Практическая политология. Пособие по контакту с реальностью

От книги богоподобной* Екатерины Шульман я осталась в некотором замешательстве (*богоподобной? ты серьёзно? а как иначе, если у человека нет хейтеров? попробуйте сами быть на волне популярности и при этом не ловить спиной ядовитые стрелы и тухлые яйца).

Понимаете, когда книга называется «Практическая политология. Пособие по контакту с реальностью», а пишет её умеющий делать корректные обобщения и интересные выводы политолог, ты ждёшь, конечно, чего-то большого, аналитического и системного: того, что тебе всё разложит по полочкам, поднимет веки и покажет общую картину. А тебе, понимаешь ли, вместо системного разбора полётов - сборник статей разных лет. Ну я так не играю.

Второе «Я так не играю» говоришь почти сразу, когда книга заканчивается. То есть ни капельки больше не осталось? Оно, конечно, не всеобъемлющий учебник с аналитикой на все времена, но что уж бог послал. а Бог послал в этот день три составляющие книгу части: 1) [любимый Екатериной] гибридный авторитаризм; 2) атомизация и солидарность: к чему стремиться и чего бояться; 3) занимательное законотворчество: понять и поправить. И всё это - повторюсь - три подборки статей. Однако ж хватит жаловаться! Смотрим же мы на ютубе на любой всплеск активности Екатерины Михайловны, будь это рассуждения о «Смешариках» или телемост на английском языке про российское житьё-бытьё – взгляд в монокль на тот ещё паноптикум. Нам ли горевать про «всего лишь сборник статей», берите что дают и радуйтесь.

Книгу я купила для сестры – она преподаёт в университете политологию, тоже остепенённый, мудрый и быстроговорящий про Гоббсов-Макиавелли товарищ (у которой я временами спрашиваю какую-нибудь глупость, а в ответ получаю интереснейшую лекцию на полтора часа), купила в качестве эксперимента: мне был интересен трезвый взгляд на трезвый взгляд. Ну, то есть вдруг у меня оптика замылилась, надо протереть. Но сестра не нашла никакой крамолы. Побухтела, конечно, что источники сплошь иностранные, но с этим жить можно. Это не обвинение в шапкозакидательстве, поверхностности или недальновидности, это мелочи жизни.

Помимо знакомой риторики (типичный пример – цитата: «Вопреки распространённому заблуждению депутат не обязан быть ни умным, ни компетентным, ни непременно юристом, ни бедным, ни даже честным. Он обязан быть избранным») с оптимальным соотношением иронии и аналитики, есть и очень зубастые высказывания. Нет, спойлеров не будет, но рука постоянно будет тянуться к текстовыделителю или блокноту с ручкой, - чтобы отметить и запомнить наиболее ёмкое.

Если вы ни разу не смотрели Екатерину Шульман в ютубе, немедленно прекратите это безобразие и идите уже просветитесь. Особенно если слова «политика» и «российские новости» вызывают у вас брррр. Человек, который рассказывает о том, что сейчас происходит, не используя языка ненависти и пропагандистского сленга, достоин не только уважения, но и внимания. Книгу тоже возьмите: трезвомыслие не падает в цене.

Роскошный сборник сатирических статей остроумной политологини. Всем советую. Она расскажет о том, что, во-первых, всё классно, а во-вторых, будет ещё лучше. Даже самые аццкие диктатуры вынуждены считаться с народонаселением, и эта книга покажет, как именно. Прочитав её, вы поймёте, что не только демократии ходят в смирительной рубашке — диктатуры вообще хроменькие, поскольку народ сломал им ноги и притворяется, что он слабый (а диктатуры, в свою очередь, притворяются, что они сильные). Ну а гибридные режимы совсем бедняги, ибо вынуждены постоянно лавировать между народом, элитами и сильными соседями.

Из того немногого, что я знаю про Шульман, я ожидала, что она будет пессимистична и всепропальна, но она оптимистична и искриста. Одно удовольствие читать, и после прочтения розовые очки материализуются из воздуха и сами собой уютно устраиваются на носу.

Но. Всё-таки Шульман больше остроумна и наблюдательна, чем умна. Поэтому и ошибки, и необъяснённые обобщения, и неоправданное контекстом ёрничанье в её концепциях будут.

Я для себя сделала следующий вывод: читать обязательно для развлечения, приятного времяпрепровождения и получения заряда оптимизма, как от Илья Ильф, Евгений Петров - Необыкновенные истории из жизни города Колоколамска (сборник) , но в целом автор — такой же продукт авторитаризма, как и сам авторитаризм. Плюс эта книга, конечно, больше про погыгыкать, чем про образовать себя политическими трендами.

