Они зашли в небольшую беседку, которая была местом для курения. Брайтнер достал сигареты, предложил Ройтману. Тот не отказался, лишь посетовал по поводу услышанного:

– До нас такие вещи, футбольные чемпионаты, не доходят, не положено. Помню, в 1950-м, когда я еще был на свободе, чемпионами стали уругвайцы. С удовольствием следил за этим из газет.

Пару минут они курили. Потом Брайтнер спросил:

– Ну, так как? Есть желание работать на благо новой Германии? Вы же инженер!

Грустная улыбка мелькнула на лице Пауля:

– Господин Брайтнер, я прекрасно знаю, кто вы, а вы знаете, на что я способен. Мне вы хотите предложить работу в той же сфере, что и во время войны?

Брайтнер ответил не сразу, курил, размышлял:

– Помните далекий 1939-й?

– Ноябрь?

– Да, ноябрь. Тогда, после взрыва в мюнхенской пивной, я предложил вам работать в Службе безопасности, заметив, что это не предложение, а приказ. Сейчас готов сказать то же самое: вы немец и должны работать там, где наиболее нужны. И это не предложение, это приказ!

Будь Ройтман при форме, как много лет назад, он в знак согласия вытянулся бы в струнку и щелкнул каблуками. Но сейчас ограничился вопросом:

– Вас не смущает, что я пока еще не на свободе?

– О, это уже моя забота, – сказал Брайтнер и, быстро простившись, зашагал в сторону ожидавшего его автомобиля.

1958 год, март. Гамбург.

Особняк, принадлежащий западногерманской разведке

– Как ваше здоровье, Пауль? Как настроение? – спросил Брайтнер, войдя в небольшой холл и удобно располагаясь в кресле.

– Со здоровьем все нормально: посещаю массажный кабинет, совершаю регулярные прогулки в сторону моря. А вот с настроением похуже…

– Это почему же?

– Потому что сижу без дела.

Брайтнер рассмеялся:

– Ничего другого я услышать от вас не ожидал. Терпение, мой дорогой, терпение. Сегодня я пришел не только вас проведать, но и поговорить о деле. Будете? – он достал пачку сигарет.

Некоторое время они молча курили.

– Какова судьба «Зеетойфеля»? – неожиданно спросил Брайтнер.

Ройтман был немало удивлен вопросу: прошло столько лет…

– Судьба печальна, – негромко произнес он. – До окончания испытаний оставалось не больше недели, а Кох все торопил нас со своей эвакуацией. Пришлось подчиниться. А тут еще русские… а с неба англичане… Пришлось «Зеетойфель» направить в Кенигсбергский порт своим ходом.

– По земле?

– Зачем? По морю. В порту его погрузили на транспорт «Саксония», а что стало с «Саксонией», вы знаете. До подхода к Килю оставалось совсем немного, когда транспорт накрыла англо-американская авиация.

Брайтнер покачал головой:

– Да, все это очень печально. Погибли люди, на дно ушло много ценностей, в том числе и «Зеетойфель» № 2. А номер первый?

– Номер первый был намеренно затоплен в водах Балтики в конце войны. Где? Не знаю. Я к нему отношения не имел. По-моему, в районе Любека. Знаю только, что его испытания показали недостаточную мощность дизеля и электродвигателя для подводного положения, а также плохую маневренность на суше. В номере два это было учтено. Но требовались испытания.

Брайтнер выпустил струю ароматного дыма:

– Как вам удалось уцелеть? Раз вы в добром здравии и сидите напротив меня, значит, на «Саксонию» вы не попали?

– Да, это так. Мы с инженером Лебером занимались обустройством тайника, куда поместили все документы, связанные с конструкцией и испытаниями «Зеетойфеля». А это 7 металлических ящиков. Довезти их до порта, где стояла «Саксония», не представлялось возможным. А потом меня ранило. Правда, свои не бросили.

– Кто еще занимался обустройством тайника?

– Если не считать солдат охраны, только двое: я и Лебер. Он составлял документацию и отчеты по испытаниям.

– С вами был еще представитель Деница?

