Нет, но чисто психологически - чего ради я это читаю? Каких просветлений жду от записок любителя вкусно поесть и вкусно угостить, ничем прочим вроде и не славного? Зачем мне, исчадию пирожковых и пельменных, скрупулёзно вдаваться в вопросы приготовления на вертеле девственных петушков? К чему мне в двадцать первом столетии запоминать навскидку, в каком парижском квартале столетья восемнадцатого продавались наилучшие сардельки с трюфелями, в какой аптеке заказывать вкусный оршад и ликёр из померанцевого цвета и как узнать, не горчит ли индейка? Впрочем, кажется, вот совет полезный...
Не при дамах будь сказано, надобно ввести палец в задний проход птицы, затем сделать глубокий вдох и обсосать палец.
О эта несусветная дотошность, почти противоестественная в отношении вещей мирских, преходящих - и прешедших бесследно за двести лет после дебюта "Альманаха"! Гримо де ла Реньер знает о хорошем столе всё. Даже больше, чем всё. Но если назвать его специалистом в области общественного питания, знаменитый гурман обиделся бы. Ведь он устраивал свои пиры для избранных - одновременно прикладывая усилия, чтобы в числе избранных мог побывать всякий. Хоть задним числом и вприглядку, если обратиться к моему случаю. Хоть на языковом уровне.
Что же до мышей и крыс, от них окорока охраняет роскошный чёрно-белый котище. Этот верный страж имеет сходство со многими библиотекарями: он тоже не дотрагивается до вверенных ему сокровищ. Кот этот славится на весь Париж, и красавицы приезжают в экипажах, дабы выразить ему своё восхищение и вознаградить за труд ласками, которые принимает он с похвальной скромностью.
Сколько полководцев, дипломатов, отцов церкви забыты безвозвратно, и какой блаженной памяти удостоился кот лавочника Леблана. Да и сам Леблан, и его собратья и сёстры по ремеслу. А недобросовестные грязнули получили заслуженную отповедь - тоже на века. Гримо создавал репутации и губил их, пользуясь своим незыблемым авторитетом без корысти и подлости.
Что же это был за Гурман с большой буквы? Его дед умер, облопавшись фуа-гра. Отца, известного хлебосола и гостеприимца, язвительный Шамфор обессмертил афоризмом: "Его объедают, но не переваривают". Мать, светская красавица, выданная замуж против воли, когда ей принесли новорождённого Александра, промолвила лишь одну фразу: "Стоило ли так мучиться, чтобы произвести на свет простолюдина?" Она даже не заметила, что руки ребёнка врождённо искалечены: на одной пальцы напоминали когти, на другой - гусиную лапку. До самой смерти Гримо пользовался протезами...
Юрист, театрал и любитель хорошей кухни, он устраивал сатирические ужины-скандалы и полупитательные философские завтраки, а во время Революции под окнами его особняка казнили короля и королеву. Он же обедал по памяти, приторговывал рисунками и по какой-то юридической причуде якобинцев был назначен главным сторожем опечатанного отцовского дома. Маменька сидела в тюрьме. После тощих годов настали годы тучные, и Гримо открыл профессию ресторанного критика. "Альманах" - не поваренная книга, не комментарий к пройденному - Эх, едали мы!.. - а нечто помимо жанров и схем. Признание в любви?
Женщины, которые вообще составляют повсюду украшение общества, на обеде Гурманов, однако же оказываются совершенно лишними, ибо здесь внимание всецело отдано тому, что стоит на столе, а не тем, кто сидит вокруг него. В сих важных обстоятельствах самая глупая гусыня непременно одержит победу над самой прелестной женщиной...
Гимны гусям, фимиамы фрикасе, восторг перед вермишелями и преклонение перед пирогами, сопровождаемое поэтическими цитатами и изысканными сравнениями в классическом вкусе. А также: что откуда везти? Что где купить? Что когда есть? Июль, например, славен только жирными перепелами, а, например, октябрь - дрофами, павлинами, яблоками и рыбой мерлан. Чем лечить после всех этих лакомств несварение, причём у себя и у повара? Вот она где, культура, вот она где, духовность-то? Секрет её прост. Люби своё дело и цени, когда хорошо трудятся другие.
P.S. Тем, что принимает близко к сердцу судьбу кота г-на Леблана - верного Мутона, неподкупного стража семи или даже восьми сотен окороков. Мы рады сообщить, что, поборов тяжкую и опасную болезнь, он вновь пребывает в добром здравии и не замедлит обрести прежнюю дородность и прежний вес, равнявшийся ни много ни мало 13 с половиной фунтам.