Отзывы на книги автора «Эмиль Золя»

Или - а рядом ревет революция...
Это мое первое знакомство с творчеством месье Эмиля. Долгожданное, почти выстраданное - и для него я взяла первую книгу из его большого цикла "Ругоны-Маккары". Хотя она оказалась (даже неожиданно для классики) небольшой...
История семьи Ругонов-Маккаров из небольшого городка Плассан во французском Провансе на фоне разгорающейся во Франции революции. Вот и все. Серьезно - это самая исчерпывающая характеристика книги, которую дает ей автор. Но, дорогие мои, прошу не расходиться. Потому что мне есть, что о ней сказать. И с самой первой главы, с самого первого описания - я влюбилась! В это невероятное описание: старый пустырь, где когда-то было кладбище... И юная парочка, которая там встречается. Позвольте отрекомендовать вам: Сильвер и Мьетта, два лучика, два украшения этой книги. Но даже кто это - читатели узнают только в четвертой главе. Но! Месье Эмиль - ну просто невероятно - выписывает здесь образ Мьетты, ну словно как - Марианны-Свободы. Так ярко, так сочно, так красиво...
Ну а уже главы со второй автор очень обстоятельно знакомит нас с "четой" Ругонов. Маккары - это немного побочная ветвь, но - определенно сыгравшая свою роль. И - с самого начала наш милосердный автор дает нам большой дисклеймер, что ждет нас семейство не благообразное, а - совсем наоборот... Что - совсем все плохо, прям... "У холмов есть глаза"??? Оказалось - скорее Марсель Паньоль - Манон, хозяйка источников , потому что их "прародительницу" Аделаиду в Плассане считают - и нервической, и возмутительницей спокойствия. Ну - просто она живет не так, как привыкли прованские кумушки. (Ну - хоть темы для пересудов им дает)). И - кого же она породила?! Особенно выделяется - Пьер. И жену ж он себе выбрал. Его Фелисите, может, и не Ругон - но определенно стоит всех Ругонов. А детишки их...
С рассказом о "славном" семействе месье справится лучше меня. Но - хочу рассказать, какие две очень четкие ассоциации у меня возникли. И обе - очень греют мне душу. Это - словно гремучая смесь Михаил Салтыков-Щедрин - Господа Головлевы и Виктор Гюго - Отверженные . Про "Господ..." все понятно: тут ну такое "благостное" семейство, что - где не жаба, там гадюка. Пардон - конечно, есть же доктор Паскаль, который - каким-то неведомым образом у них народился. Не иначе аист был пьян... Ну и - главы с третьей это просто "Отверженные" в миниатюре. Где Пьер и Фелисите - эдакие Тенардье, а Сильвер - ну просто Гаврош... И - очень хорошо и ярко автор прописывает, зачем Ругонам революция - просто не в бровь...
Мое единственное недоумение... Книга и так небольшая, да и в ней - ну совсем мало чего происходит. Буквально: история семьи, перетирания за революцию и, собственно... И не поймешь - может, стоит вообще книгу чуть выпарить, потому что месье разбавляет ее длинными описаниями и рассуждениями. А - как??? Это же - так красиво, так прекрасно-размеренно, я б его слушала и слушала!
Только недавно дочитала, и до сих пор нахожусь в разобранных чувствах. Как-то одновременно и грустно, и радостно. Грустно - ну, от конца, и потому что автор как-то не щадит никого, прямолинейно честен, и как-то макает в реальность там, где кто другой бы реальность чуть сгладил. Но - очень рада, что: прослушала прекрасную, невероятно красивую и содержательную книгу, познакомилась, наконец, с таким замечательным автором. И, конечно, буду советовать: любителям классической литературы, французской литературы, красивой литературы. Тем, кто любит, когда автор с ним честен и не полирует реальность и не присыпает ее пыльцой феечек. Особенная рекомендация - возможно, как прикорм к "Отверженным". Поможет она подготовиться ко многим поворотам и ужасам революции. А у меня же еще впереди - целых 19 книг. И это - так прекрасно...)))
Ну и - не делаю секрета, что книгу слушала. Немного читала - но это просто для скорости, так бы я слушала и слушала. А все почему? Потому - что правильно чтеца надо выбирать! Я видела несколько вариантов, но выбрала Алексея Дьякова - и не прогадала! Какой же у него приятный тембр, прям мой любимый: этот восхитительный бархатный баритон, даже чуть рокочущий. И - просто прекрасно он читает: так уверенно, спокойно, размеренно. И книга - честно скажем, не самая увлекательная и не самая приятная - ну просто расцвечивается всеми красками! Поэтому - рекомендация горячая! Алексей Дьяков - вас прям погрузит так, что выбираться не захочется.

С этой книгой проводила время на свежем воздухе, гуляя по улочкам своего района. Иногда в солнечную погоду, а иногда и в дождливую. И примерно такие же события разворачивались на страницах романа. У героев бывали и яркие деньки, и не очень.

Я же продолжаю и дальше своё знакомство с французской классикой. Роман Золя начала слушать немного раньше, чем Бальзака. Понравился он мне намного больше, а это однозначная победа. Несмотря на то, что их сравнивать совершенно нельзя, но цель у меня пока другая, поэтому разрешаю себе радоваться.

История повествует о жизни типичной женщины среднего класса того времени, которой легко скатиться в самые низы общества, сделав несколько необдуманных шагов. Автор умело лавирует по скрытым улочкам Парижа, чтобы реалистично показать жизнь рабочего класса.

От этого реализма становится тошно до боли в зубах. Настолько вниз скатывается главная героиня. Сначала она жизнерадостная, трудолюбивая и любящая девушка, которая изо всех сил стремится к своей маленькой мечте — открыть собственную прачечную. А в следующий миг уже сломленная, опустошённая и готовая на всё женщина, с единственным желанием — выжить.

В какой-то момент словила себя на мысли, что оказалась в свинарнике, где тебя каждый хочет подставить. В романе второстепенные персонажи играют не последнюю роль, они создают среду, в которой постепенно растворяется Жервеза. Она становится частью обстановки, куда её отправила судьба, и уже не в состоянии бороться с обстоятельствами, смиренно принимает бремя жизни и оставляет всё на волю случая.

