Красное дерево

Странная вещь. Написана, безусловно, хорошо. Но как-то фрагментарно. Да, в конце будет идея, всё объединяющая. Но как-то очень уж фрагментарно. Хотя и зарисовка о чудаках земли русской, и пророчества старика вместе с уже воплощающей свое, другое, пророчество женщиной - интересны. И оборотистые скупщики, со своим воплощенным пророчеством - красивое и старое вернёт свою цену - все они интересны, и написаны хорошо.

Но... слишком разобщенно это все написано. На мой вкус. Всё-таки.

У Юрия Трифонова во Времени и месте есть персонаж - молодой писатель из 1920х, автор вскоре запрещенного романа Аквариум. Мне запомнился этот отважный, даже отчаянный в литературе герой - и я стала искать, не напоминает ли он кого-то реального? Поиски привели меня к Борису Пильняку.
Пильняк певец провинции, бедной и дикой, с не-пройти-не-проехать дорогами и голодом "хлеб по карточкам, водка по партбилету". На первый взгляд ничего поэтичного в Угличе нет, и все же он привлекает между строк, чем-то неуловимым...

Город – русский Брюгге и российская Камакура. Триста лет тому назад в этом городе убили последнего царевича династии Рюрика, в день убийства с царевичем играли боярские дети Тучковы, – и тучковский род жив в городе по сие время, как и монастыри и многие другие роды, менее знатного происхождения… – Российские древности, российская провинция, верхний плес Волги, леса, болота, деревни, монастыри, помещичьи усадьбы, – цепь городов – Тверь, Углич, Ярославль, Ростов Великий. Город – монастырский Брюгге российских уделов и переулков в целебной ромашке, каменных памятников убийств и столетий. Двести верст от Москвы, а железная дорога – в пятидесяти верстах.

Сложно определить жанр "Красного дерева" - здесь едкая сатира переходит в фантансмагорию; среди реалистических противоречений нового мира оживает история мастеров-краснодеревщиков. "С ухом и стоном падающих в землю колоколов" все, кажется, сливается в одно...

В городе стыла дремучая тишина, взывая от тоски два раза в сутки пароходными гудками, да перезванивая древностями церковных звонниц: - до 1928-го года, - ибо в 1928-ом году со многих церквей колокола поснимали для треста Рудметалторг. Блоками, бревнами и пеньковыми канатами в вышине на колокольнях колокола выстаскивались со звонниц, повисали над землей, тогда их бросали вниз. И пока ползли колокола на канатах, они пели дремучим плачем, - и этот плач стоял над дремучестями города. Падали колокола с ревом и ухом, и уходили в землю при падении аршина на два.
В дни действия этой повести город стонал именно этими колоколами древности.

Предисловие к современному изданию книги обещает: "В этой повести писатель рисует страшную, порой трагическую картину жизни народа, задавленного мертвой, механической машиной бюрократизма, убившего светлые идеи революции". Но повестование разворачивается вширь и вглубь, и если бюрократы-головотяпы в тексте встретятся - и будут признаны недостойными интереса, диктата светлых идей у Пильняка не будет вовсе. Ведь

  Ему-б [Акиму]следовало думать о судьбах революции и его партии, о собственной его судьбе революционера, - но эти мысли не шли. Он смотрел на леса - и думал о лесе, о трущобах, о болотах. Он смотрел на небо - и думал о небе, об облаках, о пространствах. 

В центре повествования семья Скудриных- живое вопрощение старого и нового Углича, с его 'красным деревом', скрытым от посторонних глаз.
Старик Скудрин живет по Домострою, тиранит, как и 50 лет назад, жену. Старшие сыновья пошли в отца, один - бежавший из дома художник - оказывается признан стариком только благодаря превосходству в физической силе. В то же время младший, коммунист Аким, навсегда забывает дорогу домой, и мать навещает его тайно:

Он знал, что отец побьет мать, если узнает, что она приходила к сыну. Сын знал, что мать долгими часами сидит в темноте, когда спит отец, и думает о нем, о ее сыне. Сын знал, что мать от него ничего не скроет и - ничего, ничего не расскажет нового, - старое-ж проклято, - а мать - мать! - единственнейшее, чудеснейшее, прекраснейшее, - его мать, подвижница, каторжница и родная всей своею жизнью. - И сын не ответил матери, ничего не сказал матери.

Язык повести насыщенный, тягучий, а в некоторых сценах телеграфно-простой; отдельные фразы врезаются в память, как стихи. Я слушала чтение Виктора Ткаченко и казалось что со мной из 1929-ого говорит сам автор.
В то время Красное дерево вместе с романом "Мы" было запрещено, прогремело дело Пильняка и Замятина. Можно только удивляются смелости автора - как он мог не предвидеть опасности? Отчасти Пильняк сам дает ответ в рассуждениях Акима:

У тетки Капитолины была – что называется – честная жизнь, ни одного преступления перед городом и против городских моралей, – и ее жизнь оказалась пустою и никому не нужною. У тетки Риммы навсегда осталось в паспорте, как было бы написано и в паспорте Богоматери Марии, если бы она жила на Руси до революции, – «девица» – «имеет двоих детей», – дети Риммы были ее позором и ее горем. Но горе ее стало ее счастьем, ее достоинством, ее жизнь была полна, заполнена, – она, тетка Римма, была счастлива, – и тетка Капитолина жила счастьем сестры, не имея своей жизни. Ничего не надо бояться, надо делать – все делаемое, даже горькое бывает счастьем, – а ничто – ничем и остается.

Хочется, чтобы сделанное Пильняком "Красное дерево" редкое, оригинальное, написанное с сочувствием, тихой любовью к людям и городу, запало в душу не только мне.

В предисловии к "Золотому теленку" прочитала о Пильняке и его произведении, которое одновременно с произведением Замятина "Мы" было издано за границей, миновав СССР. Началась травля, известная как знаменитое "дело Пильняка и Замятина", повесть была признана криминальной.
Публикацию "Золотого теленка" была приостановлена, т.к. вспыхнула психическая эпидемия: эпидемия покаяний.
Стало интересно, что же такого написал Пильняк.
Читала, я читала, и сначала долго не могла понять, о чем вообще? Автор начал с одной темы - "нищие, провидоши, побироши, пустосвяты, пророки", интересно описал сумашедшее поклонение одному из "пророков", а потом так резко перескочил на тему искусства создания русской мебели, о красном дереве, что я долго не могла перестроится и понять. И только когда дочитала повесть до конца, мозайка сложилась. Но всё равно было не совсем понятно, для чего эти длинные отступления в начале о русских юродивых, а второе — о мастеровых по производству русского фарфора, которые мало связаны с основным сюжетом.
Понравилось мнение Дмитрия Быкова, который пишет, что в этих двух отступлениях

подчеркивается кривизна, чудоковатость, неудобность, колючесть русского характера, его юродство, подчеркивается то, что в этой стране чудаков и юродивых, которая не изменилась с XIV века. ... Россия, по Пильняку, это такой жестокий, конечно, страшный, конечно, грязноватый, всегда нищий мир, в котором тем не менее цветут ни на что не похожие экзотические цветы. И вот надо сказать, что образ такой России для 1929 года уже нечто совершенно не приемлемое.

Вообще произведение написано очень сурово, жестко. Не знаю всей правды того времени, но складывается ощущение, что слишком честно и правдиво. Очень смело так писать, учитывая цензуру и суровые времена... На что же надеялся автор?
Всего 32 страницы... Всего 32 страницы, которые сломали жизнь человеку.