– Был, гросс-капитан Эрвин Ран. Ушел на дно вместе с «Саксонией». А вот какова судьба Лебера, я не знаю.

Брайтнер задумчиво смотрел в даль за окно, о чем-то размышлял.

– Судьба Альфреда Лебера такова, – наконец, произнес он. – Ему удалось эвакуироваться. А после войны он поселился в родном Ростоке в Восточной зоне. Но… год назад его не стало. Так что вы, дорогой Пауль, единственный, кто обладает всей информацией о «Зеетойфеле».

– К сожалению, не всей.

– Но его испытания проходили на ваших глазах.

– Правильно. Речь идет о «Зеетойфеле-2». Сведений о «Зеетойфеле-1», который испытывали в боевых условиях, у меня нет.

Замолчали. Однозвучно гудел вентилятор, разгоняя табачный дым. Прежде чем перейти к главному, Брайтнер, как всегда в подобных случаях, наблюдал за выражением лица собеседника.

– Есть фирма, готовая поднять «Саксонию» с морского дна, – прервал молчание он. – В трюмах транспорта осталось много ценностей. Как вы считаете, можно ли вернуть «Зеетойфеля» к жизни?

Ройтман с удивлением уставился на своего бывшего, а теперь уже нынешнего шефа:

– Вернуть? Но зачем?

– А зачем он создавался?

– Осуществлять диверсии в портах и на побережье.

– Сейчас время другое. Диверсии не на первом плане. А вот тайно высадить человека на берегу…

– Господин Брайтнер, без Лебера восстановить все, что связано с «Зеетойфелем», очень непросто.

– Но вы же по образованию инженер, окончивший Мюнхенский технический университет – старейшее учебное заведение Германии! А испытания проходили на ваших глазах. Если надо, мы найдем вам толковых помощников.

Пауль Ройтман был в затруднении, не зная, что ответить. А его собеседник продолжил:

– На побережье Балтийского моря есть много мест, куда можно и нужно доставлять наших людей. Например, Восточная Германия, Польша и, конечно же…

– …Восточная Пруссия.

– Или, как ее называют русские коммунисты, Калининградская область, – с иронией в голосе закончил Брайтнер и добавил: – Первое, что надо будет сделать, если восстанавливать «Зеетойфель-2», это добыть документацию по его устройству и испытаниям. От старой конструкции двадцатилетней давности надо идти к новой, а для этого надо знать все плюсы и минусы предыдущей. И еще: в Восточной Пруссии осталось много ценностей. Я слышал, среди местной молодежи есть немало желающих отыскать клад и разбогатеть. Знали бы они, какой клад находится на даче…

– …на даче Бисмарка, – закончил Ройтман и почувствовал прилив сил – он снова может оказаться при деле.

– Так как? Беретесь? – спросил Брайтнер и, не дожидаясь ответа, окинув собеседника пристальным взглядом, добавил. – Это не предложение, это приказ!

Уже прощаясь в дверях, Брайтнер негромко произнес:

– Господин Гелен желает вам удачи.

1962 год, август.

Остров Феморн, военно-морская база ФРГ

Брызги мокрого песка разлетались в стороны, не позволяя приблизиться. Но вот мотор смолк, и все стоявшие и наблюдавшие разом устремились к тому, что вышло из морских глубин. Открылся люк, показалась голова, а затем часть туловища человека в специальном гидрокостюме. «Вышедший на волю», несмотря на поданный трап, легко скатился по корпусу лодки, спрыгнул на песок и попал в объятия небольшой толпы наблюдателей.

Двое почтенного вида мужчин следили за происходящим, стоя в отдалении.

– Браво, Пауль, поздравляю, – один из них тронул за плечо другого; свое восхищение они скрепили рукопожатием.

– Благодарю, Эвальд, но это только начало. Первое погружение с одним акванавтом.

Тем временем тот, к которому относилось определение «акванавт», вежливо оттеснил обнимавшую его толпу и, сделав несколько шагов, предстал перед руководителем испытаний:

– Господин Ройтман, разрешите доложить…

Но Ройтман, не дав договорить, заключил акванавта в объятия:

– Браво, Вальтер, я верил в вас.