Золя отлично показывает зависимость женщин от мужчин. Когда они были вынуждены мириться с пьянками и побоями, чтобы банально выжить. Роман очень драматичный и динамичный, герои яркие и интересные. Автор красиво и откровенно рисует портреты обычных людей, показывая грязную изнанку без стеснения и прикрас.

На платформе ночь уже раскидала свои юбки. Вбегаешь в вагон. Нащупываешь сталь в кармане, и отворяешь дверь в купе. Воткнуть нож в сновидения человека… Каких мотивов это стоит? К черту болтовню. Отыскать родинку на шее и всадить лезвие. Смотреть в глаза женщины, проворачивая нож. Мгновение, и ты ощущаешь теплоту. Она утекает сквозь пальцы, увлажняя ночной шарфик. Судорога сотрясает тело. Боль пронизывает лицо, выбивая из него хрип и слезы. В последний раз она тянет руку вверх, а ты вдавливаешь нож глубже.

Роман настолько хорош, что не хотелось его дочитывать. Я перекручивал эпизоды, сохранял страницы и делал кучу заметок о женщине, убийстве и развитии персонажей. Здесь по-настоящему ощущается, что бытие и есть изменение. Мне жаль только одного. Надо было читать книгу в поезде. Ведь ключевое в романе - стук колес и запах железной дороги…

Открываем первую страницу, читаем про мужчину и тут же видим детали. До чего просто рисуется тупик идей и скука:

В комнате была невыносимая жара {...} Он смотрел из окна высокого дома, последнего с правой стороны Амстердамского тупика.

Далее, одним штрихом идет переплетение персонажа с числом и безвыходностью:

Комната тетушки Виктории помещалась на пятом этаже, и окно, прорубленное в чердачной крыше.

Важный нюанс первого листа – тройка, которую, после невероятных раздумий, я все-таки связываю с его супругой:

Внизу, прямо под окном, на обширной территории станции, разбегались веером три двойных рельсовых пути {...} Перед станционными постройками стояли три будки стрелочников.

Ну и предвестие:

Вдруг завеса из клубов дыма и пара разорвалась, промелькнули один мимо другого два поезда.

Представьте, что дверь раскрывается и в комнату входит Северина. Разбавляя собой духоту и ревностные шаги супруга. Она молода и на 15 лет младше мужа. Знаете, говорят, в таких женщинах есть природный шарм, который позволяет им быть малость ленивыми. Первая фраза жены – "Вот и я" (что забавно звучит, после вопроса соседа в разговоре с мужем). На пальце девушки – перстень в виде змейки с рубиновой головкой. Собственно, как часто это бывает, из-за кольца и просыпается зло. Семейная идиллия, которая длилась без малого три года, переходит на новую ступень. Напряжение нарастает. И Рубо, случайно уличив жену во лжи, поскольку та совсем уж не умела врать (хотя, сэр, вы наверняка оцените старания), начинает её избивать. Нарисован эпизод ярко, в духе триллера. Уровень вовлеченности зашкаливает. В очередной раз задумываешься, что любовь и ненависть – две дырки на одном рукаве.

Но главный персонаж романа совсем другой молодой человек. Досье таких скрытных парней всегда отличается двумя вещами. Во-первых, оно скучное. Во-вторых, папка слишком тонкая, чтобы я мог официально назвать это досье. Машинист Жак Лантье и его локомотив - Лизон. Имя у поезда? Да, весьма прозаично, а местами и вовсе элегантно. Эмиль наделяет груду железа повадками человека. Персонификация в романе особо красива. У Лизон жалобный вопль, с которым она мчится по снежному ковру, напрягая бедра. И как любимая женщина, разумеется, всегда оставляет следы – шрамы во времени.

Если Лизон сравнима с верной француженкой, то Жака можно ассоциировать с Халком. Прелести попсовой культуры - сделай отсылку на глянец и сразу понятно, кто есть злодей. Формально “Халк” — это Жак, что становится ясно на его странице. Но здесь такая тонкая авторская игра, которая чем-то напоминает набоковские временные ярлыки из книги "Король, дама, валет" . Амплуа “Халка” летает от одного персонажа к другому, раскрывая характеры героев ярче. Оно дополняет образы, становится их неотъемлемой частью и функцией. И как ироничный итог, читатель следит за сюжетом, где человечнее всех оказывается поезд. Да, наверное, Лизон здесь по-настоящему жаль.

А что есть роль “Зверя”? Жак испытывает тягу убивать… женщин. Каждый раз, при уединении с девушкой, он хочет её придушить. Без каких-либо социальных и профессиональных мотивов. Прижать её к стенке и сдавить шею, наблюдать, как набухают вены на бледной коже, как губы хватаются за воздух. А цель одна - забрать чужую жизнь, чтобы насытить свою. Именно этот инстинкт и делает досье Жака таким тонким. Он затворник, который минимизировал болтовню с француженками. Аскетик, наделивший груду металла женскими повадками. Печально и романтично.

Но в книге не все люди с психическим расстройством. Дьявола в себе находят и остальные персонажи. Разница лишь в том, что в глазах Жака “зверь” иррационален и бесконтролен. А в образе Флоры, Северины, Рубо и другой толпы - он сознательно царапает когтями изнутри. Это амплуа можно обозвать… послевкусием от людских пороков. Ревность, тщеславие, похоть… Потому в названии романа нет точки или запятой, а лишь простое тире. Идея сама по себе шикарна. Словно человек сходится в борьбе против зверя, а железнодорожные пути символ нескончаемости и тленности под снежным покрывалом. Так Смит встречал Нео с фразой - ведь нам уже известно, кто сегодня выйдет победителем.

Что по итогу.
История цепляет манерой писателя. Изучать его было чертовски приятно. Описание людей за окном поезда, стук колес Лизель, вынужденная остановка в снегах и любовное переплетение Жака и Северины - заставляли перечитывать страницы и делиться ими с девушкой. В 1888-ом году Эмиль создал сюжет, который в удовольствие читать в 2020-ом. Это ли не круто? Отдельного упоминания достойно расследование убийства, где “Человек-зверь” выступает свидетелем. Сам же роман вбирает в себя ноты трагедии, триллера и детектива. При этом в нем нет статистов и пустых макушек.

