Боже мой, до чего замечательный рассказ.
Не перечитывала его лет десять. На заре юности он казался мне мрачноватым. Наверное, потому что там в конце голова героя, presumably, раскалывается о дно бассейна (про это presumably я писала в своей рецензии на "Симора". Да, без "Тедди" восприятие творчества Сэлинджера  было бы неполным даже на заре юности). Теперь же я поняла, что это совсем не важно, поняла мироощущение самого Тедди – полностью уравновешенное, спокойное, как сердце океана, – и с куда большим интересом взглянула на самого Сэлинджера.  Получилось в точности по "Чжуан-цзы": "Вот отыскать бы мне забывшего про слова человека, чтобы с ним поговорить!"
Любопытно, но теперь от рассказа появилось ощущение радости. Раньше мне было жаль Тедди, воспитанного несколько... ограниченными родителями (он считал, что рождение в Америке вообще – это ошибка прошлого перевоплощения: он встретил девушку и "как-то отошел от медитаций"), брата сестры, которая в шесть лет уже ненавидит "всех на этом океане"... А так он сам видел ее:
"Моя сестренка, тогда совсем еще маленькая, пила молоко, и вдруг я понял, что она – Бог, и молоко – Бог, и все, что она делала, это переливала одного Бога в другого"
Так видел своих родителей, возивших, во исполнение долга, маленького просветленного по передачам и докторам, – признав, что очень любит их:
"Я испытываю к ним сильную привязанность. Я хочу сказать, они ведь мои родители, значит, нас что-то объединяет. Мне бы хотелось, чтобы они весело прожили эту свою жизнь, потому что, я знаю, им самим этого хочется..."
А так любил Бога:
"Разумеется, я люблю Его. Но я люблю Его без всякой сентиментальности. Он ведь никогда не говорил, что надо любить сентиментально. Будь я Богом, ни за чтобы не захотел, чтобы меня любили сентиментальной любовью. Очень уж это ненадежно".
Если честно, весь рассказ хочется просто расхватать на цитаты.
"– Насколько  я  понимаю,  вы сделали кое-какие предсказания,  которые весьма взволновали всю честную кампанию. Я не ошибся?
– Не понимаю, – сказал Тедди, - отчего считается, что надо непременно испытывать какие-то эмоции. Мои родители убеждены, что ты не человек, если не   находишь   вещи   грустными,  или  очень  неприятными,  или  очень... несправедливыми,  что ли.  Отец волнуется,  даже когда читает  газету.  Он считает, что я бесчувственный.
Никольсон стряхнул в сторону пепел.
– Я так понимаю, сами вы не подвержены эмоциям? – спросил он.
Тедди задумался, прежде чем ответить.
– Если и подвержен,  то, во всяком случае, не помню, чтобы я давал им выход, – сказал он. – Не вижу, какая от них польза".
Очень четкий и красивый рассказ, где объясняются основные постулаты буддизма и адвайта-веданты, которой Сэлинджер очень интересовался. Но даже без интереса к этим вещам можно все понять интуитивно.
Мне кажется, этот рассказ - Glaubenbekenntnis, "Символ веры" самого Сэлинджера.
"– Вы помните яблоко из Библии, которое Адам съел в раю? – спросил он. – А знаете,  что было в том яблоке?  Логика.  Логика  и  всякое  Познание. Больше  там  ничего  не было.  И вот что я вам скажу:  главное - это чтобы человека стошнило тем яблоком, если, конечно, хочешь увидеть вещи, как они есть.  Я  хочу  сказать,  если  оно выйдет из вас,  вы сразу разберетесь с кусками дерева и всем прочим. Вам больше не будут мерещиться в каждой вещи ее границы.  И вы, если захотите, поймете наконец, что такое ваша рука. Вы меня слушаете? Я говорю понятно?
– Да, – ответил Никольсон односложно.
– Вся беда в том, – сказал Тедди, – что большинство людей не  хочет видеть все как оно есть. Они даже не хотят перестать без конца рождаться и умирать.  Им лишь бы переходить все время из одного тела в другое,  вместо того,   чтобы  прекратить  это  и  остаться  рядом  с  Богом – там,  где действительно хорошо.
Он задумался.
– Надо же, как все набрасываются на яблоки, – сказал он.
И покачал головой".
Замечательны – и тоже запомнились с моих семнадцати, как и фраза про молоко – взгляды Тедди на воспитание детей, которые я всецело разделяю:
"Я бы сделал так, чтобы их стошнило этим яблоком,  каждым кусочком,  который они откусили по настоянию родителей  и всех вокруг".
История о профессоре, которому он посоветовал отказаться от преподавания.
"– Могу  я  вас  спросить,  почему  вы  посоветовали  профессору  Питу оставить преподавание после Нового года? – не  отставал  Никольсон. –  Я хорошо знаю Боба. Потому и спрашиваю.
Тедди затянул ремень из крокодиловой кожи.
– Потому  что  в  нем  сильно развито духовное начало,  а эти лекции, которые он читает,  только мешают настоящему духовному росту.  Они выводят его  из  равновесия.  Ему  пора выбросить все из головы,  а не забивать ее всякой всячиной.  Стоит ему только захотеть,  и он бы  мог  почти  целиком вытравить  из  себя  яблоко  еще  в  этой жизни.  Он  очень преуспел в медитации".
История о клетках (и о науке вообще):
"– Эти доктора все такие поверхностные. У них на уме одни клетки и все в таком духе.
– Вот как? Вы не придаете значение клеточной структуре?
– Придаю,  конечно.  Только доктора говорят о клетках так, словно они сами по себе невесть что. Словно они существуют отдельно от человека.
Тедди откинул рукой волосы со лба.
– Свое  тело  я вырастил сам, – сказал он. – Никто за меня этого не сделал.  А раз так,  значит, я должен был знать,  как его  растить.  По крайней мере,  бессознательно. Может быть, за последние какие-нибудь сотни тысяч лет я разучился  осознавать,  как  это  делается,  но  ведь само-то знание существует,  потому что как бы иначе я им воспользовался...
Надо очень долго заниматься медитацией и полностью очиститься,  чтобы  все вернуть, –  я  говорю  о  сознательном  понимании, – но при желании это осуществимо. Надо только раскрыться пошире".
Внимание, вопрос: что сделал сам Сэлинджер в прошлом воплощении, чтобы родиться в Америке?)
Ответ: да это неважно!
Спасибо ему, что говорил то, что говорил. За его любовь к адвайте и медитациям, за то, как он молчал. В средневековой Индии легко было так говорить и так жить; а вы попробуйте в Америке XX века – немудрено, что он стал отшельником с повышенным интересом со стороны прессы.
Он говорил (устами, опять же, своего героя), что после смерти писателя спросят только о двух вещах: сияли ли все твои звезды и писал ли ты так, чтобы вся душа нараспашку.
Мне кажется, его жизнь дала на оба вопроса положительный ответ.
А еще взглянула на его "молодые" фото – и внезапно подумалось мне, что он сам как-то удивительно, внешне, похож на Симора, каким он его описывает.