Друд, или Человек в черном

Дэн Симмонс потрясающе многолик и разнообразен в своем творчестве. Я бороздила с ним космос в Гиперионе , стучала зубами от холода в историческо-приключенческом Терроре , боролась с хтоническими гадами в классическом ужастике Лето ночи . А на этот раз я почти месяц (да, я не спешила возвращаться) провела в туре по Викторианской Англии в компании Чарльза Диккенса и Уилки Коллинза. И это было просто невероятно!

Ни один туроператор мира не сможет переплюнуть Симмонса, точно вам говорю.
Никакие сейшелы и маврикии не сравнятся с этим погружением в пучину наркотического дурмана, безумия, ненависти, зависти и гения. Сцены этого гибрида хулиганского биографического романа и художественного вымысла в красках проносились у меня перед глазами. Порой мне казалось, что я сама хлопнула пару рюмок лауданума, потому что слышала, как гремят в гробу кости злополучного Уилки. Симмонс с ним изощренно жесток. По нашим временам, у потомков Коллинза есть все шансы отсудить за этот роман десяток миллионов, публичное извинение и двухтомник с обеляющим классика романом-опровержением “Друду”, в котором Коллинз:
- Бывалый наркоман. Его дневная норма лауданума могла бы прикончить 15 человек. Догонялся так же опиумом в притонах и морфием в шприцах.
- Шизофреник. С детства он видел второго Уилки, играл с ним и довольно долго считал своим реальным братом-близнецом
- Развратник и обжора. Но этими качествами обладают многие, так что тут как раз ничего неудивительного.
- Великолепный лицемер.
- Вообще красавчик (так чтоб без спойлеров).

С Диккенсом автор обошелся более уважительно. Он гениально написал о гении. А гениальность заключается том, что несмотря на сомнительные качества Диккенса, свойственные любому живущему на этой земле человеку, ты чувствуешь невосполнимость и опустошение от утраты после его смерти. И незаконченный роман “Тайна Эдвина Друда” вечное тому напоминание.

Итак, если вы решитесь отправиться в путешествие по Лондону с Уилки Коллинзом, приготовьтесь к неспешному и путанному разговору с человеком под кайфом. При рассказе о какой-нибудь простой поездке, его мысль будет затейливо петлять и вы узнаете про театральные постановки его пьес, сточные воды Лондона, городские кладбища, как поживает его матушка, родственные связи с Диккенсом, восхождение к вулкану и, разумеется, публикации его романов - это вообще больная тема. Он постоянно сравнивает себя с Неподражаемым (именно так в Англии называли Диккенса). Сделайте вывод сами, насколько для творческого амбициозного человека эти сравнения болезненны. Ежедневная невыносимая пытка соперничеством. Какая ирония, Симмонс из него самого создал диккенсовского персонажа. О коварный!
Так вот, каким бы путанным не был его рассказ, он неизменно интересен.

В очередной раз выражаю свое восхищение многогранному таланту Дэна Симмонса.

19.03.2025. Друд, или Человек в чёрном. Дэн Симмонс. 2009 год.

В туманном Лондоне, где газовые фонари едва пробивают мрак, а каждый шорох в переулках кажется зловещим предзнаменованием, происходит нечто странное. Писатель, чье имя известно всей Англии, начинает замечать, что реальность вокруг него трещит по швам. То ли это последствия опиума, то ли его собственное воображение сыграло с ним жестокую шутку, но одно ясно точно — что-то темное и необъяснимое вторгается в его жизнь. В центре событий оказывается загадочный незнакомец, чье имя не произносится вслух, но чье присутствие ощущается повсюду. Каждый разговор, каждая встреча становятся частью игры, правил которой никто не понимает.

Читать «Друд, или Человек в чёрном» — это как как оказаться внутри некого калейдоскопа, где реальность и фантазия переплетается настолько тесно, что границы между ними исчезают. Это литературный лабиринт, созданный мастером слов Дэном Симмонсом, который играет со временем, реальностью, персонажами и с ожиданиями читателя.

Симмонс в очередной раз проворачивает виртуозные трюки за счет своего мастерства владения языком. Его стиль — это толстый канат, сплетенный из различных нитей: это и викторианская эстетика, и отголоски готического романа, и современный психологический триллер. А каждое предложение – драгоценный камень, обточенный до совершенства и таящий в своих гранях обилие метафоричных образов, аллюзий и дани уважения авторам ушедшей эпохи.

И как же поражает способность автора жонглировать хронологией повествования, сохраняя при этом абсолютную ясность и не снижая интерес к произведению. Симмонс то забегает вперед, раскрывая будущие события, то возвращается в прошлое, чтобы показать истоки происходящего.

Как не отметить персонажей романа. Знакомые по своим произведениям исторические личности предстают далеко не в привычном амплуа. Диккенс показан не только как гений словесности, но и как человек со своими слабостями, страхами и тайнами. Его образ – смесь света и тени, где каждая черта выверена до мельчайших деталей. Коллинз же – его антипод, более мягкий, но не менее сложный. Рассказчик, стоящий на грани между реальностью и грезой.

Мир романа, викторианская Англия, но не та, к которой привыкаешь при чтении классических книг. Это страна, где за каждым углом прячется тень, где каждый шорох может быть предвестником беды. Автору удается создать атмосферу постоянного напряжения, где самые обыденные вещи (такие как скрип половиц или мерцания свечи) становятся источником нарастающей тревоги.

«Друд, или Человек в чёрном» — это произведение, которое заставляет задуматься о природе творчества, реальности и человеческой психики. Это не просто книга, а путешествие в глубины воображения, где каждый шаг — это новое открытие. 9 из 10.