В беседе о книге Эмиля задумываешься над мыслью, что человека постоянно тянет возводить свои миры на чужих трагедиях. Это путь в тупик, напоминающий великолепную цитату Сэлинджера - Жизнь еще продолжалась, но судьба уже кончилась.

Пять лет назад, когда по нелегким нуждам филфака мне пришлось прочитать "Жерминаль", я была просто убита наповал. Сбита с ног и протащена по земле несколько километров. Не припомню больше такого, чтоб язык какого-то другого писателя так же покорил меня - с первого абзаца и до конца. Нет, Пруст не в счет, он не выдержал марафон и сдался под конец. Решив, что время пришло, я скачала все озвученные книги "Ругон-Маккаров".
Самая первая, "Карьера Ругонов" восхитительна. Не знаю, перечитай я сейчас "Жерминаль", смогли бы они соперничать или нет, но этот стиль, способный несколько страниц описывать не просто пейзаж - элемент пейзажа! - деталь одежды или блюдо, и так, что не устанешь от этого описания... Восхитительно. Автор как-то умудряется выхватить незаметный элемент бытия и возвести в абсолют прекрасного О_о Как ему это удается, черт побери? Почему я не знала его в 15 лет? Это же была моя персональная термоядерная философия в тот период. Хотя у Золя тоже хватает подросткового максимализма, сейчас все эти вздохи и бури чувств кажутся слегка надуманными. Но я не стала зацикливаться на драме Сильвера и Мьетты. В конце-то концов меня главным образом интересовала история "проклятого семейства" х) В принципе, первую книгу можно рассматривать как прелюдию к эпопее. В конце концов, быстрая и схематичная манера повествования к этому располагает. Но мне такое как раз очень нравится. Одна плохо - в аудиоверсии совершенно не успеваешь запомнить, кто кому приходится. Надо будет найти их генеалогическое древо)))

В каких случаях нами овладевают страсти - Ид, Оно? Однозначно в тех, когда лава в вулкане проявления себя копилась в нас днями-месяцами-десятилетиями - все вытесненное, спрятанное и на что не обращаем сознательного внимания никогда никуда не исчезает, а складируется внутри в бессознательном, прорываясь то мелкими неадекватностями контексту, то, однажды обязательно, извержением вулкана. От этого никуда не спрятаться, не скрыться - один лишь выход: не позволять себе прятать потребности, желания и нужды, а выражать их, если здоровые, и прорабатывать, лечить, когда вызывают сомнения. Иначе здравствуйте, руины Помпей, Геркуланума и Стабий...

Любовный треугольник - старая как мир ситуация. Но не в каждой все приходит к убийству. Племянники женаты, но нет ни то что любви меж ними, а и обычного сексуального притяжения. Мужчина - не мужчина, а женщина - не раскрыта. И вот на горизонте возникает он - вовсе не идеал, а скорее наоборот, но тот, кто может пробудить Терезу. И Камилл начинает адски мешать...

Тереза - подаренная в детстве своим отцом тетке, вынужденная глотать все лечебные пойла вместе с капризным сынком госпожи Ракен, ни разу не имеющая в жизни шанса побыть собой, спрятавшаяся в диссоциацию от этого мира, который все время затыкал все ее порывы, желания, слова...

Камилл - залеченный матерью, эгоистичный, неприятный, но и несвободный, не знающий жизни и мирских желаний и сгинувший так же мерзко, как жил...

Лоран - ленивый до умопомрачения, жаждущий ничего не делая иметь все, считающий, что он является подарком, не отягощенный моралью, а ведущийся на инстинкты...

Госпожа Ракен - обманувшаяся в лучших ожиданиях, несчастная, но и мстительная, импульс чего свойственен каждому, потерявшая всех...

Покуда любовники могут видеться, не имея проблем, и предаваться животным страстям, им незачем что-то менять в своей жизни - врать можно бесстрашно и даже заступая на лезвие раскрытия обмана. Но Лорану укорачивают рабочий поводок и кроме как заняв место мужа страсти всей жизни секс не вернуть. А как же без него-то - поэтому никто не становится на сторону Камилла, его убирают как ненужную пешку с поля. Вот только с ним уходит не только покой, любовная страсть, но и нормальность - труп утопленного всюду между Терезой и Лораном, укус убитого грызет изнутри, а единственное, что удерживает любовника - перспектива нищеты. Ведь ни любви, ни привязанности к Терезе у Лорана не было и нет - лишь наследство, кормежка и приживание привлекают недохудожника. А Камилл уже не покидает ни на секунду - моли, раскаивайся (точнее делай так, ведь это верно - понимая, а не от души), злись, предавайся разврату - от него не спастись, а бывший любовник только напоминает об этом все больше, все чаще. И выдать может, как и парализованная мать убиенного пыталась (о, как она выдержала все свалившееся на голову...) - а Камилл рядом, дышит в спину, глядит со всех картин, из глаз госпожи взирает - неустанно, не уходя, непреклонно...

"Тереза Ракен" - книга с посылом "Не плывите по течению! Не хватайтесь за любого попавшегося человека, просто чтобы не быть одной! Живите в ладу со своими сердцем и головой!". Иначе плата за ошибку может свести в могилу, сломать всю жизнь, свести с ума, убить собственную душу, уничтожить последнюю лазейку в мир узнавания себя. Без того, чтобы прислушиваться к себе, можно лишь гробить, но не создавать и созидать, можно только потерять себя окончательно, так и не отыскав, но не найти смысл своей жизни и то, что в ней удерживает.

И все же его брало сомнение, страшила эта Ворейская шахта, расположившаяся посреди голой низины, утопавшая во тьме. А ледяной ветер все не стихал, — наоборот, как будто усиливался с каждым порывом, словно несся из беспредельных просторов. Ни малейшего проблеска зари в мертвом небе, только языки пламени над домнами и огни коксовых батарей окрашивали тьму, не освещая того, что таилось в ней. А шахта, распластавшаяся в ложбине, как хищный зверь, припала к земле, и слышалось только ее тяжелое, протяжное сопенье: зверь сожрал так много человеческого мяса, что ему трудно было дышать.

