Вот, FATAMORCANA высказала интересную идею по поводу сходства Курёхина с Оскаром Уайльдом. Я думаю, в некоторых аспектах сходство действительно бросается в глаза, и даже вполне можно продолжить уже предложенный сравнительный ряд. Итак:
Оба являлись лидерами по своей природе. Оскар был духовным лидером эстетов, да и вообще центром притяжения в любой компании. Сергей шагал в самом авангарде авангарда. При этом я полагаю, что у Курёхина лидерские качества были выражены даже более ярко:
Курёхин был тогда главный, - считает спустя двадцать лет Артемий Троицкий. – Он мог делать всё что угодно и был абсолютно уверен в себе. Ему достаточно было щелкнуть пальцами, и на сцене выстраивалась целая шеренга питерского андеграунда.
Оба – люди безграничного обаяния. Про Уайльда в частности говорили, что общение с ним оказывало намного более сильное влияние, чем знакомство с его работами. Про Курёхина, уверен, многие бы сказали то же самое (особенно учитывая специфику его творчества). Он очаровывал, брал своим обаянием в плен, ставил его на службу делу:
Об умении Курёхина уговорить любого человека сыграть в оркестре ходили многочисленные легенды. Как-то раз, выступая в Красноярске с фри-джазовой программой «Соло для секстета в традициях старых мастеров», Сергей узнал, что в городе гастролирует московский театр «Современник». За несколько минут до начала концерта Курёхин уболтал народную артистку РСФСР Марину Неёлову сыграть на аккордеоне. Находившиеся в зале Олег Табаков и Валентин Гафт просто умирали со смеха.
Оба молились богам успеха и, в конечном счете, оба успех вымолили. Уайльда успех настиг после выхода его комедийных пьес, Курёхин умудрился добиться широчайшего признания с «Поп-механикой». Пиком успеха стали концерты «Поп-механики» в Ливерпуле и в СКК - в Ленинграде, в 1989.
Чем больше известных музыкантов на сцене, тем больше народу в зале, - признавался Сергей друзьям. – Чем больше народу в зале, тем больше помещение. Чем больше помещение, тем больше резонанс. Я люблю, когда очень большой резонанс и много шума.
Оба, конечно, люди с блестящим чувством юмора, может быть, юмора высочайшей для своей эпохи пробы. Ну, приводить примеры высказываний Уайльда, я думаю, не стоит, скажу лишь, что его юмор, конечно, такой эстетски-парадоксальный, тогда как юмор Курёхина скорее абсурдистский:
Дальше...
Курёхин: Мы не элитарное кино. Еще раз подчеркиваю (поворачиваясь к Гребенщикову) – не элитарное? Не элитарное. Мы хотим, чтобы фильм был понятен и доступен всем. Людям, животным…
Дебижев: Неживой материи.
Гребенщиков: Мы показывали уже отснятые эпизоды этого фильма камням… (Курёхин хохочет.) Кошкам…
Курёхин (отхохотавшись): Реакция была самая удивительная, просто потрясающая. Камни просто (хором с Гребенщиковым) окаменели! (Все хохочут.)
Оба не были чужды мессианских идей, видели себя великими реформаторами. Если уж на кону судьба – пусть это будет судьба цивилизации. Уайльд видел мир будущего свободного творчества, освобожденного от оков принудительного труда («Душа человека при социализме»), Курёхин же:
Идея фикс Курёхина состояла в том, чтобы всю мировую цивилизацию превратить в «Поп-механику», - вспоминал Артемий Троицкий.
Оба нацепили на себя маску легкомысленности, пряча под ней чудовищную интеллектуальную сосредоточенность.
Когда я позднее расшифровывал интервью с соратниками Курёхина, то постоянно поражался глубине и широте кругозора Сергея Анатольевича. Судите сами: одни из его друзей рассказывали о целенаправленном изучении Капитаном герменевтики, другие – об его увлечении древнегреческой философией, третьи вспоминали, как рьяно Курёхин читал книги по эзотерике, четвертые говорили про энциклопедические познания Сергея в вопросах, связанных с питерской архитектурой, пятые – про его увлечение каббалой и чтение книги «Зоар».
Наконец, оба словно бы так и не сделали того, что могли бы сделать. Уайльд сформулировал этот аспект своего бытия так:
Я вложил свой гений в жизнь, а в творчество – только мой талант.
Курёхин сказал почти то же самое:
Существует два типа художников, два типа искусства, - исповедовался Курёхин в книге Tusovka. – Первый - когда творец создает шедевры, которые пройдут через века и переживут целые народы. Другой – когда шедевры живут с художником и умирают с ним. Я знаю, что не оставлю после себя никаких шедевров.
А сколько шедевров похоронил в себе Уайльд? Да… Еще цитата на эту тему, от одного из музыкантов «Поп-механики», Сергея Летова:
Мне очень глубокую мысль о Курёхине высказал музыкальный философ Ефим Семенович Барбан, который как-то заявил: "Сережа – человек, которому важно быть выше того, что он делает".
При этом Уайльд, конечно, все же признанный всем миром гений, Курёхина же едва помнят даже и в России. Но и тут есть возможный момент сходства. После смерти Уайльда, сколько помню, пытались активно замалчивать и вообще вывести за скобки «серьезных писателей». Вроде как «посмеялись и хватит». Возможно, Курёхин сейчас переживет такой же период забвения. Правда, слишком уж специфична «Поп-механика», не факт, что она когда-то станет понятнее в смысле - «социально приемлемее», настолько, чтобы ввести Курёхина в пантеон классиков. Поп-механика – название для такого действия, точнее даже – действа, у которого в принципе не может быть никакого названия. Или, говоря словами самого Курёхина –
«Поп-механика» - это ритуал, посвященный тайным богам.
P.S. Уже упоминавшийся Сергей Летов (да, да, брат Егора Летова, между прочим) сказал про Курёхина:
Я запомнил его улыбающимся, с солнечной улыбкой.
Думаю, так и стоит запомнить и вспоминать Сергея Курёхина – улыбающимся, с солнечной улыбкой.