1957 год, октябрь.
Город Ландсберг-ам-Лех в Баварии.
Тюрьма для военных преступников
Эта тюрьма была построена в 1910 году для особо опасных преступников. В 1924-м после подавления «Пивного путча» здесь отбывали наказание его участники, в том числе Адольф Гитлер, Рудольф Гесс и Грегор Штрассер.
Но человек со стороны никогда бы не подумал, что это тюрьма. Трехэтажный серого цвета особняк, чем-то напоминавший средневековый замок, сад внутри, асфальтированная дорога, ведущая к воротам. И только мрачный вид этих массивных железных ворот, будки охранников, да решетки на окнах говорили о том, что это не санаторий. Впрочем. Почему не санаторий? Режим для узников был жестким, но вполне приемлемым. День начинался с подъема в 6 утра, личной гигиены, уборки камер и коридоров и завтрака. После него заключенные работали в саду и клеили конверты. Далее обед, послеобеденный отдых и опять работа в саду. Наконец, в 17.00 ужин. Отбой был назначен на 22.00.
Заключенные имели право пользоваться тюремной библиотекой, за исключением политической литературы и книг по новейшей истории. Раз в месяц им разрешалось посылать и получать письма, а каждые два месяца предоставлялось право на свидание с родственниками. Здесь были чистые душевые и даже небольшой гимнастический зал. И кормили неплохо. Правда, потреблять алкогольные напитки не разрешалось.
Здесь совершались и казни, но только в первые годы после Нюрнбергского процесса. К началу 50-х годов тюрьма стала заметно пустеть – многие узники вышли на свободу. Причина проста – политика оккупационных властей, в первую очередь США, а также их западногерманских партнеров. Уже в 1952 году все бывшие нацистские чиновники, сотрудники СС и гестапо, согласно новому закону № 131, получили законное право занимать различные должности в государстве. Вершиной этих процессов стал закон об освобождении от судебного преследования, который вступил в силу в 1954 году. Практически со всех нацистских преступников были сняты обвинения, никто из них больше не считался преступником. Пришла пора ползучей амнистии.
К осени 1957-го узников «санатория» осталось совсем немного, всего восемь человек.
Одним из них был бывший оберштурмбаннфюрер СС Пауль Ройтман. Первые месяцы после ареста Ройтман был зол, как говорится, на весь белый свет. Еще бы, с ним в тюрьме сидели коменданты лагерей, матерые эсэсовцы, руководившие расстрелами мирных граждан, сожжением деревень и сел. А он во время войны никого не расстреливал, никого не сжигал. Он занимался охраной секретных военных объектов. И не его вина, что одна из ракет ФАУ, едва взлетев, упала на маленькую французскую деревушку, от которой ничего не осталось. Да и попался он бестолково. Жил спокойно в Испании под чужим именем, владел магазином спортивных товаров, приносящим небольшой доход. И все бы ничего, если бы не получил он вдруг письмо. Письмо было от брата Юргена, которого он считал погибшим. Юрген остался жив и перебрался в Люксембург. Он писал, что у него плохое здоровье, и перед смертью он хотел бы обнять брата. Пауль был тронут посланием и решил рискнуть. Из Испании до Люксембурга было два пути. Первый – напрямую через Францию; второй – морем до Италии, далее через Швейцарию и Германию. Помня о французской деревушке, Ройтман выбрал второй путь. И… в Германии его опознали.
Время злобы сменилось апатией. Однажды к нему в Лансбергскую тюрьму пожаловал представитель американской разведки и предложил сотрудничество. Ройтман отказался. Уж лучше досидеть свои 8 лет, тем более, что осталась ровно половина, а потом спокойно заниматься спортивными товарами. Да и как он мог сотрудничать с теми, от чьих бомб погибла его мать и многие родственники.
Читать Пауль Ройтман не любил, поэтому единственной отрадой для него было поливать цветы. Любовь к цветам уходила в далекое детство, когда он в охотку ухаживал за цветами, росшими у его небольшого дома в пригороде Мюнхена. Мать, медсестра из ближнего госпиталя, любовалась сыном, который и учился хорошо, и по дому все делал, и защищал своего младшего брата Юргена от драчливых сверстников. А как иначе? Он и Юрген росли без отца, погибшего в Великую, как тогда ее называли, войну.