Но Вальтер желал рапортовать:

– Время 2 часа 35 минут, максимальная глубина 24 метра, средняя скорость 8 узлов…

– Хорошо, хорошо, идите, отдыхайте, – прервал его Ройтман. – Завтра все напишите в отчете.

Ройтман и Брайтнер подошли к вышедшему из морских глубин чуду техники. Брайтнер даже обошел вокруг, внимательно оглядев:

– Это и есть «Зеетойфель»?

– Он самый. По русски «Морской чёрт». 1944 года выпуска.

Брайтнер продолжал осматривать лодку. Поднявшись, он заглянул в открытый люк.

– Знаете, о чем я подумал? – загадочно сказал он, спустившись на песок. – Примерно так русские встречают своих космонавтов. Недавно опять двоих запустили.

– Ну уж вы загнули, Эвальд. Там встречающих много больше. И пресса… Здесь прессы быть не может. Никаких журналистов! А вот в другом мы равны.

– В чем?

– Морские глубины также мало освоены, как и космос.

Брайтнер устремил взгляд в даль:

– Космос, космос… Я хорошо знал господина фон Брауна. Это был величайший ум! – грустно произнес он.

– Вы говорите, был?

– Именно, был. Что толку нам, немцам, от того, что он сейчас в Америке? А останься в Германии…

– Если бы не Гитлер…

– Не надо об этом! – одернул собеседника Брайтнер. – Забудем про Гитлера. Мы служим новой Германии!

Свежий ветер с моря ворошил волосы. Шум легкого прибоя смешивался с криком чаек. Из перекинутой через плечо спортивной сумки Брайтнер достал небольшую плоскую флягу:

– Есть предложение отметить. Не возражаете?

– Нисколько.

Эвальд Брайтнер разлил коньяк в небольшие рюмки-стаканчики.

– За возрождение «Зеетойфеля»!

…После они долго гуляли по берегу. Ройтман рассказывал, пояснял, Брайтнер слушал:

– Следующий цикл испытаний: 2 человека – рулевой и пассажир. А затем – рулевой, пассажир и груз.

– А как было в 44-м?

– Также, только в виде груза были две мини-торпеды.

– Что ж, надеюсь, все получится. На земле, куда должен ступить пассажир «Зеетойфеля», еще осталось много ценного, что не успели вывезти в последний год войны. Но для этого нам надо проложить дорогу – дорогу по морю до Восточной Пруссии. А потом можно и до Восточной Германии. Вот только насчет пассажира вопрос…

Ройтман подавил глубокий вздох:

– Это моя головная боль. Для испытаний пассажиров предостаточно. А вот кандидатов для высадки на русский берег нет.

– Охотно верю, – согласился Брайтнер. – Единственный кандидат вы, Пауль. Вы знаете расположение тайника, знаете, как его открыть.

Ройтман остановился. То, что он услышал, его больно кольнуло. Тайник, который он в спешке создал 20 лет назад, ему иногда снился по ночам. Особенно в годы, проведенные в тюрьме.

– Я думал об этом. Но сначала надо убедиться, что тайник существует. Может быть, там все сравняли с землей. Да и с русским у меня слабовато.

Тем временем Брайтнер снова достал из сумки флягу:

– Есть предложение повторить. Тем более, у меня есть для вас вариант решения проблемы.

– Не возражаю, Эвальд, но, как показывает жизнь, ваши предложения обычно заканчиваются приказами.

Брайтнер рассмеялся, потом разлил содержимое фляги в стаканчики. Выпили.

– Хороший коньяк, – похвалил Ройтман.

– Французский.

– Так в чем же суть решения проблемы?

– Могу предложить кандидата в пассажиры.

– И кто же это?

Вместо ответа Брайтнер спросил:

– Когда вы намерены появиться в Гамбурге?

– Где-то через неделю. Но, если надо, могу и раньше.

– Вот тогда и узнаете кандидата в пассажиры, – улыбнулся Брайтнер и снова достал флягу.

1962 год, сентябрь. Гамбург

– Вы здесь первый раз? – спросил Брайтнер, когда они прошли ворота зоопарка.

