь революции.
Король бубен - Осип Мандельштам. Нелепый, обидчивый, смешливый, дух поэзии в клетчатом костюме.
А вот валет пик - Сологуб, "кирпич в сюртуке". Прочитав про его жену, которая утопилась в Неве, я стала лучше понимать его.

И - сонмы и сонмы карт: Вечеслав Иванов, пестующий таланты, Кузьмин, талант растратиший, демоническая баба - жена хозяина "Приюта комедиантов", вон там - Повешанный из Таро - поэт, с усмешкой рассуждающий о лучшем способе самоубийства, а вот и сумасшедший на скамейке Анненского, вот - Цымбальский, гениальный импровизатор, и Городецкий вместе со своими валетами - Есениным и Клюевым. О - каждом два слова, страничка, штришок, но как чётко, выпукло, как твёрдо отложилось в памяти.

И - джокер - сам Георгий. Что можно понять из "Петербурских зим" об авторе? Очень мало - и всё. Вот он - стесняющийся кадет, а вот уже друг Гумиёва и Блока. Вот он - источает сарказм такой глубины, что я аж икаю, а вот он жалеет мерзкого человека и жалость его такой силы, что мне тоже его жалко, этого недоумка. Блестящий ум и душа - это много или мало? Но это - видать, чёужтам.

И город, с его "Бродячей собакой" и "Приютом комедиантов", с его трактирами ямщиков и квартирами, где собираются поэты, туманный зимний Питер, Петербург, любовь моя! Корабль, идущий ко дну. И - пляска смерти на краю обрыва. Макабр, ешкин кот.

Который уж - ну который - март?!
Разбили нас - как колоду карт.

От синих звезд, которым дела нет
До глаз, на них глядящих с упованьем,
От вечных звезд - ложится синий свет
Над сумрачным земным существованьем.

И сердце беспокоится. И в нем -
О, никому на свете незаметный -
Вдруг чудным загорается огнем
Навстречу звездному лучу - ответный.

И надо всем мне в мире дорогим
Он холодно скользит к границе мира,
Чтобы скреститься там с лучом другим,
Как золотая тонкая рапира.

Эта небольшая книга состоит из маленьких рассказов, зарисовок, а местами словно бы небылиц про то время когда назревала первая мировая война, или когда она уже во всю шла… о серебряном веке русской поэзии. Каждая глава это как ступень во внутрь огромного зала в котором находятся поэты. И вот ты уже разинув рот слушаешь эти байки. Театральный капустник? Репетиция перед чтениями? Заседание редакции? Да нет же! Это просто Георгий Иванов решил написать книгу и показать нам это время своими глазами.
И вот то, что это написано очевидцем с одной стороны очень круто, а с другой.. как бы так сказать поаккуратнее. У каждого человека есть свое понимание определенный вещей. Одну и ту же историю два человека с разными темпераментами или разным воспитанием, образованием расскажут совершенно по разному. Так вот и здесь. Безусловно я верю автору, но в аннотации сказано:

Воспоминания соседствуют с вымыслом, документальные факты со слухами и сплетнями, атмосфера блистательного города с апокалипсическими предчувствиями...

Почему я так к этому прицепилась? Да исключительно из-за Северянина. Не знаю чем он не угодил Иванову, а вот мне нравится лет с 14. От этого очень грустно было читать, что нет у него никакого таланта и не продержался он долго в «звездах». А кто продержался то? Вот например стихи Северянина я знаю и люблю, а стихи Иванова просто знаю, точнее я с ними знакома)) Это не говорит что Иванов плох, это всего лишь мое личное восприятие, точно такое же, как и у самого автора.
Ну, а если отойти от моих претензий и вернуться к книге, то она на самом деле интересная. Особенно меня потрясли рассказы-воспоминания о Мандельштаме. Этот автор как-то прошел мимо меня, но сейчас я на него посмотрела совсем другими глазами. Прекрасна (как и всегда) Ахматова. Очень ее уважали и любили и тогда, и сейчас. Хорошо описано восприятие ее стихов Гумилевым.
И я однозначно верю автору, что Кульбин умер от страха, что книжник действительно приходил к В., что Цыбульский играл всеслуховую музыку, а глухонемые ему подпевали. Верю, что богема собиралась в «Бродячей собаке», что Городецкий влюбился в Италию, что Садовский был слабый поэт, но зато не жалел чаевых, что Мандельштам был очень застенчивый и несколько неуклюжий, что Нарбут ходил бриться к самому дорогому парикмахеру. Про Блока, Гумилева, Ахматову, Сологуба лучше промолчу, слишком для меня большие величины!:) И не только верю автору, но и представляю все это в красках, сероватых таких.. иногда вдруг загорающихся ярким белоснежным светом холодной искрящейся снежинки из Петербурга.

Есть воспоминания, как сны. Есть сны – как воспоминания.

Вот в таком сне воспоминаний Иванова я побывала.