Пианистка

В этом романе все музыканты. Каждый персонаж здесь на чем-нибудь да играет. Даже если и просто на нервах, но зато уж от души, шарашит наотмашь. Я сидела и в шоке наблюдала за этим безумным концертом, за музыкой выгребных ям. В центре сцены за роялем сидит Эрика. Быть в центре, по её мнению, её нормальное состояние. И не просто в центре, а на вершине мира. Быть над всеми. Над всеми этими людишками, над их мелкими страстишками, над всем этим тупым и вонючим быдлом. Только она и искусство. Музыкальный Олимп и Она на нем единственная богиня. За ней виднеется силуэт какого-то молодого человека. Он еще не определился с инструментом. Пользуется сразу несколькими. Внимательно изучает низ своего живота, прикидывая, куда бы пристроить свой камертончик неправильной формы, но определенного назначения. Прибор «для получения простого тона постоянной и определенной высоты. В этом заключается его важное значение и в физике, и в музыке». Он внимательно изучает зад Эрики и размышляет, какая высота будет у ее тона, если камертон применить к ней. Он мечтает, как будет пиликать на ней, как вскроет своим консервным ножом её замурованную женственность. Как заставит извиваться в судорогах страсти этот синий чулок, как он натянет этот чулок всеми способами, как наполнит её своей драгоценной влагой, а потом… потом видно будет. На дирижерском подиуме стоит квадратная фигура женщины. Это мать Эрики. Она истерично размахивает руками, иногда (в целях усиления звука) она швыряет в Эрику каким-нибудь предметом. Она раскидывает вокруг себя куски подгоревшего ужина, чтобы дочь лучше поняла, до чего она довела свою мамочку, чтобы эта сволочь осознала, на какие жертвы мать идет ради нее. Мать обрядила Эрику в наряд из своих амбиций и тыкает в нее дирижерской палочкой домашнего тирана, отправляя добывать если уж не славу, то деньги.

Я прослушала симфонию Елинек «Пианистка» и медленно выползла из зала. Писать отзыв на «Пианистку», это как выдавливать гной, как ковыряться в болячке. И противно, и любопытно, и необходимо для здоровья, нельзя эту гнусь таскать в себе. Сначала мне было смешно. Меня веселили эти две замкнутые на себе тетки, веселило их раздутое самомнение, их истрепанное от частой носки высокомерие. А потом, знаете ли, стало не смешно. Потому что грешно смеяться над больными людьми. Эрика получила двойной удар – гены отца и диктатора-мать, эту буровую установку для мозга, этот перфоратор в домашних тапочках, который с визгом и воем ввинчивается в голову Эрики. Она напихала в голову дочери хорошо унавоженную почву для взращивания самооценки, вставила ей в глаза кривые зеркала, которые отражали только уродство, она вскормила её ядовитым молоком презрения ко всему живому. На свете для любви есть только мамочка. И сама Эрика, как плоть от плоти её.

После недоумения и отвращения пришел черед сочувствию. Мне так жаль её. Так жаль. У нее не было ни единого шанса не вырасти инвалидом. Все эти веревки, эти кляпы, эти телесные терзания, о которых она писала, всё это с ней сделала мать на эмоциональном уровне. Она скрутила её, связала, поставила в нужную ей позу и ежедневно насиловала её мозг. День за днем, год за годом. Непрестанно, неутомимо. Мать – её приговор. Её тюрьма. Всю жизнь она прожила в этой тюрьме и уже не представляет, не умеет жить иначе. Это единственная возможная для нее среда обитания. Эрика – учительница. Госпожа Учительница. И это страшно. Изломанная сама для нее нет большего удовольствия, чем с хрустом ломать своих учеников, их надежды, их мечты, их достоинство. Станцевать на их костях под сонату Бетховена, а остатки принести матери, они вместе обсосут эти кости за ужином.

Елинек интересный рассказчик. Не простой, но интересный. Она блистательна, остра, саркастична, желчна, точна, как снайпер. Возможно, только это заставило меня дочитать этот роман до конца. Её язык, её стиль можно сравнить с чем-то невероятно прекрасным. С фарфоровой вазой, например. Но содержимое этой вазы – вонючая жижа дерьма. Персонажи плавают в ней и плюются друг в друга. Образы и мысли громоздятся в бесформенный ком, а через него трассирующей линией проходит сюжет. Беспросветный, смердящий, жесткий.

Потрясающе. Просто потрясающе. Эта книжка была выбрана для чтения случайным гаданием (в качестве генератора случайных чисел был коварно использован Empty , за что ему большое спасибо, иначе до этой книги я бы, как всегда, добиралась слишком долго). Не слишком вдохновлённая противоречивыми рецензиями принялась читать её вечером... И отлипла только среди ночи, когда перевернула последнюю страницу. Мне кажется, что эту книгу так и стоит читать: нырнуть с головой, вдохнуть полной грудью и так и дышать ею, пока не отпустит.