Да, кому нравится Макс Фрай — Шульман из той же породы остроумных и самовлюблённых пи******ок, которых одно удовольствие читать, но доверять им не хочется.

Но в совокупности книга полезная. Из неё становится понятно, что абсолютно все политические режимы нужны, лишних не бывает, и прийти к унификации режимов в демократию, как и любая монополия — смерть для потребителя. Каждый режим имеет своё место в мировой системе сдержек и противовесов. Несостоявшиеся государства — серенький волчок, который используется в воспитательных целях и, по словам мамы с папой, может укусить за бочок, если народ в демократии, тирании и автократии будет плохо себя вести. Тирании нужны, чтобы обеспечивать демократии ресурсами (раньше — рабами, сейчас — сырьём и дешёвым трудом), а автократии — рынками сбыта менее качественной и приглядной, но и намного более дешёвой продукции, чем та, что произведена в демократиях. Автократии — всегда более социальные, чем демократии, поскольку народу платят социальными благами и возможностью работать плохо и расслабленно за его неучастие в политическом процессе принятия решений — служат осоциальниванию демократий, где народ начинает хотеть, чтобы ему тоже квартиры выдавали бесплатно и рабочий день сокращался, а не вся эта потогонная гонка за капиталом. Демократии нужны, чтобы тирании не закручивали гайки, а автократии не расслаблялись и платили своим гражданам за неучастие в политике всё больше, одновременно выдавая им всё больше свобод.
В общем, режимы разные нужны, режимы разные важны, жизнь интересна и удивительна, что выстраивает такие конструкты, которые нарочно не придумаешь.

Выбирая данную книгу для чтения, я ожидала легкий экскурс в тему политики и государственного устройства РФ, что-то близкое по настроению книге Екатерина Гресь - Что вы несете, Или как разобраться в идеях великих философов, чтобы понять себя И если с легкостью стиля я не ошиблась, то во всем остальном данное издание сильно разочаровывает. И прежде всего тем, что это не связанное повествование, а сборник статей 2014-2017 года, которые не дают какого-то общего представления о предмете, лишь перескакивают с пятого на десятое, где-то повторяясь, а где-то вдруг углубляясь в темы, которые были актуальны тогда, во второе десятилетие 21 века, сейчас же с трудом понимаешь, о чем вообще идет речь. Возможно, если читатели - поклонники автора, то не так принципиально, про что пишет писательница, ее просто приятно читать, но я, признаюсь, первый раз услышала имя Екатерины Шульман в новостях о признании ее иностранным агентом и благополучно забыла об этом, пока не открыла книгу с данной информацией в описании.

Но при этом книга содержит любопытные рассуждения и если читатель совсем далек от политики, то может найти тут интересную информацию. Например, в чем отличие тоталитарного и авторитарного режима, что такое гибридные режимы и каким странам они свойственны, какие основные задачи они ставят перед собой, как гибридный режим относится к отъезду своих граждан.

Известно, в чем разница между авторитарным и тоталитарным режимами: авторитарный режим поощряет в гражданах пассивность, тоталитарный – мобилизацию. Тоталитарный режим требует участия: кто не марширует и не поет, тот нелоялен. Авторитарный режим различными методами убеждает подданных оставаться дома: кто слишком бодро марширует и слишком громко поет, тот на подозрении, вне зависимости от идеологического содержания песен и направления маршей.

Гибридные режимы заводятся в основном в ресурсных странах, иногда называемых петрогосударствами (хотя жизнеобеспечивающим ресурсом не обязательно является нефть). То есть это режимы, которым деньги достаются даром, и не от труда народного, а от природного ресурса. Население им только мешает и создает дополнительные риски заветной мечте гибридного режима – несменяемости. В сердце режима – та самая мысль, которую в России приписывают почему-то Маргарет Тэтчер – хорошо бы иметь Х граждан для обслуживания трубы (скважины, шахты), а остальные бы куда-нибудь подевались. По этой причине режим опасается любой мобилизации – у него нет никаких институтов, использующих гражданскую активность и гражданское участие.

Гибридный режим старается решить свою основную задачу – обеспечение несменяемости власти – относительно низким уровнем насилия. Он не имеет в своем распоряжении ни морального капитала монархии, ни репрессивной машины тоталитаризма. Нельзя развернуть то, что называется маховиком репрессий, без активного участия граждан – а граждане гибридных режимов не хотят ни в чем участвовать.