Дорогой Чарльз Диккенс!

Пишет Вам из далекого-далекого будущего Ваш большой поклонник Дэн. Фамилия моя Симмонс, и я занимаюсь тем же самым, что и Вы, Уважаемый, я пишу книги. Я не могу сказать, что они также популярны, как Ваши незабвенные "Пиквикские истории" или "Приключения Оливера Твиста", но пользуются вполне достойным вниманием публики, да и материально содержат меня и мою семью в нескромно хороших условиях. Но, при всем при этом мой дорогой Чарльз, а я буду с Вами максимально откровенным, мне не дает покоя тот факт, что мои творения ставят на полку с развлекательной, не самой серьезной литературой (о, Чарльз, Вы бы видели, какими сейчас стали книжные лавки, они пестрят всевозможными творениями самых разных писателей самого разного таланта), да и успехом они пользуются гораздо меньшим, чем некоторые романы моих коллег по ремеслу (бесталанных идиотов, Чарльз, поверьте). Я понимаю, что мои проблемы Вам не понять, даже если Вы и сделаете такую великодушную попытку, ведь Вы были главным писателем всей Великой Империи.

Кстати, Чарльз, Великая Империя все ещё существует, но носит уже другое название. Не буду называть Вам эту страну, Чарльз, но намекну, что её Вы неоднократно высмеивали в своих остроумных и сатирических произведениях. И так уж получилось, что я являюсь подданным этой страны. Но нет-нет, не подумайте, что за все это время наша нация не изменилась, Чарльз, мы больше не являемся тупыми и безвкусными снобами, наоборот, мы диктуем всему миру правила хорошего вкуса, причем это относится, как к литературе, так и к остальным видам искусства. Не будет лишним сказать, что вообще все Правила, которые существуют в современном обществе, диктует наша страна и пользуется даже большим могуществом, которое было у Вашей страны, хоть в это и сложно поверить.

Впрочем, Уважаемый сэр, перейду к сути своего к Вам послания. Посмею предположить, что за свою жизнь Вы получили миллионы таких писем, но я не скрываю, что готов стать еще одной единицей в этом списке. Меня поражает, Чарльз, как потрясающе вы вели повествование, каким оно было нестройным, сбивчивым, но при этом максимально цельным и полным во всем смысле нашего с вами литературного искусства. В особенности, хочу сделать Вам комплимент (хотя могу ли я делать комплименты Вам?!), что все Ваши произведения получали вторую жизнь на театральных помостах, будь то театрализованные постановки, Чарльз, или Ваши непревзойденные литературные чтения, которые имели моду и умерли вместе с Вами (что бы там не считали всякие там выскочки). В наше время, достопочтенный сэр, многие произведения получают вторую жизнь в кинематографе, до чьего рождения Вы не дожили самую малость, что, возможно, и к лучшему, учитывая то, что сейчас снимают какие-нибудь русские.

Также, сэр, не могу не восхититься тем, в какие огромные объемы вы помещали свои книги, но при этом они не становились тяжеловесными по своей форме, они привязывали своего читателя к себе, заставляя его прожить короткую, но при этом очень длинную жизнь, пока длится повествование. Смею Вам сообщить, что в моем самом знаменитом романе (которому, разумеется, далеко даже до самой Вашей невзрачной работы, коли такие вообще существуют) под названием "Террор" я пользуюсь именно такой, объемной и раздутой формой, причем содержание романа построено в таком стиле, в котором Вы написали некоторые свои замечательные романы. Также стоит сказать, что название может Вам показаться знакомым - так и есть, Чарльз, я дал интерпретацию тех событий, современником которых Вы являлись, которые случились с экспедицией Франклина в 1851 году, причем настолько вольную, что мне удалось создать новый, уникальный мир, который безумно понравился читателям (впрочем, это я уже делал в одном своем многотомном произведении).

Кстати, Чарльз, я подумываю сейчас о том, чтобы написать книгу и о Вас. Я совершенно серьезно, сэр. Собственно, именно поэтому я решился написать Вам письмо, которое носит скорее уведомительный характер, нежели вопросительный. Решение я уже принял, причем ничего не может меня заставить отказаться от этой затеи. За основу, Чарльз, я планирую взять Ваш последний и недописанный роман "Тайна Эдвина Друда". Но нет, Чарльз, я не буду стараться его дописать (ну хотя, может, намекну читателю, чем закончится дело в Вашей книге). Я хочу построить, полностью воссоздать Англию середины XIX века, со всеми её современниками и событиями. Понимаю, что это крайне трудно, и, наверное, я допущу большое количество исторических ошибок, впрочем, сэр, я американский писатель, мои книги покупают не за это. Кстати, по поводу продаж, Неподражаемый, понимая, что рассказанная мною история о Вас может не понравиться издателям с точки зрения приумножения их доходов, я решил ввести в роман нечто таинственное. Нечто страшное и никому не понятное. И так как я сейчас читаю книжку о египетской мифологии, то пускай это она и будет, почему бы и нет, Чарльз? Вы же тоже принимали спонтанные решения, которые по своей сути вовсе не очевидно хороши, а скорее наоборот, носят характер низкопробной литературы.

Но я попробую, Чарльз, и, надеюсь, спустя много веков с моей кончины, какой-нибудь мастер пера (сейчас, Чарльз, мы пишем на приспособлениях, называющихся компьютер) напишет роман обо мне и моем ремесле. Ведь, Чарльз, о чем бы я не писал, мои книги божественны.

С превеликим Уважением,
Д. Симмонс