Красное дерево

Странная вещь. Написана, безусловно, хорошо. Но как-то фрагментарно. Да, в конце будет идея, всё объединяющая. Но как-то очень уж фрагментарно. Хотя и зарисовка о чудаках земли русской, и пророчества старика вместе с уже воплощающей свое, другое, пророчество женщиной - интересны. И оборотистые скупщики, со своим воплощенным пророчеством - красивое и старое вернёт свою цену - все они интересны, и написаны хорошо.

Но... слишком разобщенно это все написано. На мой вкус. Всё-таки.

В предисловии к "Золотому теленку" прочитала о Пильняке и его произведении, которое одновременно с произведением Замятина "Мы" было издано за границей, миновав СССР. Началась травля, известная как знаменитое "дело Пильняка и Замятина", повесть была признана криминальной.
Публикацию "Золотого теленка" была приостановлена, т.к. вспыхнула психическая эпидемия: эпидемия покаяний.
Стало интересно, что же такого написал Пильняк.
Читала, я читала, и сначала долго не могла понять, о чем вообще? Автор начал с одной темы - "нищие, провидоши, побироши, пустосвяты, пророки", интересно описал сумашедшее поклонение одному из "пророков", а потом так резко перескочил на тему искусства создания русской мебели, о красном дереве, что я долго не могла перестроится и понять. И только когда дочитала повесть до конца, мозайка сложилась. Но всё равно было не совсем понятно, для чего эти длинные отступления в начале о русских юродивых, а второе — о мастеровых по производству русского фарфора, которые мало связаны с основным сюжетом.
Понравилось мнение Дмитрия Быкова, который пишет, что в этих двух отступлениях

подчеркивается кривизна, чудоковатость, неудобность, колючесть русского характера, его юродство, подчеркивается то, что в этой стране чудаков и юродивых, которая не изменилась с XIV века. ... Россия, по Пильняку, это такой жестокий, конечно, страшный, конечно, грязноватый, всегда нищий мир, в котором тем не менее цветут ни на что не похожие экзотические цветы. И вот надо сказать, что образ такой России для 1929 года уже нечто совершенно не приемлемое.

Вообще произведение написано очень сурово, жестко. Не знаю всей правды того времени, но складывается ощущение, что слишком честно и правдиво. Очень смело так писать, учитывая цензуру и суровые времена... На что же надеялся автор?
Всего 32 страницы... Всего 32 страницы, которые сломали жизнь человеку.

У Юрия Трифонова во Времени и месте есть персонаж - молодой писатель из 1920х, автор вскоре запрещенного романа Аквариум. Мне запомнился этот отважный, даже отчаянный в литературе герой - и я стала искать, не напоминает ли он кого-то реального? Поиски привели меня к Борису Пильняку.

Сложно определить жанр его повести - здесь едкая сатира переходит в фантансмагорию; рядом с реалистическими противоречениями нового мира оживает история мастеров-краснодеревщиков. Мы наблюдаем жизнь патриархальной семьи старого Углича, а потом узнаем, что не все ее члены таковы. "С ухом и стоном падающих в землю колоколов" все, кажется, сливается в одно...

В городе стыла дремучая тишина, взывая от тоски два раза в сутки пароходными гудками, да перезванивая древностями церковных звонниц: - до 1928-го года, - ибо в 1928-ом году со многих церквей колокола поснимали для треста Рудметалторг. Блоками, бревнами и пеньковыми канатами в вышине на колокольнях колокола выстаскивались со звонниц, повисали над землей, тогда их бросали вниз. И пока ползли колокола на канатах, они пели дремучим плачем, - и этот плач стоял над дремучестями города. Падали колокола с ревом и ухом, и уходили в землю при падении аршина на два.
В дни действия этой повести город стонал именно этими колоколами древности.

Предисловие к современному изданию книги обещает: "В этой повести писатель рисует страшную, порой трагическую картину жизни народа, задавленного мертвой, механической машиной бюрократизма, убившего светлые идеи революции". Но повестование разворачивается вширь и вглубь, и если бюрократы-головотяпы в тексте встретятся - и будут признаны недостойными интереса, диктата светлых идей у Пильняка не будет вовсе.

Язык повести насыщенный, тягучий, а в некоторых сценах телеграфно-простой; отдельные фразы врезаются в память, как стихи. Я слушала чтение Виктора Ткаченко и казалось что со мной из 1929-ого говорит сам автор.

Узнав Пильняка, я стала иначе относиться к образу из Времени и места. Там писатель Миша возвращается в Москву, после двадцати лет, проведенных на лесоповале; для всех он - воскресший из мертвых. Пильняк как и другие, литературные кумиры автора - Платонов, Бабель - не вернулся. И кажется Миша, со своей вечной дерзостью спрашивающий друга о спрятанных его изданиях "Обыкновенно остаются книги, писателя нет, а я здесь, живой, но где же книги?" - это для них, за них...