Гибридный режим никогда своих граждан не удерживает – напротив, поощряет активное меньшинство к отъезду.

На всех трех и тридцати трех указателях, ведущих к авторитаризму, на самом деле написано одно и то же: изоляция. Все, что способствует изоляции, способствует и диктатуре, и наоборот. Это звучит зловеще, если вспомнить, что изоляция имеет на политическом языке другое название – суверенитет.

за последние 40 лет число свободных демократических стран увеличилось более чем вдвое (под свободным и демократическим тут понимается accountable government – правительство, отчитывающееся перед гражданами). Одновременно, по индексам Freedom House, уровень свободы снижался в течение каждого года из последних десяти лет. Признаки снижения уровня свободы, которыми оперируют международные индексы такого рода, – это именно признаки изоляционистской политики: ограничения прав международных организаций, ограничения свободы прессы, прав НКО, прав граждан на собрания и передвижение.

Вероятность военного переворота (например, заговора силовиков в отличие от, скажем, массового протеста, приводящего к смене власти) не связана с популярностью или непопулярностью лидера, против которого он направлен. Организаторы заговора живут в своей информационной среде и общаются с себе подобными. Их волнует не мнение народное, а то, смогут ли они собрать нужные военные и финансовые ресурсы. Если это удастся, поначалу переворот будет встречен населением одобрительно или нейтрально, и неважно, каковы были предшествующие результаты опросов.
Нет связи между наличием или отсутствием роста в национальной экономике и вероятностью внутриэлитного заговора. Элита существует в своем особом мире, для нее решающим фактором при приятии решения «Хватит это терпеть!» может стать вовсе не публикация очередной экономической статистики.

Будут тут рассуждения и о войнах нелиберальных демократий, но подробных объяснений ждать не стоит, так что в 2022 году требуется иная книга, эта никак не тянет на «пособие по контакту с реальностью».

К тому же нынче не только режимы гибридные, но и войны нелинейные – они состоят не столько из боестолкновений, сколько из пропаганды. Процент объективной реальности в них минимизирован, что позволяет каждой стороне конфликта побеждать в своем телевизоре.

Плохая новость: в отличие от старой доброй фронтальной войны с дипломатической нотой в начале и мирным договором в конце гибридная война никогда не начинается и никогда не заканчивается.
Хорошая новость: гибридная война – в своем роде кривое дитя прогресса нравов. Цель гибридной войны – не столько подавить противника живой силой, сколько произвести впечатление на его политическое руководство и мировое общественное мнение. Подлая сторона тут в том, что максимальное воздействие оказывают именно жертвы среди мирного населения. Но гибридная война – это не такая оптовая смерть, как война традиционная, в которой мирное население гибнет в качестве collateral damage, но уже в гораздо больших количествах.
Фронтальная война XIX–XX веков состояла на 80 % из насилия и на 20 % – из пропаганды. Новая война на 90 % состоит из пропаганды и на 10 % – из насилия

Ресурсные государства современности воюют, потому что им достается много денег небольшими усилиями (за счет продажи ресурсов). В отсутствие контроля со стороны общества авторитарное и полуавторитарное государство всегда будет тратить деньги на само себя: на чиновников, армию и спецслужбы. Через некоторое время наступает стадия «раззудись, плечо»: накуплено столько красивых новых штучек, как же ими не повоевать. Как ни обидно, формула «обожрались и перебесились» куда точнее описывает гибридную войну нового типа, чем «цивилизационный конфликт» или «фундаментальное противоречие интересов». Последнее относится скорее к разряду подведения интеллектуальной базы задним числом

когда «Левада» или ВЦИОМ задают вопрос «Какие проблемы вас волнуют», все последние 20 лет первая тройка будет одинаковой: там будет инфляция, цены на еду и ЖКХ, и никогда не было и не будет величия Россия, приращения территорий, борьбы с внешними врагами. Тем не менее, сейчас видно, что людей не просто не очень сильно интересует внешнеполитическая повестка, а она, судя по всему, их раздражает. Не потому, что они не радуются величию России, они ему радуются, а потому, что для них приоритетными, насущными, не просто важными, а актуальными становятся другие проблемы, и они видят, что ресурсы расходуются не в соответствии с их расстановкой приоритетов.