Перечитав почти двадцать лет спустя одно из самых известных произведений Золя, я пожалела, что в те годы не вела никаких читательских дневников. Было бы любопытно сравнить свои нынешние и тогдашние впечатления. Хотя сам факт того, что я очегь хорошо помнила некоторые сцены романа, особенно финальные, уже о многом говорит. Но вот даже помня и сюжет, и развязку, читать легче не стало, это действительно очень мрачное, тяжёлое произведение о нищете, каторжном труде и безысходности. И, если Золя, судя по названию, считал, что в будущем всё может измениться, то я из своего 21 века, видевшая уже к чему может привести революция народ и страну, настроена гораздо более скептически. В социализм я не верю, плевать, как называется строй, правящая верхушка всё равно всегда представляет из себя примерно одно и то же, а дорвавшиеся до власти бывшие угнетённые довольно быстро сами превращаются либо в тиранов и угнетателей, либо в их преданных последователей. Так что спустя более ста пятидесяти лет воз по сути ныне там, в более развитых странах, конечно, условия труда улучшились, но пропасть между богатым избранным меньшинством и бедным большинством всё также огромна.

Золя в своём романе решил показать тяжёлую участь рабочего класса на примере населения одного угледобывающего посёлка и его жителей. Семейства шахтёров из поколения в поколение служит Компании, оставляя в шахтах здоровье, а зачастую и жизнь, и получая за это по сути копейки, которых едва хватает на хлеб в прямом смысле слова. Естественно, что при такой жизни среди шахтёров процветают пьянство и разврат, ведь это единственные доступные им удовольствия. С ранних лет дети идут на тяжёлую работу, чтобы приносить домой копейку, и начинают кувыркаться друг с другом, беря пример с взрослых, кучность проживания делает интимную жизнь не такой уж интимной, а потому не иметь в пятнадцать лет любовника невозможно. Вполне нормально нажить к восемнадцати одного, а то и парочку внебрачных детей, а потом уж и пожениться, никто не видит в этом чего-то особенного.

В центре сюжета такая же вот обычная семья Маэ: дед, еле переставляющий ноги, но всё ещё работающий, отец, мать и семеро детей, трое из которых семнадцати, пятнадцати и одиннадцати лет уже работают под землёй, остальные ещё слишком малы для этого. Живут впритык, питаясь в основном овощным супом, лишь по большим праздником видя на столе мясо. Но даже это вскоре станет им недоступно, в стране кризис, прибыли Компании падают, а значит нужно что-то делать и выкручиваться, и, естественно, они пытаются сделать это за счёт бесправных рабочих, вводя бесконечные штрафы за всё и вся и урезая им заработную плату всеми возможными и невозможными способами. И вот в это неспокойное время в посёлке появляется новый человек - Этьен Лантье, один из представителей многочисленного семейства Ругон-Маккаров, выросший в Париже, более образованный, прежде работавший на железной дороге, но уволенный из-за конфликта с начальством. Устав скитаться голодным по дорогам Франции, он решает ненадолго здесь задержаться, поработав какое-то время в шахтах.

Работа его ужаснула, условия просто адские, оплата скудная, зато возобновляется его интерес к рабочему движению и Интернационалу, он начинает плотно общаться с местным неблагонадёжным Раснером и сбежавшим из России анархистом Сувариным, много читает по теме и, когда доведённые до отчаяния рабочие начинают забастовку, становится их лидером. Золя рисует страшные картины, можно было бы подумать, что он гиперболизирует, нагоняет жути атмосферы ради, но, увы, его книга абсолютно реалистична. Писатель во время работы над ней лично общался со многими шахтёрами, выезжал в такие вот посёлки, изучал огромное количество документов; по итогу составленные им в ходе написания романа заметки и наброски составили два отдельных тома, хранящихся в Парижской библиотеке. Правда, как обычно, страшнее любого вымысла... Ближе к финалу у меня возникли стойкие ассоциации с другим знаменитым романом на тему нищеты и бесправности, написанным и в другом веке, и в совсем другой стране, но, выражаясь современным сленгом, вайбы от них очень схожие. Я сейчас говорю о "Гроздьях гнева" Стейнбека, что снова возвращает меня к мысли о том, что прогресс у нас, у людей, идёт только в технической сфере...

Понравилось мне ещё то, что автор, явно критикую одних и сочувствуя другим, не создаёт чёрно-белых персонажей. Люди существа сложные, особенно если соизволить хоть немного к ним приглядеться. А потому искренне страдает управляющий, поставленный компанией, мало того, что забастовка, в которой его запросто могут сделать крайним, так ещё и любимая жена та ещё потаск@шка, заведшая шашни прям у него под носом с его же собственным племянником. Показателен образ благодушных респектабельных Грегуаров, что живут процентами со своего пая в шахтах, он не злые и не жестокие, они охотно собирают тёплые вещи для нуждающихся, но они максимально далеки от реальности и искренне произносят, когда не первый месяц бастующие мужчины и женщины доведённые, истощённые, озлобленные требуют хлеба: "Конечно, они, в сущности, не злые. Покричат, покричат и пойдут домой ужинать. Аппетит себе нагуляют." Они не в состоянии представить, что ужинать тем нечем, причём не первый день. Вот почему я всегда за то, чтобы любые проблемы освещались, чтобы о них говорили, писали книги и снимали фильмы, чтобы взрослые люди не могли жить в розовых очках и считать, что если их это напрямую не касается, то такого и быть-то не может.

Подводя итоги, хотелось бы отметить, что несмотря на всё, что я писала выше, эта книга не какой-нибудь политический памфлет в сухих фразах и фактах обличающий власть имущих, это в первую очередь великолепное литературное произведение, написанное восхитительным языком мастера слова, характеры на его страницах не картонки, выполняющие свои функции, а живые дышащие люди с плотью и кровью, а значит, несмотря ни на что, они будут влюбляться, ругаться, сплетничать о соседях и им же приходить на выручку в трудную минуту, будут заводить детей и хоронить умерших, танцевать на праздниках и кидаться с кулаками на обидчика. Здесь вам и любовный многоугольник с драмой совсем ещё девочки, которую слишком рано вынудили стать взрослой женщиной, ревность, кипящая в крови и толкающая на преступление, обман и разврат, что одинаков и в лачуге, и в особняке, разница лишь в качестве простыней. Сюжет не стоит на месте и читается этот кирпичик крайне увлекательно, но его, как и моего любимого Достоевского, нельзя читать в подавленном состоянии, может сильно его усугубить, а так крайне советую - это действительно Бессмертная Классика!