– Первый… Из зрелищ я предпочитаю футбол, – поморщился Ройтман. – Но знаю, кто такой Хэченбек и что он создал один из лучших в Европе зоопарков.

– Да, Карл Хэченбек это личность. Благодаря ему еще в далеком 1907-м здесь впервые в мире отказались держать животных в клетках, переведя в вольеры. Для них выделены просторные участки, в которых обустроены привычные природные ландшафты. Если есть желание, мы можем пройтись по дорожкам. И вы увидите, как на равнине, обустроенной под африканскую саванну, свободно разгуливают зебры и антилопы. Для львов оборудовано живописное ущелье со скалами и естественными укрытиями. Павианы и другие обезьяны живут среди каменистых горок, по которым можно прыгать и карабкаться.

– Вы, Эвальд, так хорошо знаете зоопарк, что вполне могли сойти за гида, – констатировал Ройтман. – Но чувствую, вы меня привели не для того, чтобы любоваться тиграми, жирафами или обезьянами. И даже слонами… не удивлюсь, если и слоны здесь есть?

– Есть, да еще какие! Обученные! Хотите верьте, хотите нет, но в 1943-м, когда после бомбежек Гамбург лежал в руинах, слоны помогали расчищать развалины в центре города.

– Не может быть…

– Может, дорогой Пауль, может. Вернее, было… Но хватит вас интриговать. Слонов и тигров мы посмотрим в другой раз. А сейчас пройдем в так называемый «тропический лес» – места обитания крокодилов, пауков, ящериц и змей.

– А ядовитые змеи тоже на воле? – спросил Ройтман.

– Что вы, что вы, они содержатся в специальных стеклянных клетках, называемых террариумом.

– С детства питаю отвращение к змеям, – посетовал Ройтман. – Однажды, мне тогда было лет семь, я, гуляя по лесу, чуть было не наступил на лежащую на дорожке большую змею, которая, как потом пояснили, была безобидным ужом.

– Полозом, наверное…

– Да, полозом. У нас в лесах Баварии они нередки. Но… драпал я от него так, как, наверное, Арман Хари не бегал на римской Олимпиаде.

Брайтнер рассмеялся. Потом тронул собеседника за плечо:

– Вот мы и пришли.

Террариум представлял собой одноэтажное строение из серого камня и на фоне зеленеющих аллей и вольеров выглядел мрачным. Но внутри царил образцовый порядок: два ряда стеклянных клеток с крышками, походивших на сухие аквариумы. В клетках создано подобие среды обитания с нагревательной лампой. Под каждой клеткой табличка с указанием вида пресмыкающегося, места и особенности обитания.

Было много посетителей, в основном школьников. Среди их звонких голосов выделялся голос гида – немолодой женщины в очках: «Песчаная эфа, среда обитания – пустыни Средней Азии и Северной Африки… Габонская гадюка – одна из самых ядовитых змей Экваториальной Африки…»

Ройтман подавил вздох отвращения.

– Да не смотрите вы на этих гадов, – успокоил его Брайтнер. – Лучше гляньте вон на того человека в сером комбинезоне с резиновым фартуком, который чистит пустую клетку. Он вам никого не напоминает?

– Стоп! – невольно воскликнул Ройтман. – Да это же… это же Исмаилов – Гюрза, один из лучших моих агентов в прошлом!

– Почему в прошлом?

Увиденное было столь неожиданным и впечатляющим, что Пауль Ройтман молчал. А Брайтнер повторил:

– Почему в прошлом? Нас интересует настоящее. Вот вам кандидат в пассажиры «Зеетойфеля». Работайте, желаю удачи!

Смеркалось, посетителей уже не было. В слабом свете фонарей было видно, как из центрального входа в зоопарк вышел человек. Ничем не примечательный, он устало зашагал к расположенной невдалеке остановке автобуса.

Пауль Ройтман пошел следом. Их разделяло всего несколько метров, как вдруг человек остановился и обернулся:

– Добрый вечер, господин Ройтман.

От неожиданности остановился и Пауль. Потом подошел:

– Здравствуй, Исмаилов. Рад встрече. А ты?

– Я уже давно ничему не рад.