Политолог расскажет читателям о том, какие должны быть депутаты и что нужно от них требовать народу, о выборах и о «потемкинских деревнях», о поколении 25-летних, которых тошнит от обсуждения прошлого, «живущих в сети» и участвующих в протестах.

Потемкинская деревня остается потемкинской только до той поры, пока в нее не приходят жить люди – тогда она внезапно начинает наполняться настоящей жизнью. Исследования показывают, что чем больше демократических институций гибрид сымитирует, тем выше его шансы со временем превратиться в настоящую, без эпитетов, демократию.

Разумеется, демография – не приговор, но наличие того, что демографы называют youth bulge – молодежного навеса, преобладания в поколенческой пирамиде страты 20–25-летних, коррелируется со склонностью социума к насилию, внешнему или внутреннему. С другой стороны, если в стране большинство населения старше 40 лет, то протест будет носить скорее мирный и легальный характер (не уличные бои, но согласованные митинги). Однако более старое население никак не влияет на вероятность переворота – другого проклятия полуавтократий, в которых нет публично заявленного механизма смены власти (на выборах ничего не меняется, а старое доброе престолонаследие не институционализировано).

Медианный возраст гражданина России – 39 лет (а в 1917 году средний возраст жителя Петрограда был 19 лет). Мы достаточно пожилое и стареющее общество, с преобладанием женщин в каждой следующей по возрасту страте (это объясняется разницей в средней ожидаемой продолжительности жизни между полами – мужчины рано умирают, ярко выраженное гендерное неравенство начинается после 55 лет). Тем не менее, демографическая картина влияет на политические процессы, но не полностью определяет их (иначе страны с похожими пирамидами вели бы себя одинаково, но ничего подобного не происходит). Для стимуляции перемен не нужно ангажировать «большинство», которого с точки зрения политической вообще не существует (субъектностью и бытием в пространстве политического обладает не индивидуум, а структура, организация) – необходимо активное меньшинство

Они слышат вокруг себя бесконечное обсуждение различных сортов вчерашнего дня – советского, досоветского, 90-х, ранних путинских – и сравнительных достоинств разных покойников – Сталина, Брежнева, Грозного, Николая II. Легко представить, насколько молодого человека должно от этого тошнить (зато самые живые и остроумные исторические ресурсы в социальных сетях – Страдающее Средневековье и Личка императора – созданы студентами!)
25-летние и моложе – люди, выросшие и живущие в сети. Они не то чтобы не смотрят ТВ – они смотрят его иначе. Смотрят отдельные программы, находя их в YouTube. Для развлечения используют YouTube, для новостей и общения – социальные сети. Соответственно, ТВ-пропаганда идет мимо них. Даже если они слушают, они не понимают того, что им говорят, потому что весь строй нашей пропаганды рассчитан на советского человека. Целью ее является активация советских центров в мозгу. А если у вас нет этих центров в мозгу, если вам их не имплантировали при рождении, то это все будет проходить мимо вашей головы.

Все, что мы знаем о политических группах, говорит, что, будучи изолированы от легального политического процесса, они склонны радикализироваться.... Закрытая группа неизбежно становится сектой: сперва от нее отпадают умеренные, одновременно лидер окружает себя наиболее отчаянными сторонниками, затем члены группы перестают считать закон обязательным для себя, потому что он их не защищает и не отражает их интересы. Тот, кто чувствует себя изгоем, неизбежно через какое-то время приходит к выводу, что закон ему не писан – это общее правило для всех. Поэтому лекарство от экстремизма – то, что в педагогике называется инклюзией: включение, или интеграция, в открытую политическую систему.
Радикализация

Будет тут статья и о женщинах во власти и чем это хорошо, а так же о националистах, которых в России «не слышно». Конечно, не обошлось и без Сталина и рассказе о реабилитации «одного из самых страшных периодов страшной советской власти», а также об ошибочных представлениях о рыночной экономике, которые свойственны людям, выросшим в СССР.

Капитал не идет на «любое преступление» ни за 100 %, ни за 300 % прибыли не потому, что капиталиста сдерживают его персональные духовные скрепы, а потому, что эта прибыль существует не в вакууме, а в социуме, который не поощряет криминальное поведение. Большинство людей инстинктивно понимают, что быть социопатом менее выгодно, чем кооперироваться с ближним в совместной деятельности.

