В самой глубине

Я внезапно поняла, что ты наделала, сотворив собственный язык и обучив меня ему. Мы стали чужаками в этом мире.

На самом деле, чужаками в мире сделал их не собственный язык, язык лишь надстройка, в то время, как базис - образ жизни. А маргинальность не способствует социализации. То есть, жить на лодке, время от времени нанимаясь для выполнения поденной неквалифицированной работы - значит выпасть из сферы внимания государства: не платить налогов, не иметь медицинской страховки, лишить ребенка возможности посещать образовательное учреждение.

Откровенно говоря, работа Гретель в качестве лексикографа, имея в виду ее детство, весьма сомнительна. Ну или девушка немыслимый самородок, при должном внимании к развитию талантов обещавший стать гением. Примем как данность. Отправной точкой к тому, чтобы читать Дейзи Джонсон для меня стало не членство ее дебютного романа в шорте Букера, а переводчик.

Так тоже бывает. Когда круг твоего чтения обширен и разнообразен, с определенного времени начинаешь обращать внимание не только на авторов, но и на переводчиков иностранной литературы, редакторов, издательства. Перемещаясь из категории читателей в лигу книжных экспертов. Не ради дивидендов, тут их не полагается, для радости. Дмитрий Шепелев покорил меня первой прочитанной в его переводе книгой, "Подменышем" Джой Уильямс и новых его работ стараюсь не упускать из поля зрения.

Таким образом, "Сестер" Дейзи Джонсон, которые на самом деле вторая книга, прочла из-за переводчика, писательница заинтересовала тоже, потому и обратилась к ее звездному дебюту. И вот какая странность, "В самой глубине" по всему должна бы быть плохой книгой, но отчего-то получилась стоящей.

Когда автор со школярским тщанием вгоняет историю в прокрустово ложе мифа об Эдипе, совмещенном с феминистской повесткой, для остроты и пикантности приперчив "Моби Диком" - ждать хорошего, вроде бы, не приходится. И тем более удивительно, что все-таки хорошо. Тот редчайший случай, когда "сделанная" книга обретает живое дыхание, а читать по-настоящему интересно.

Ну потому что героини живые, обаятельные особым гранжевым маргинальным очарованием. Потому что подлинная жизнь, вопреки авторской воле, вознамерившейся отдолбить эдипов миф от забора до обеда, входит в историю, одушевляя ее особой витальностью. Словно бы против авторской воли, встраиваясь в историю капитана Ахава и Белого кита, изначально пущенную здесь по бордюру.

Сильная харизматичная глубоко порочная мать, обожаемая детьми. Слабого губит, сильного сминает и калечит. Наплевав на материнство, ставит превыше всего маниакальную одержимость чудовищем, скрытым в самой глубине. Даже потеря части тела не заставляет отказаться от цели, ставшей сверхценностью и смыслом жизни.

И как-то так получается, что в финале, вместо того, чтобы осудить безумную старуху, ты, читатель, испытываешь в отношении нее благоговейный трепет. Так тоже бывает, по всему должно было бы стать макулатурой, но осеняет Муза крылом - и оказывается литературой.

Довольно своеобразная книга: как будто чье-то искореженное и измученное несложившимся бытием сознание пытается выговориться, сказать о себе что-то очень важное, хотя и не знает, что именно нужно говорить, чтобы хоть кто-то понял. У него это даже получается, но мир, возникающий сквозь слова, которые оно пытается подобрать, пугает даже больше, чем если бы оно молчало. В этой книге, блуждая по лабиринтам самого себя, все бесконечно и болезненно ищут кого-то, с кем связывают разрешение собственных внутренних загадок и противоречий. Несмотря на все их усилия, все трудно распутывается, образуя редкие смысловые просветы и снова погружаясь в темные заводи бессознательного. Собственно, разрешатся эти загадки или нет, по сути, даже для самих персонажей особого значения не имеет, все их действия - это просто мучительный сдвиг мотива на цель, как часто бывает в подобных книгах, но автор заставляет читателя мучительно следовать этими странными спиралями осознанности, разбираясь со всеми ветками, тупиками, воспоминаниями и словами.