Это книга честная на сто процентов, на сто пятьдесят, даже больше. Похоже на старые очки «для исправления зрения», в которых вместо линз были чёрные пластиковые вставки с дырками: сквозь дырки Елинек показывает нам только кое что, самое яркое, от чего хочется взвыть и закипеть, а за чёрной пластиковой стенкой остаётся всё остальное: разумное, доброе, вечное, о чём напишут другие писатели. Елинек же напишет о том, чего сторонятся, брезгливо обходят, как раздавленного на дороге голубя или спящего посреди автобусной остановки пьяного бомжа: все видят, но делают вид, что его не существует. А для Елинек существует, более того, вокруг этого самого неприглядного она пляшет с бубном, чтобы мы тоже обратили внимание.

Я поняла, что попалась на крючок таланта Эльфриды в тот момент, когда она стала выплёскивать волны эмоций по поводу этих ненормальных и таких обыденных отношений матери и дочери. Они настоящие, выстраданные самой Эльфридой до последней капельки желчи, они так задели меня за живое, что иногда казалось, будто это мои пальцы набирали текст этой книги, хотя моя семейная ситуация совсем не такая. Гиперлюбовь, уродливо растянутая в линзе увеличительного стекла, превращается во что-то чудовищное, калеча жизни и матери, и ребёнка. Что-то похожее в «Похороните меня под плинтусом...», где такая кривобокая любовь перерастает в насилие. И в результате Эрика ставит знак равенства между любовью и насилием, не представляет одно без другого. Елинек — очень тонкий и узкоспециализированный психолог в этом романе, она специализируется на себе: маленький круг изучаемых, зато мастерски и досконально. Очень точные описания лёгкой социопатии, лёгкой «шибанутости», тараканов в голове, которые у каждого проявляются по-разному, а показывать их не принято. Елинек же нещадно врывается в самые потаённые закоулки души искалеченной девушки и поганой метлой выметает оттуда сор, чтобы мы его заметили. Не понимаю, как можно воспринимать эту книгу как что-то, написанное чтобы шокировать. Это крик человека в пустыне, гимн страшного одиночества, настоящая исповедь. Потрясающе, как Елинек на неё решилась.

Отношения Вальтера и Эрики. Логичные от первого и до последнего момента. Вспомним, в какой кунсткамере выросла Эрика: мать пыталась сделать из неё квинтэссенцию духа, чистого сильфа, который берёт энергию из искусства и искусством же совершает выхлоп. Видимо, матери в своё время не объяснили, что вечный двигатель не существует в природе, что тело тоже имеет право на существование, дополняя дух, как янь дополняет инь. Но тело, плоть, в романе тоже появляется почти в чистом виде: Клеммер, молодой бычок, торжество телесного. Да, он не бездуховен и по-своему гармоничен, но плотское в нём преобладает и брызжет во все стороны, обдавая высокодуховных дам раскалёнными каплями. И этот его янь жаждет духа, жаждет свою учительницу. Соединение духа и плоти — секс, именно к нему стремятся оба героя, однако их крайности всё портят. И в конце концов обида ребёнка, обида плоти изливается на такой неумелый в этом мире, не приспособленный ко всему этому дух. Кстати, по соотношению секса и психических отклонений в этом романе можно написать небольшую работу по психиатрии, настолько они точные и классические.

И всё-таки Эрика не сильф, не воздушный эфемерный голем, какого пыталась слепить её мамочка. Она стопроцентная женщина, взять к примеру её письмо Клеммеру, полное противоречий из разряда: «Удиви меня, но только предупреди заранее». Она, по сути, такой же властный тиран, как и мамочка, так и пышет властью, что сильно бесит Клеммера. И женщина, увы, несчастная.

Елинек — молодец. Обнажила себя прилюдно не с целью шокировать, а с целью очиститься (нет, всё же автобиографические мотивы в романе игнорировать нельзя). Её едкое чувство юмора, прекрасный язык, точные наблюдения... Браво. Это не та книга, которую будешь рекомендовать направо и налево. Но для меня она прекрасна. И финал её прекрасен. Я не знаю точно, что будет дальше с Эрикой, но... Скорее всего, она излечилась, вернулась домой, стала писать книги, получила Нобелевскую премию... Потому что старая Эрика обязательна бы принесла в жертву не собственное плечо, а вонзила нож во внешний источник проблем, вспомним, как она обошлась с «соперницей» в своё время. Теперь же она приняла этот мир и, возможно, даже переварила его.

К нобелевским лауреатам можно относиться по-разному. Особенно к тем, которых наградили в 21 веке. Часто читатель, понимающий лауреатов прошлого (Бёлля, Камю, Шолохова и проч.), с новыми «возлюбленными» нобелевского комитета не может подружиться – слишком уж унеслись в иные сферы шведские академики.