Постсоветские граждане, подобно выпускникам детских домов и тюрем, знали много такого, чего человеку знать не следует: как изготовить заточку из алюминиевой ложки или добыть спирт из намазанного на хлеб гуталина. На этом основании они были склонны считать себя тертыми калачами, приспособленными к «реальной жизни», – в отличие от расслабленных обитателей цивилизованного мира. Но у них отсутствовали базовые навыки общественной жизни, которая строится не на борьбе всех против всех и священном принципе «умри ты сегодня, а я завтра», а на взаимопомощи, обмене услугами и доверии. Если в самом деле в России происходит наращивание горизонтальных связей, то это именно тот субстрат, из которого вырастает гражданское общество (а не из «правильных ценностей» или демократических убеждений – они вторичны).

Напомню, что такая невинная и милая вещь, как проект «Старые песни о главном», была впервые нам с вами показана на 1996 год. Первая их серия как раз имитировала фильм «Кубанские казаки». Это была та рамка, в которой они там пели и плясали. Напомню, наступал 1996 год, год президентских выборов. Даже опасность конкуренции с коммунистами на тогда еще достаточно свободных выборах не напугала наших с вами идеологов и сценаристов. Это не остановило их от того, чтобы устроить такую вот красивую, веселую ползучую реабилитацию одного из самых страшных периодов страшной советской власти. Это именно то, что называется нормализацией: смотрите, это не страшно, это даже приятно.

Жизнь людей вообще куда значительнее детерминирована не гендером, а имущественным положением и социальной принадлежностью. Классики феминизма всегда понимали эту специфику своей паствы: «Жены буржуа солидарны с буржуа, а не с женами пролетариев; белые женщины – с белыми мужчинами, а не с черными женщинами» (Симона де Бовуар, «Второй пол»). Говоря об общем женском интересе и общей женской политической повестке, феминизм оперирует в некотором роде ложным множеством: «всех женщин» (как и «всех мужчин») как политического актора не существует.

Аналогично обстоит дело и с женским политическим представительством. Наивно думать, что женщины принесут в органы власти какие-то специфические женские добродетели. Этого не произойдет, потому что таких добродетелей (как и таких пороков) не существует. Качество депутата и администратора определяется в первую очередь качеством института, в который он встроен, а во вторую (с большим отрывом) – его индивидуальными умственными способностями, образованием и нравственными свойствами. Никакого особого женского политического или административного поведения не существует.

Все разговоры о том, что женщины «склонны к компромиссам» и «менее конфликтны», – сексистские сказки, не подтверждаемые ни историей, ни современной практикой.

Вопреки распространенному заблуждению депутат не обязан быть ни умным, ни компетентным, ни непременно юристом, ни бедным, ни даже честным. Он обязан быть избранным. Если он прошел процедуру всеобщего тайного и равного голосования в соответствии с действующим законом, на грешную голову его опускается священный нимб народного представительства и голова эта становится неприкосновенна на весь срок, определенный мандатом. Дальше он может прогуливать заседания, голосовать против ветра, вообще не голосовать, задирать свое партийное руководство и вести себя как вздумается. Расплата ждет его в конце созыва – если товарищи по партии его разлюбят, то он не попадет в новый список, если избирателям он надоест, его не выберут. Императивный мандат, т. е. ограничение действиях выборного лица какими-либо условиями, при нарушении которых он может быть отозван, – любимый правовой механизм тоталитарных режимов. Впервые он был применен в Парижской коммуне в 1871 г., практику эту похвалил Маркс, потом императивный мандат присутствовал в конституциях социалистических стран и сейчас применяется в Северной Корее, Китае и на Кубе. Понятно, что механизм «ответственности депутата перед партией» есть пародия на механизм ответственности депутата перед избирателем, каковая осуществляется посредством открытых конкурентных выборов.

Говорить, пользуясь результатами опросов вроде выше процитированного, что русский народ по натуре своей не восприимчив к ценностям парламентской демократии, так же справедливо, как упрекать избитого человека в том, что он равнодушен к своей внешности. Напротив, у нас чрезвычайно высок престиж публичного слова и публичного говорения – в англо-американской культуре можно прикинуться косноязычным Форрестом Гампом и при этом вызывать симпатию публики, в России же человека, который не умеет связать двух слов, презирают. Может, у нас культура компромисса и не развита, зато интерес к обсуждению общественных вопросов огромен, и обсуждение это идет везде, где только для него появляются минимальные условия.

В общем, подводя итог, данная книга позволит скоротать вечер, позабавит яркими сравнениями и может подкинуть новые мысли тем, кто о политике вообще ничего не знает, но все же для контакта с реальностью нужна иная литература, а не подобное «я его слепила из того, что было»