Вытянувшись на боку, люди изо всех сил били обушком, одержимые одной-единственной мыслью — выдать на-гора как можно больше угля. Ожесточенная, тяжкая борьба за скудный заработок все заслоняла. Они не чувствовали, что кругом струится вода, что от сырости у них пухнут ноги, что все тело сводит судорога — в таком неудобном положении приходится работать; не замечали духоты и мрака, из-за которых они чахли, словно растения, вынесенные в подвал. Проходил один час за другим, и чем дальше, тем более спертым становился воздух, — от жара, от копоти шахтерских лиц, от дыхания людей, от удушливой пелены рудничного газа, словно паутиной заволакивающего глаза; только ночью вентиляция проветривала подземные ходы, а теперь, в глубине кротовых нор, прорытых в толще каменных недр, задыхаясь, все в поту, стекавшем по разгоряченной груди, углекопы били и били обушками.

И все же его брало сомнение, страшила эта Ворейская шахта, расположившаяся посреди голой низины, утопавшая во тьме. А ледяной ветер все не стихал, — наоборот, как будто усиливался с каждым порывом, словно несся из беспредельных просторов. Ни малейшего проблеска зари в мертвом небе, только языки пламени над домнами и огни коксовых батарей окрашивали тьму, не освещая того, что таилось в ней. А шахта, распластавшаяся в ложбине, как хищный зверь, припала к земле, и слышалось только ее тяжелое, протяжное сопенье: зверь сожрал так много человеческого мяса, что ему трудно было дышать.

Перечитав почти двадцать лет спустя одно из самых известных произведений Золя, я пожалела, что в те годы не вела никаких читательских дневников. Было бы любопытно сравнить свои нынешние и тогдашние впечатления. Хотя сам факт того, что я очегь хорошо помнила некоторые сцены романа, особенно финальные, уже о многом говорит. Но вот даже помня и сюжет, и развязку, читать легче не стало, это действительно очень мрачное, тяжёлое произведение о нищете, каторжном труде и безысходности. И, если Золя, судя по названию, считал, что в будущем всё может измениться, то я из своего 21 века, видевшая уже к чему может привести революция народ и страну, настроена гораздо более скептически. В социализм я не верю, плевать, как называется строй, правящая верхушка всё равно всегда представляет из себя примерно одно и то же, а дорвавшиеся до власти бывшие угнетённые довольно быстро сами превращаются либо в тиранов и угнетателей, либо в их преданных последователей. Так что спустя более ста пятидесяти лет воз по сути ныне там, в более развитых странах, конечно, условия труда улучшились, но пропасть между богатым избранным меньшинством и бедным большинством всё также огромна.

Золя в своём романе решил показать тяжёлую участь рабочего класса на примере населения одного угледобывающего посёлка и его жителей. Семейства шахтёров из поколения в поколение служит Компании, оставляя в шахтах здоровье, а зачастую и жизнь, и получая за это по сути копейки, которых едва хватает на хлеб в прямом смысле слова. Естественно, что при такой жизни среди шахтёров процветают пьянство и разврат, ведь это единственные доступные им удовольствия. С ранних лет дети идут на тяжёлую работу, чтобы приносить домой копейку, и начинают кувыркаться друг с другом, беря пример с взрослых, кучность проживания делает интимную жизнь не такой уж интимной, а потому не иметь в пятнадцать лет любовника невозможно. Вполне нормально нажить к восемнадцати одного, а то и парочку внебрачных детей, а потом уж и пожениться, никто не видит в этом чего-то особенного.

В центре сюжета такая же вот обычная семья Маэ: дед, еле переставляющий ноги, но всё ещё работающий, отец, мать и семеро детей, трое из которых семнадцати, пятнадцати и одиннадцати лет уже работают под землёй, остальные ещё слишком малы для этого. Живут впритык, питаясь в основном овощным супом, лишь по большим праздником видя на столе мясо. Но даже это вскоре станет им недоступно, в стране кризис, прибыли Компании падают, а значит нужно что-то делать и выкручиваться, и, естественно, они пытаются сделать это за счёт бесправных рабочих, вводя бесконечные штрафы за всё и вся и урезая им заработную плату всеми возможными и невозможными способами. И вот в это неспокойное время в посёлке появляется новый человек - Этьен Лантье, один из представителей многочисленного семейства Ругон-Маккаров, выросший в Париже, более образованный, прежде работавший на железной дороге, но уволенный из-за конфликта с начальством. Устав скитаться голодным по дорогам Франции, он решает ненадолго здесь задержаться, поработав какое-то время в шахтах.

Работа его ужаснула, условия просто адские, оплата скудная, зато возобновляется его интерес к рабочему движению и Интернационалу, он начинает плотно общаться с местным неблагонадёжным Раснером и сбежавшим из России анархистом Сувариным, много читает по теме и, когда доведённые до отчаяния рабочие начинают забастовку, становится их лидером. Золя рисует страшные картины, можно было бы подумать, что он гиперболизирует, нагоняет жути атмосферы ради, но, увы, его книга абсолютно реалистична. Писатель во время работы над ней лично общался со многими шахтёрами, выезжал в такие вот посёлки, изучал огромное количество документов; по итогу составленные им в ходе написания романа заметки и наброски составили два отдельных тома, хранящихся в Парижской библиотеке. Правда, как обычно, страшнее любого вымысла... Ближе к финалу у меня возникли стойкие ассоциации с другим знаменитым романом на тему нищеты и бесправности, написанным и в другом веке, и в совсем другой стране, но, выражаясь современным сленгом, вайбы от них очень схожие. Я сейчас говорю о "Гроздьях гнева" Стейнбека, что снова возвращает меня к мысли о том, что прогресс у нас, у людей, идёт только в технической сфере...