– Раз ты обернулся, значит, узнал меня сегодня днем?

– Конечно. Два почтенного вида господина зашли поглядеть на змей – это сразу бросается в глаза. Кстати, человек, который с вами зашел, тоже мне знаком. Имени его я не знаю, но помню, в военные годы он приезжал инспектировать нашу школу.

– Что ж, рад, что у тебя хорошая память, – Ройтман посмотрел вокруг. – Есть предложение посидеть и вспомнить былые годы. Ты после работы, наверное, голоден?

– Не без этого…

– Поужинаем в ресторане?

В ответ Исмаилов провел рукой по своему старенькому пиджаку, от которого попахивало чем-то не особенно приятным:

– В таком-то виде в ресторан?

– Если хочешь, пойдем в недорогую закусочную. Она здесь за углом.

…Они сели за отдельный столик, Ройтман заказал по кружке пива, рыбный салат и сосиски. Исмаилов с аппетитом навалился на еду. Ройтман поглядывал на него, потягивая пивко.

– Ну, расскажи, как поживаешь? – спросил он.

Исмаилов на минуту оторвался от еды.

– Что рассказывать… После войны долго мотался в поисках куска хлеба. Работал то грузчиком, то мусорщиком. Теперь вот убираю за этими тварями.

– Что имеешь?

– Заработка хватает на то, чтобы заплатить за комнату, которую снимаю, и на еду. Все мечтаю купить себе новый костюм, да в редкие свободные часы погулять по городу. Но не получается.

– Вернуться к своему прежнему ремеслу не хочешь?

Исмаилов сделал несколько глотков, слегка постучал кружкой о деревянный стол, словно кому-то грозил:

– Не сомневался, что рано или поздно вы зададите мне этот вопрос. Отвечаю: нет. В Советах меня ждет высшая мера, а я хочу жить. Бедно, как сейчас, но жить.

– Жить или существовать?

– Называйте, как хотите. Все равно нет.

Исмаилов замолчал, задумался. Ройтман начал понимать, что попросту теряет время. Он уже собрался идти, как вдруг услышал:

– Единственное, что меня тянет к Советам, так это желание увидеть родной Баку. А еще горы, аул, где проживала вся родня по материнской линии. Я часто бывал у них. Насколько мне известно, Хрущев вернул обратно народы, незаконно выселенные Сталиным. И я задаю вопрос: может кто-то из моей родни уцелел? Так хочется увидеть…

Ройтман передумал уходить; оживился, щелкнул, подозвал официанта:

– Еще по кружке!

А на Исмаилова нагрянули воспоминания:

– Иногда закрываю глаза и вижу отца и мать, – каким-то певучим тоном произнес он. – Отец был директором мебельной фабрики. В 1938-м его, как врага народа, арестовали и расстреляли. У матери не выдержало сердце. Меня выгнали из института. Хотели, чтобы я отрекся от отца, но я не пошел на это. Младшего брата Рустама отправили в детдом, где он умер от какой-то болезни. Я связался с одной компанией, промышлявшей квартирными кражами. А что делать, жить-то надо было? Попался. Отсидел два с половиной года. Когда вышел, не знал, куда податься – в нашем доме жили уже другие. Воровать? Ни за что! Оставалось только уехать в Чечню и поселиться в ауле у деда и зарабатывать ловлей змей. Их много в верховьях Терека. Особенно ценился яд…

– …гюрзы?

– Да, гюрзы. А потом была война, плен и все остальное…

Это походило на исповедь. Ройтман внимательно слушал, хотя биографию Исмаилова он знал еще по разведшколе.

– Родные места можно увидеть, будучи гражданином Германии, – наконец, произнес он.

– Это как?

– В турпоездке с немецким паспортом, как представитель какой-нибудь фирмы.

Дальше последовало молчание. Ройтман, понимая психологическое состояние собеседника, не решался повторно предлагать сотрудничество. Когда настало время прощаться, он поднялся, положил на стол визитку:

– Вот что, Гюрза, я знаю, на что ты способен. А ты знаешь, чего я хочу. Если надумаешь, позвони.

И Гюрза позвонил… на следующий же день.