Все изменилось, когда в дом пришел отчим. Леон Блюменталь владел швейной мастерской и был скуп до омерзения. Но первый конфликт между ним и Паулем случился на другой почве. Однажды под вечер, когда Пауль поливал цветы, Леон явился домой пьяный и прошелся по клумбе. «Зачем вы это делаете?» – возмутился Пауль. В ответ Леон, весивший около 100 килограмм, легко сгреб подростка в охапку, снял штаны и добротным кожаным ремнем отодрал по заднице. Это видели соседи, это видели проходившие по улице сверстники, а Пауль воспринял все, как личное оскорбление. И запомнил, надолго запомнил. Потом еще были стычки с отчимом, похожие на эту. После одной из них сосед Курт, владелец мясной лавки, подозвал Пауля и начал поучать: «Зачем ты позволяешь этому еврею глумиться над собой? Пока твой отец воевал за Германию, этот в тылу отращивал пузо. А сейчас такие, как он, устроили нам инфляцию. Ты немец и должен себя защищать».
Если бы только себя. Пришлось защищать еще и мать, которую Леон периодически бил, обвиняя в краже денег из собственного бумажника. В тот роковой день Пауль, который уже окончил гимназию и был студентом Мюнхенского университета, пришел с занятий раньше обычного. Уже подходя к дому, он услышал крики. Кричала мать – он сразу узнал ее голос. Когда Пауль вошел в комнату, то увидел лежащую на полу мать, возле которой суетился отчим, размахивая все тем же ремнем, которым когда-то стегал Пауля. Ну а дальше… он и сейчас не может сказать, что ему попалось под руку – похоже, что-то тяжелое. И этим тяжелым он со всей силой ударил отчима по лысому затылку. Тот, охнув, рухнул на пол, ударившись еще при этом виском об острый край стола. Мать тихо поднялась и с ужасом смотрела, что натворил ее сын. Леон Блюменталь лежал, широко раскинув руки, неподвижными глазами глядя в потолок. Из уголка рта сочилась струйка крови.
…Когда Пауля выводили из дома прибывшие полицейские, мать сидела на лавочке, закрыв лицо ладонями рук, и тихо рыдала. Испуганный брат Юрген молча следил за происходящим. И только сосед Курт вдогонку крикнул: «Молодец, Пауль! Ты настоящий немец!»
За убийство его могли бы казнить. Но откуда-то нашелся адвокат, который доказал, что была самооборона, что он защищал честь и достоинство женщины, своей матери. Ему дали только шесть лет. Не досидев и двух, он вышел на свободу. И опять ему кто-то помог. Кто? Он быстро понял, когда увидел у ворот тюрьмы соседа Курта в коричневой форме штурмовика. С ним было еще пятеро таких же парней с крепкими кулаками.
Дома его ждала поседевшая мать, которая по-прежнему работала медсестрой, и повзрослевший брат, ставший выше его на полголовы. В хозяйстве помогала тетка, и все выглядело пристойно, в достатке, хотя заработок матери оставался небольшой. На вопрос: «Откуда деньги?» брат Юрген с гордостью пояснил: «Нам помогла национал-социалистская рабочая партия!»
Что ж, за все надо платить. А когда к власти пришел Гитлер, Пауль Ройтман понял, в какую партию ему дорога. Дальше были грозные факельные шествия, еврейские погромы, избиения коммунистов и социал-демократов, но он, Пауль Ройтман, в прошлом студент, ловил себя на мысли, что все это не его, что у него нет ненависти ни к коммунистам, ни к евреям. И даже, будь на месте отчима не еврей, а немец, он по отношению к нему поступил бы также.
В университете его восстановили без проблем, и он успешно закончил технический факультет. Теперь, имея диплом инженера и билет члена национал-социалистской партии, он мог устроиться на любое предприятие. Он выбрал фирму, производящую перископы для подводных лодок и прочее оптическое оборудование. И работать бы ему там долгие годы, если бы в его жизнь снова не вмешался случай.
В ноябре 1939 года он приехал из Киля, где располагалась его фирма, в родной Мюнхен навестить мать и брата. Сосед Курт, который был уже владелец не только мясной лавки, но и целой сети магазинов, встретил его, как родного.
– Не желаешь увидеть выступление фюрера? – неожиданно спросил Курт.