Понравилось мне ещё то, что автор, явно критикую одних и сочувствуя другим, не создаёт чёрно-белых персонажей. Люди существа сложные, особенно если соизволить хоть немного к ним приглядеться. А потому искренне страдает управляющий, поставленный компанией, мало того, что забастовка, в которой его запросто могут сделать крайним, так ещё и любимая жена та ещё потаск@шка, заведшая шашни прям у него под носом с его же собственным племянником. Показателен образ благодушных респектабельных Грегуаров, что живут процентами со своего пая в шахтах, он не злые и не жестокие, они охотно собирают тёплые вещи для нуждающихся, но они максимально далеки от реальности и искренне произносят, когда не первый месяц бастующие мужчины и женщины доведённые, истощённые, озлобленные требуют хлеба: "Конечно, они, в сущности, не злые. Покричат, покричат и пойдут домой ужинать. Аппетит себе нагуляют." Они не в состоянии представить, что ужинать тем нечем, причём не первый день. Вот почему я всегда за то, чтобы любые проблемы освещались, чтобы о них говорили, писали книги и снимали фильмы, чтобы взрослые люди не могли жить в розовых очках и считать, что если их это напрямую не касается, то такого и быть-то не может.

Подводя итоги, хотелось бы отметить, что несмотря на всё, что я писала выше, эта книга не какой-нибудь политический памфлет в сухих фразах и фактах обличающий власть имущих, это в первую очередь великолепное литературное произведение, написанное восхитительным языком мастера слова, характеры на его страницах не картонки, выполняющие свои функции, а живые дышащие люди с плотью и кровью, а значит, несмотря ни на что, они будут влюбляться, ругаться, сплетничать о соседях и им же приходить на выручку в трудную минуту, будут заводить детей и хоронить умерших, танцевать на праздниках и кидаться с кулаками на обидчика. Здесь вам и любовный многоугольник с драмой совсем ещё девочки, которую слишком рано вынудили стать взрослой женщиной, ревность, кипящая в крови и толкающая на преступление, обман и разврат, что одинаков и в лачуге, и в особняке, разница лишь в качестве простыней. Сюжет не стоит на месте и читается этот кирпичик крайне увлекательно, но его, как и моего любимого Достоевского, нельзя читать в подавленном состоянии, может сильно его усугубить, а так крайне советую - это действительно Бессмертная Классика!

Вытянувшись на боку, люди изо всех сил били обушком, одержимые одной-единственной мыслью — выдать на-гора как можно больше угля. Ожесточенная, тяжкая борьба за скудный заработок все заслоняла. Они не чувствовали, что кругом струится вода, что от сырости у них пухнут ноги, что все тело сводит судорога — в таком неудобном положении приходится работать; не замечали духоты и мрака, из-за которых они чахли, словно растения, вынесенные в подвал. Проходил один час за другим, и чем дальше, тем более спертым становился воздух, — от жара, от копоти шахтерских лиц, от дыхания людей, от удушливой пелены рудничного газа, словно паутиной заволакивающего глаза; только ночью вентиляция проветривала подземные ходы, а теперь, в глубине кротовых нор, прорытых в толще каменных недр, задыхаясь, все в поту, стекавшем по разгоряченной груди, углекопы били и били обушками.

И все же его брало сомнение, страшила эта Ворейская шахта, расположившаяся посреди голой низины, утопавшая во тьме. А ледяной ветер все не стихал, — наоборот, как будто усиливался с каждым порывом, словно несся из беспредельных просторов. Ни малейшего проблеска зари в мертвом небе, только языки пламени над домнами и огни коксовых батарей окрашивали тьму, не освещая того, что таилось в ней. А шахта, распластавшаяся в ложбине, как хищный зверь, припала к земле, и слышалось только ее тяжелое, протяжное сопенье: зверь сожрал так много человеческого мяса, что ему трудно было дышать.

Перечитав почти двадцать лет спустя одно из самых известных произведений Золя, я пожалела, что в те годы не вела никаких читательских дневников. Было бы любопытно сравнить свои нынешние и тогдашние впечатления. Хотя сам факт того, что я очегь хорошо помнила некоторые сцены романа, особенно финальные, уже о многом говорит. Но вот даже помня и сюжет, и развязку, читать легче не стало, это действительно очень мрачное, тяжёлое произведение о нищете, каторжном труде и безысходности. И, если Золя, судя по названию, считал, что в будущем всё может измениться, то я из своего 21 века, видевшая уже к чему может привести революция народ и страну, настроена гораздо более скептически. В социализм я не верю, плевать, как называется строй, правящая верхушка всё равно всегда представляет из себя примерно одно и то же, а дорвавшиеся до власти бывшие угнетённые довольно быстро сами превращаются либо в тиранов и угнетателей, либо в их преданных последователей. Так что спустя более ста пятидесяти лет воз по сути ныне там, в более развитых странах, конечно, условия труда улучшились, но пропасть между богатым избранным меньшинством и бедным большинством всё также огромна.

Золя в своём романе решил показать тяжёлую участь рабочего класса на примере населения одного угледобывающего посёлка и его жителей. Семейства шахтёров из поколения в поколение служит Компании, оставляя в шахтах здоровье, а зачастую и жизнь, и получая за это по сути копейки, которых едва хватает на хлеб в прямом смысле слова. Естественно, что при такой жизни среди шахтёров процветают пьянство и разврат, ведь это единственные доступные им удовольствия. С ранних лет дети идут на тяжёлую работу, чтобы приносить домой копейку, и начинают кувыркаться друг с другом, беря пример с взрослых, кучность проживания делает интимную жизнь не такой уж интимной, а потому не иметь в пятнадцать лет любовника невозможно. Вполне нормально нажить к восемнадцати одного, а то и парочку внебрачных детей, а потом уж и пожениться, никто не видит в этом чего-то особенного.