Эльфрида Елинек – относительно свежий нобелевский лауреат (2004 г.) Современный классик австрийской литературы. Скажем прямо – проза ее не плоха (она хороша, и очень), но она «на любителя». Главное достоинство ее главного же романа – искреннее и жесткое описание граней женской чувственности (неслыханное нечто в 70-80 гг. прошлого века). Елинек, наверное, одна из первых заговорила о сексуальных девиациях у женщин. О мужской сексуальности написано множество книг, в т.ч. классических, женская же сексуальность (часто более сложная, «громоздкая», если сравнивать с мужской) толком не изучалась. А тут, понимаете ли, появились писательницы, готовые честно писать о женских удовольствиях (и отклонениях). Зазвучали «страшные» слова – оргазм, онанизм, член и проч. (надеюсь, тут никого эти слова не испугают и не смутят).

«Пианистка» – наверное, самый известный роман Елинек. Так сказать, квинтэссенция ее таланта. По нему Михаэль Ханеке в 2001 г. снял фильм, получивший в Каннах рекордные три награды.

Эрика – «немолодая» (на самом деле нет, всего-то 34 года) преподавательница Венской консерватории. Пианистка она неплохая, разве что наигранно возвышенная – считает, что лишь она и некоторые избранные могут понять высокое искусство (особенно Шуберта), а остальные так, плебс. Эрика видит себя особенным человеком, выше и тоньше большинства. Особенно она любит терроризировать своих учеников, которые, по ее мнению, не способны постичь глубину музыки, а лишь тратят ее, учительницы, ценное время.

Но однажды на Эрику обращает внимание ее молодой ученик Вальтер, юноша красивый и талантливый. Но легкомысленный и, скажем честно, глуповатый с примесью жестокости. Он не влюбляется в свою учительницу – нет, это даже эротическим увлечением не получится назвать. Это скорее спортивный интерес – соблазнить женщину постарше, да еще выше себя по положению. Он начинает последовательно добиваться пианистки, не понимая, как далеко может зайти это опасное ухаживание.

Эрика же – человек с поломанной психикой и, как следствие, ненормально выражаемой сексуальностью. Всему виной ее психически больная (иначе не скажешь) мать, которая превратила свою взрослую дочь в рабыню. Эрика с самого детства не имела права выбора. Она должна была соответствовать пожеланиям матери, которая мечтала вырастить великую пианистку. Эрика и в 34 года не может выбирать, что ей носить. Она отчитывается о своих передвижениях. У нее нет друзей и мужчины (мать не хочет делить свою дочь с чужими людьми). У Эрики нет личного пространства и даже своей постели (!): она спит на двуспальной кровати с матерью, чтобы и ночью быть у той под бдительным контролем.

Эрика привыкла подчиняться. В ней нет истинного бунтарства. Наоборот – ее сексуальность уходит в мазохизм, она мечтает о мужчине более жестком, чем ее мать, чтобы он своей властью (через секс с насилием) изгнал мать из жизни Эрики, ибо сама она избавиться от диктата мамаши не в состоянии. Эрика режет себе руки. Она упивается мыслями об унижении и власти. Она тоже хочет своего ученика Вальтера, но не так легкомысленно и романтично, как он. Вальтер просто хочет необязательной милой интрижки, Эрика же ищет в нем черты своего возможного «насильника» и даже мечтает их взрастить в нем, пока что неопытном в извращенной сексуальности.

С этакими темами, «Пианистка» неприятна для читателя. Написана она в интересном стиле, ее действительно понравится изучать – как объект сложного искусства. Но, как это бывает иногда именно со сложной прозой, после нее хочется помыться. В «Пианистке» множество отвратительных сцен, после которых ваша чувственность рискует пробить пол (и не один). Эрика режет себя, справляет нужду, подсматривает за чужим сексом, описывает странные сексуальные фантазии, пытается кое-что сделать со своей матерью (нужный спойлер для особо брезгливых) – короче говоря, в книге творится такая дичь, что временами хочется покрутить пальцем у виска. Эрика (как и ее мамаша, а потом и Вальтер) – идеальная пациентка психиатра. Ее прелюбопытно рассматривать со стороны, но все же ей не сочувствуешь, напротив – от нее хочется отстраниться, не прикасаться к ней, хоть и понимаешь, что от больного человека требовать нормальной реакции бесполезно.

«Пианистку» стоит прочесть, чтобы прокачать свое знание современной артхаусной прозы. Обычному читателю, без заморочки «хочу разбираться в лит-ре» читать Елинек не обязательно. Тем более если вы брезгливы. По-своему Елинек прекрасна (может, и гениальна). Но она из тех писателей, которых не стыдно не знать.