К ноябрю 1939-го Германия присоединила уже Австрию, Чехию и Моравию, захватила большую часть Польши. И пусть Англия и Франция объявили ей войну, серьезных боев не было. А на востоке заключен Пакт о ненападении с Советской Россией. Популярность Гитлера в Германии была заоблачной. И молодой инженер Пауль Ройтман, не веря услышанному, произнес:
– Конечно, желаю. Но кто меня пустит?
– Тогда завтра идем!
– Но куда?
– Скажу по дороге.
Завтра было 9 ноября. В этот день по традиции Гитлер должен был выступать с речью в одной из пивных Мюнхена, чтобы почтить память «героев 9 ноября» – жертв неудачного путча 1923 года. Речь Гитлера была на удивление краткой, словно он предчувствовал недоброе. Обычно он после выступления задерживался, беседуя с ветеранами партии. А через 2 минуты после того, как он ушел, раздался мощный взрыв. Зал был наполовину разрушен, были убитые и много раненых, в том числе Пауль. Взрывной волной его отбросило на колонну, он сильно ударился, но сознание не потерял. А потом чьи-то крепкие руки его подняли, обхватили за плечи и вывели из зала. Единственно, что он успел разглядеть, так это черную эсэсовскую форму человека, который вывел его после взрыва. Пауль сидел прямо на мостовой и тяжело дышал. Вскоре подъехали санитарные машины, прибыли полицейские. А потом подошел и спаситель. И только сейчас Пауль заметил, что черная форма его во многих местах разорвана, а на лице запеклась кровь.
– Как вы? В порядке? – спросил тот, что был в разорванном мундире и достал пачку сигарет. – Курите?
– Курю, но сейчас нет желания. Голова раскалывается, – с трудом произнес Пауль. – Спасибо вам за все. Но… вы тоже ранены?
– А, пустяки… – ответил офицер и, выругавшись, процедил сквозь зубы. – Ох, кто-то ответит за это.
Вскоре совсем рядом затормозил автомобиль. Из него выскочил шофер в такой же черной эсэсовской форме:
– Господин оберштурмбаннфюрер, вы не ранены?
– Живой… – отмахнулся тот.
– Куда вас отвезти?
Пауль с трудом поднялся, его покачивало.
– Меня зовут Эвальд Брайтнер, – представился человек в черной форме.
– Пауль Ройтман, инженер…
Тем временем в санитарные машины стали грузить убитых и раненых. Близ места взрыва скапливалась большая толпа зевак, но полиция оцепила все вокруг.
– Вот что, Ганс, – обратился Брайтнер к шоферу. – Мне по долгу службы надо здесь задержаться. А ты отвези этого молодого человека домой и возвращайся.
Брайтнер и Ганс взяли Пауля под руки и довели до машины.
– Выше голову, инженер, мы еще встретимся, – сказал на прощание Брайтнер и крепко затянулся сигаретой.
Они действительно встретились. На следующий день в дом Пауля Ройтмана пришел врач, хотя врача Пауль не вызывал. Врач расспросил обо всем случившемся накануне, выслушал жалобы, послушал дыхание, посоветовал пройти рентген а также больше спать и гулять на свежем воздухе.
Вслед за врачом появился Брайтнер, и Паулю показалось, что они приехали вместе на оставшемся у ворот «опеле»; вот только зашли поодиночке. На Брайтнере была уже новенькая форма того же черного цвета. Он был гладко выбрит, подтянут, полон сил. Спросил о здоровье, отпустив еще раз проклятия в адрес тех, кто устроил взрыв, Брайтнер глянул на часы:
– Прошу извинить, у меня мало времени. Поэтому сразу перейдем к делу.
Мать, как всегда была на дежурстве, брат Юрген, призванный на военную службу, находился где-то в Польше. Поэтому можно было спокойно беседовать с глазу на глаз. Они присели на лавочке напротив клумбы с цветами, за которой всегда бережно ухаживал Пауль.
– Господин Ройтман, я ознакомился с вашей характеристикой, – начал Брайтнер. – Вы уже несколько лет состоите в национал-социалистской партии и к тому же имеете высшее техническое образование. Такие люди нам нужны.
«Кому это нам? – хотел, было спросить Пауль, но промолчал. А Брайтнер заявил:
– Германия возродилась и усиливается. Под руководством фюрера нам предстоят великие дела. Но, чтобы их вершить, необходимо перевооружить армию, представить нашим промышленникам, нашим фирмам новые научно-технические разработки, как свои собственные, так и те, что создали за рубежом.
– Но это называется промышленным шпионажем? – на этот раз Пауль не промолчал.