В центре сюжета такая же вот обычная семья Маэ: дед, еле переставляющий ноги, но всё ещё работающий, отец, мать и семеро детей, трое из которых семнадцати, пятнадцати и одиннадцати лет уже работают под землёй, остальные ещё слишком малы для этого. Живут впритык, питаясь в основном овощным супом, лишь по большим праздником видя на столе мясо. Но даже это вскоре станет им недоступно, в стране кризис, прибыли Компании падают, а значит нужно что-то делать и выкручиваться, и, естественно, они пытаются сделать это за счёт бесправных рабочих, вводя бесконечные штрафы за всё и вся и урезая им заработную плату всеми возможными и невозможными способами. И вот в это неспокойное время в посёлке появляется новый человек - Этьен Лантье, один из представителей многочисленного семейства Ругон-Маккаров, выросший в Париже, более образованный, прежде работавший на железной дороге, но уволенный из-за конфликта с начальством. Устав скитаться голодным по дорогам Франции, он решает ненадолго здесь задержаться, поработав какое-то время в шахтах.

Работа его ужаснула, условия просто адские, оплата скудная, зато возобновляется его интерес к рабочему движению и Интернационалу, он начинает плотно общаться с местным неблагонадёжным Раснером и сбежавшим из России анархистом Сувариным, много читает по теме и, когда доведённые до отчаяния рабочие начинают забастовку, становится их лидером. Золя рисует страшные картины, можно было бы подумать, что он гиперболизирует, нагоняет жути атмосферы ради, но, увы, его книга абсолютно реалистична. Писатель во время работы над ней лично общался со многими шахтёрами, выезжал в такие вот посёлки, изучал огромное количество документов; по итогу составленные им в ходе написания романа заметки и наброски составили два отдельных тома, хранящихся в Парижской библиотеке. Правда, как обычно, страшнее любого вымысла... Ближе к финалу у меня возникли стойкие ассоциации с другим знаменитым романом на тему нищеты и бесправности, написанным и в другом веке, и в совсем другой стране, но, выражаясь современным сленгом, вайбы от них очень схожие. Я сейчас говорю о "Гроздьях гнева" Стейнбека, что снова возвращает меня к мысли о том, что прогресс у нас, у людей, идёт только в технической сфере...

Понравилось мне ещё то, что автор, явно критикую одних и сочувствуя другим, не создаёт чёрно-белых персонажей. Люди существа сложные, особенно если соизволить хоть немного к ним приглядеться. А потому искренне страдает управляющий, поставленный компанией, мало того, что забастовка, в которой его запросто могут сделать крайним, так ещё и любимая жена та ещё потаск@шка, заведшая шашни прям у него под носом с его же собственным племянником. Показателен образ благодушных респектабельных Грегуаров, что живут процентами со своего пая в шахтах, он не злые и не жестокие, они охотно собирают тёплые вещи для нуждающихся, но они максимально далеки от реальности и искренне произносят, когда не первый месяц бастующие мужчины и женщины доведённые, истощённые, озлобленные требуют хлеба: "Конечно, они, в сущности, не злые. Покричат, покричат и пойдут домой ужинать. Аппетит себе нагуляют." Они не в состоянии представить, что ужинать тем нечем, причём не первый день. Вот почему я всегда за то, чтобы любые проблемы освещались, чтобы о них говорили, писали книги и снимали фильмы, чтобы взрослые люди не могли жить в розовых очках и считать, что если их это напрямую не касается, то такого и быть-то не может.

Подводя итоги, хотелось бы отметить, что несмотря на всё, что я писала выше, эта книга не какой-нибудь политический памфлет в сухих фразах и фактах обличающий власть имущих, это в первую очередь великолепное литературное произведение, написанное восхитительным языком мастера слова, характеры на его страницах не картонки, выполняющие свои функции, а живые дышащие люди с плотью и кровью, а значит, несмотря ни на что, они будут влюбляться, ругаться, сплетничать о соседях и им же приходить на выручку в трудную минуту, будут заводить детей и хоронить умерших, танцевать на праздниках и кидаться с кулаками на обидчика. Здесь вам и любовный многоугольник с драмой совсем ещё девочки, которую слишком рано вынудили стать взрослой женщиной, ревность, кипящая в крови и толкающая на преступление, обман и разврат, что одинаков и в лачуге, и в особняке, разница лишь в качестве простыней. Сюжет не стоит на месте и читается этот кирпичик крайне увлекательно, но его, как и моего любимого Достоевского, нельзя читать в подавленном состоянии, может сильно его усугубить, а так крайне советую - это действительно Бессмертная Классика!

Вытянувшись на боку, люди изо всех сил били обушком, одержимые одной-единственной мыслью — выдать на-гора как можно больше угля. Ожесточенная, тяжкая борьба за скудный заработок все заслоняла. Они не чувствовали, что кругом струится вода, что от сырости у них пухнут ноги, что все тело сводит судорога — в таком неудобном положении приходится работать; не замечали духоты и мрака, из-за которых они чахли, словно растения, вынесенные в подвал. Проходил один час за другим, и чем дальше, тем более спертым становился воздух, — от жара, от копоти шахтерских лиц, от дыхания людей, от удушливой пелены рудничного газа, словно паутиной заволакивающего глаза; только ночью вентиляция проветривала подземные ходы, а теперь, в глубине кротовых нор, прорытых в толще каменных недр, задыхаясь, все в поту, стекавшем по разгоряченной груди, углекопы били и били обушками.

Возможно, что в этом своём романе Эмиль Золя превзошёл самого себя. Такого количества прилагательных я наверное ещё не встречал. Взять хоть описание рыбных рядов центрального парижского рынка — что ни рыбу называет нам Золя, то обязательно с одной-двумя, а то и несколькими качественными характеристиками — хоть цветовыми, хоть запаховыми, хоть описывающими форму, размеры или наличие разного рода деталей, но непременно вызывающими слюнотечение и соответствующие образы — зрительные, слуховые, ароматические, вкусовые, осязательные...
И точно такие же картинки рисует нам автор, ведя нас по мясным, овощным и зеленным рядам, таща читателя в птичьи цеха или же на колбасную, сырную и мясную кухню. Это сколько же внимания затрачено Золя, чтобы только суметь разглядеть все эти детали в каждом описываемом им предмете, но ещё и не просто разглядеть, но подобрать соответствующее словцо прилагательного свойства и вставить это словцо в нужное местечко текста, так, чтобы картинка получалась наполненная именно чревными смыслами!