Вопреки мнению автора о своем сочинении, книга вышла не «охренительная», а довольно-таки тошнотворная, смешивающая до трудноперевариваемого коктейля разнообразные людские опасения и тревоги: перевернутая эдипальность соседствует здесь с ранними детскими страхами, невротическая боязнь смерти и Ничто воплощается в переживания потери матери, бесконечные грязь и вода возвращают к ранним травмам, феминистические выкрутасы смыкаются с подавленной сексуальностью, если не асексуальностью вообще. Читать, пожалуй, даже любопытно, но трогает едва ли. Если пытаться ловить собственные ощущения при чтении, то это не ужас, не боль и не сопереживание героям, а слегка нездоровое холодновато-аналитическое любопытство, брезгливая жалость, стыд, как если бы ты застал кого-то в его приватном пространстве.

По форме одна и та же сюжетная канва воплощается в фрагментах воспоминаний и переживаний разных персонажей: Гретель, Марго-Маркус, Сара, Чарли, родители Марго, Фиона говорят о себе, бэкграундом выступает Бонак. Все не в себе. Все стремятся к целям, которых не видят. Все совершают поступки, последствия которых не в состоянии вынести. Все равнодушны друг к другу и отличаются незрелостью и нерефлексивностью чувств, что лишает их необходимой человечности.

Читать и связывать между собой разрозненные эпизоды книги довольно трудно. Сначала все персонажи возникают в ткани понимания порознь, потом, очень медленно, конструируются связи между ними, чуть позже, вспышками, проявляется вся болезненная история, которую, надеешься, автор к концу как-то «вылечит». Конечно, это ложные надежды, и сюжет, как всплыл из глубины первых страниц, так снова в нее и уходит, не оставляя по себе даже кругов на воде. Сплетенные между собой истории нескольких патологий, даже сведенные воедино, не образуют целого, как бы подтверждая, что все здоровые люди счастливы одинаково, а все больные – несчастливы по-своему.

Оригинально? – Да. Многопланово? – Да. Интересно? – Сомнительно. Заставляет задуматься? – Нет. С моей точки зрения, довольно бессмысленно олитературивать болезнь: понять ее это не помогает, внутреннее беспокойство усиливает, а сочувствия не пробуждает.

Слова. Очень много слов. Представьте, сколько слов мы произносим в день? А в неделю? А в год?
Если задуматься об этом, то может накрыть такой волной понимания оного, что можно мысленно утонуть в предложениях.

Данный роман сюрреалистичный. Он восхитительный и мерзкий одновременно. Он пугающий. Он завлекает тебя в свою историю, в эту глубоководную реку, в которой плавает Бонак, страх, и заставляет тебя покрыться мурашками с головы до пят.

Их было двое. Их всегда было двое. Мать и дочь. Сара и Гретель. А потом осталась только Гретель, одна единственная в этом огромнейшем мире. Когда она выросла, она продолжала искать свою мать, эту женщину, которая поражала её и вдохновляла, женщину, которая создала для них свой собственный, никому непонятный, язык. Морги, приюты, больницы, больницы, приюты, морги. Каждый раз по кругу и каждый раз бесполезно. Она покинула Гретель, когда той было 13 лет. Со временем память сглаживает углы, стирает некоторые фрагменты, а порой наоборот,внезапно показывает твоему мозгу то, что ты силилась забыть.

Их было двое, но потом появился Маркус.

Какой-то удивительно-наполненный и драматичный роман о человеческих судьбах, о тайнах, скрытых за семью замками, о старости, о страхах, об оглушительном одиночестве. Повествование льётся рекой, не давая тебе времени отдышаться. Оно заполняет собой все пустоты, заставляя переворачивать и переворачивать страницы, быстрее, одну за одной. Хочется заполниться этим текстом до краев.

Но потом наступает финал, завершение этого долго пути, как для читателя, так и для главной героини.

Я всё ещё жду, когда ты вернешься.