Если условно проранжировать всех писателей по соотнесенности между их жизнью и творчеством, то с одной стороны окажутся радикальные интроверты, существующие в своей работе как в коконе, таковыми например были Марсель Пруст (запершийся в кокон буквально) или Густав Флобер. На другом конце спектра окажутся такие авторы как Эрнест Хемингуэй или Артур Рембо - писательство для них не является самоцелью, скорее еще одним потенциальным оттоком витальности, первое место же всегда отведено самой жизни со всеми ее пороками, добродетелями и приключениями. Из этой самой жизни они черпают вдохновение как из божественного источника, вновь и вновь, по сути воспевая свой собственный экстаз. Пожалуй, одним из самых (а в более грубом смысле, наверное, и самым) ярким представителем этих писателей-гипербореев являются Юкию Мисима, чье творчество невозможно объективно рассматривать без проекции на его интересную судьбу.
Цель, поставленная Мисима перед самим собой как художником, была достойна великих людей древности, не боявшихся соперничать с царями и богами - писатель решил из своей собственной жизни создать великое, насыщенное творение, а чтобы никто не сомневался в подлинности стремлений крупнейшего японского автора, в конце спектакля он совершил самоубийство, обставив его таким образом, что оно выглядело как настоящее "Событие", о котором будут помнить десятилетия.
В общем и целом же, можно сказать, что Мисима во всех сферах бытия являлся в первую очередь ниспровергателем. И началось все, конечно же, уже с первого и одного из самых известных романов автора под интригующим заголовком "Исповедь маски", публикация которого состоялась незадолго после войны и вызвала оглушительный восторг у части читателей и великое отвращение у других целомудренных почитателей японских традиций. Только дебютируя в литературной среде, Мисима, тем не менее решил ходить с козырей. Главным героем романа является гомосексуалист-извращенец, однако при этом активно рефлексирующий над своей непростой участью и, некоторым образом, наблюдающий за течением своей болезни со стороны. Во-первых, конечно, сама по себе фабула романа является неким вызовом общественной морали, которая, как и по всему остальному земному шару во второй половине двадцатого века, активно распадалась на атомы.
Можно сказать, что Мисима первый в своей стране распознал веяние новой эпохи и успел выразить его ярче, разнообразнее и глубже своих предшественников. Вековые устои, традиции и скрепы, на которых базировалось социальное существование и связь индивидуумов между собой безвозвратно канули в лету, остался только холодный прагматизм голого существования и лицемерное почитание призраков собственных псевдодобродетелей. В "Исповеди" Мисима гениально уловил оторванность и экзистенциальную разобщенность героев в мире, где каждый оказался сам по себе. Также ему удалось отлично выразить неуловимую сущность души и самосознания протагониста, который, чем больше познает себя, тем больше погружается в некую пучину безысходного отчаяния. Вывод "Исповеди" был своеобразным лозунгом тогдашних молодежных движений в новой революционной культуре Японии - "Живи и дай жить другим".
Вторым, но даже более примечательным, романом сборника является легендарный "Золотой храм". В нем Мисима продолжает свои экзистенциальные изыскания и вновь ставит во главу угла персонажа, за развитием которого мы наблюдаем от самого детства до так называемого периода взросления, который характеризуется либо принятием себя, как в "Исповеди", либо тотальным отторжением, кончающимся трагедией. Особенностью романа является то обстоятельство, что по сути, он ту же самую монету, что была отчеканена в "Исповеди" на сей раз представляет с другой стороны. Что если, обуревающие героя страсти будут иметь не чисто плотскую природу, но, напротив, абсолютно трансцендентный характер. Если герой "Исповеди" томится об "ужасном и противозаконном", но при это, вопреки всему, поступает радикально целомудренно (будучи в непрестанных поисках "нормального" себя), то протагонист храма, напротив, порабощен величием и красотой "Прекрасного" в его абсолютной ипостаси настолько, что дабы спасти его, приходит к акту радикального уничтожения. Интересно отметить, что "прекрасное" настолько превалирует в жизни героя, что даже запрещает ему какие-либо плотские радости, заставляя протагониста целиком и полностью отдаваться одному-единственному делу. Этот персонаж, в согласии с современными трендами той эпохи, конечно же бесконечно одинок на своем трудном пути, но в отличие от своих собратьев, целиком и полностью ведает, что творит.
Главное достижение "Храма" Мисима заключается также в глубочайшей психологической проработке образов и оригинальном философском подтексте. Фактически, в данном произведении поднимается тема, которую вот уже не одно десятилетие муссируют все философы нового времени - смерти "Воображаемого". Главный герой романа фактически единственный, кто видит и понимает его великую власть. Весь мир же вокруг него погряз в безысходной обыденности и полностью погрузился в зыбучие пески реальности. Последней бессознательной каплей для протагониста явилось падение авторитета в лице своего духовного наставника, который как и все его собратья, увяз в материальности и пороке. Однако, что означает поступок героя, вокруг которого и разворачивается сюжет, а именно - сожжение своей единственной святыни, которая вела его по трудным дорогам жизни - Золотого храма? Это акт сопротивления, некая попытка спасения образа, непередаваемо изваянного в душе, а не в камне, указание, что великое и истинно добродетельное может жить только в глубине духа и только там и должно храниться.
Прочие произведения сборника представляют из себя литературу, ориентированную уже на массового читателя. Однако стоит все же остановиться на достойном романе "Жажда любви", как некоем завершении компиляции из трилогии, включающей также "Исповедь маски" и "Золотой храм". Данный роман является хоть и слабейшим как с литературной, так и философской точек зрения, однако показателен в плане расширение территории исследования писателя. Если раньше Мисима невероятно тщательно и дотошно прописывал весь рефлексивный аппарат протагониста, который путешествовал по своему внутреннему миру, как по неизведанной пещере, то здесь он выводит на авансцену персонажа в лице молодой женщины, которая сознательно и психически устроена совершенно иначе. Два прочих романа автора диалектичны в том плане, что герои, отталкиваясь от самих себя как бы постепенно погружаются в глубины естества и своего предназначения. В "Жажде" главная героиня является как бы некоей бессознательной стихией, чьи порывы неподвластны никому и ничему, в том числе ей самой. У нее нет чувства вины или раскаяния, ей чужды все людские законы, ведь у нее есть только один закон - ее воля.
Резюмируя, стоит сказать, что данный сборник является не только превосходно переведенным (одним из переводчиков являлся большой любитель восточной литературы Борис Акунин), но еще и умело составленным. С этой книги можно и нужно начинать знакомство с творчеством Мисима. А читать его безусловно стоит. Ведь поднятые им проблемы не решены до сих пор и вряд ли решатся позднее - человек все еще на пути к свободе, а "Прекрасное" все также гибнет в цепких лапах холодной реальности.