Потому что словечко это — Чрево — выбрано автором вовсе не случайно (и браво переводчикам, выбравшим именно это слово в качестве перевода слова французского, поставленного Золя в название книги). И мы видим и буквально попадаем вовнутрь именно Чрева Парижа — во все эти вороха и буквально возы разного рода жратвы и порой едва не начинаем задыхаться от запахов и едва ли не тонуть во всех этих кучах пищи, еды, жорева, харча...

Но образ этот и термин вовсе не случаен и не конечен в романе, потому что, ведя своего героя по цепочке событий, происшествий, ситуаций и всего прочего, автор постепенно заменяет образ просто чрева Парижа как места, куда стекаются и где перевариваются городом потоки пищи, в Чрево Парижа, в его пищеварительный тракт, в его брюхо, истинным назначением и функцией которого становится прожёвывание и переваривание людей; где люди, составляющие ткани этого Чрева, из обыкновенных милых и простых торговцев и лавочников становятся, возможно сами того не замечая, частью пищеварительного тракта, становятся Обывателями и Мещанами, охотно совершающими всякие уже небогоугодные поступки и творящие разные мелкие и крупные пакости и подлости только потому, чтобы было выгодно им самим, а что там будет с другими людьми — то их уже вовсе не касается. Хотя нет, касается, ибо обитатели этого Чрева Парижа охотно и с удовольствием превращают преследование нашего главного героя в зрелище и с азартом досматривают этот зрелищный акт до самого конца. А потом спокойно возвращаются к своим мясным, рыбным, сырным, овощным и зеленным делам и рядам, к своим дорогим им объедкам, огрызкам и обсоскам...

Однако кроме чисто описательных богатств этот роман блистает и характерами персонажей. Кого только мы тут не встречаем — обилие образов, иногда изображаемых автором во всём великолепии, но порой просто набрасываемых несколькими скупыми выразительными фразами, опять-таки превращает всю эту парижскую людскую массу в портретную галерею. И портреты эти выполнены мастерски, дополняя портреты типов людей, сделанные Гоголем и Достоевским, Салтыковым-Щедриным и Чеховым, и другими мастерами пера.

Что касается характера нашего главного героя, то конечно этот образ весьма противоречив (тут полностью соглашусь с ari ) — с одной стороны, будучи молодым человеком и оставшись старшим в семье, он ничтоже сумняше берёт на себя заботы и ответственность за младшего брата и с честью выполняет добровольно взятые на себя обязательства; но затем ведёт себя подобно романтическому и мечтательному юноше-идеалисту, не умея ни жить самостоятельно, ни работать толком, ни организовать какие-то революционно-бунтарские группы и события. И даже весь его каторжанский опыт нисколько не сбивает с него этого романтико-идеалистического ореола, и потому тот исход, который создаёт для своего героя Эмиль Золя, закономерен и неизбежен.

Впервые читаю Эмиля Золя и сразу же восторг. Пока, конечно, сложно утверждать, но с большой долей уверенности уже могу считать его "моим" автором. "Страница любви" - это мой случайный выбор, а вообще - книга является восьмой частью цикла. Пожалуй, это тот цикл, про который можно сказать, что романы вполне читаются и в отрыве друг от друга.
"Страница любви" - это исключительный натурализм не только ввиду потрясающей правдоподобности повествования, но ещё и потому, что роман демонстрирует читателю то, как всё было, практически без какой-либо назидательной или символичной подоплеки. Второе тут всё-таки есть (например, эпизод с погибающей кошкой). А в остальном события описываются так, как есть, без попыток к чему-либо это подвести. Несмотря на то, что роман довольно тяжёлый, трагический, к произошедшему тем не менее относишься как-то спокойно, потому что других вариантов развития событий вроде как и нет.
В глобальном смысле роман диалектичен, в нём противопоставляются пригород и мегаполис, низы общества и светские персоны, расцвет и упадок, жизнь и смерть. И всё это причудливо взаимосвязано, везде автор демонстрирует такие точки соприкосновения, которые эти величины уравнивают. Так, оборванка тётушка Фетю не меньшая охотница до сплетен, чем светские дамы. И в таких вот невзрачных деталях одно перетекает в другое, а на фоне всего этого неизменно стоит облик Парижа. Здесь он не персонаж, но всеохватывающее место действия. Все остальные упоминаемые в романе локации меркнут на его фоне. Париж в разные времена года, в разное время суток описан потрясающе, но, на мой взгляд, его тут очень много, наверное, треть всего повествования. Ну, четверть точно. Иногда это утомляет, хотя в поэтичности описаний Золя нельзя отказать.
Персонажи выписаны чрезвычайно подробно и психологично, их поступки и мотивы этих поступков не умалчиваются, а высказываются прямо, без той скромности, которая нередко бывает присуща авторам в описании интимных моментов. Любопытно и то, что ни один из персонажей романа - лично у меня - не вызывает по-настоящему глубокого сочувствия. Все они люди со своими слабостями и недостатками, которые не позволяют сочувствовать им в полной мере, но в достаточной объясняют их поведение и следствия этого поведения.
Второстепенных персонажей в расчёт брать не стоит, все они в большой степени неприятная массовка (вроде светского общества и их детей, а также бедняков, которым помогала Элен). Внимания заслуживают разве что братья Рамбо; по мне, так здесь они самые положительные персонажи. Впрочем, аббат несколько отталкивает своей излишней настырностью, а его брат - какой-то животной преданностью. Неплохи и служанка Розали со своим женихом, в их лице автор удивительно красочно описал крестьянский тип. Главные герои "Страницы любви" - это, конечно, Элен, Жанна и Анри. В финале романа Анри предстаёт с исключительно отрицательной стороны, а вот Элен и Жанна вызывают противоречивые эмоции: и порицание, и негодование, и жалость и, конечно, в большей степени сострадание.
Ощущение от романа в целом - это та безысходность, которая возникает при соприкосновении с конкретной, одной из многих историей, которая в своей трагичности тем не менее теряется на фоне общечеловеческого течения жизни, оставаясь, как Жанна, одна перед лицом Парижа.