Брайтнер изучающе посмотрел ему в глаза:
– Молодой человек, нынче каждый немец, создавая что-либо существенное, должен отвечать только на один вопрос: нужно это Германии или нет? А как он это существенное создает, роли не играет. Вы меня понимаете?
Ройтман утвердительно кивнул, а Брайтнер продолжил:
– Отдел, который я возглавляю в Службе безопасности, занимается охраной научно-технических разработок, родившихся в нашей стране. Мы, немцы, умеем изобретать, создавать; у нас передовая наука. Это требует надежной охраны. Но мы еще должны знать, что делается в области науки и техники у наших соседей, даже если с ними… – Брайтнер сделал паузу, закурил, – …даже если с ними заключен Пакт о ненападении. Я глубоко убежден, что организацию охраны наших секретов, как и добывание их в других странах должен осуществлять человек, не только преданный рейху и фюреру, но и разбирающийся в технике.
Брайтнер докурил сигарету, сделал паузу и снова изучающе посмотрел в глаза:
– Вы не находите, что мы с вами уже встречались? Я имею в виду не вчерашние трагические события.
Еще немного – и Пауль сам бы задал такой вопрос.
– Помню, – негромко произнес он. – Вы ведь тоже выпускник Мюнхенского технического университета?
Он, конечно, помнил: университет не раз посещали выпускники прошлых лет. Среди них был Брайтнер, а однажды и сам Гиммлер.
– Прекрасно, у вас хорошая память! – подытожил Брайтнер и тут же высказал самое главное: – Я предлагаю вам работать в моем отделе. Только это скорее не предложение, а приказ! Англия и Франция объявили нам войну, поэтому сейчас для нас, немцев, время уговоров и предложений прошло; настало время приказов и их выполнений. Кстати, как у вас дела с иностранными языками?
– С французским хорошо, с английским хуже.
– Их знание придется дополнить изучением еще кое-каких языков.
…Вступив в ряды СД, получив звание унтершарфюрера, Пауль Ройтман был направлен на три месяца в специальную школу под Гамбургом. Он ожидал, что одним из «кое-каких» языков будет русский. Так и произошло: русский пришлось поизучать, но упор был сделан на изучение… шведского, который давался намного легче, чем русский. «Зачем шведский?» – задавал себе вопрос Пауль. Но ответ получил сразу после окончания школы. Его внедрили в окружение главы известной шведской компании Франца Отмана.
– Имейте в виду, – инструктировал его Брайтнер перед отправкой в Стокгольм, – компания «Отман и Стоун» занимается поставками железной руды в Германию. Для Германии, у которой нет своей руды, это вопрос жизни и смерти. Но Отманом и его компанией могут интересоваться англичане и русские. С англичанами проще: они пытаются контролировать путь руды по Северному морю из норвежского порта Нарвик. На Балтике англичан нет, и суда с рудой благополучно следуют в германские порты. Но здесь могут появиться русские и проявить интерес к Отману и его компании. Поэтому за Отманом надо пристально следить, тем более, что он выходец из России. В случае, если начнется война с Советами… да-да, я не оговорился, война рано или поздно будет… русские обязательно попытаются перекрыть канал поставки руды.
Внедрение прошло успешно. Пауль Ройтман стал Гуннаром Неслундом – шведом с немецкими корнями. Неслунд-Ройтман, как помощник главы компании, неотступно следил за своим шефом. И все же с началом войны с Советской Россией появились факты, говорящие, что Отман вошел в контакт с советской разведкой. В дальнейшем Отмана пришлось убрать, и компанию, поставлявшую руду в Германию, стали контролировать немцы.
После у него, у Пауля Ройтмана, была работа в разведшколе, служба в охране ракет ФАУ, трагедия с той самой французской деревушкой, из-за которой он «загремел» на 8 лет, и, наконец, охрана «Морского чёрта».
…Пауль Ройтман оторвался от воспоминаний, взял в руки лейку, набрал воды из крана. Что ему осталось в жизни? Воспоминания, да поливка цветов… Тоска…
В это время заскрежетали тюремные ворота, и во двор въехал автомобиль. Ройтман следил за его передвижением и вдруг поймал себя на мысли, что если приехал тот самый американец, агитировавший работать на их разведку, то сейчас, когда все осточертело, он, Пауль Ройтман, ответит утвердительно. Но из машины вышел совсем другой человек.
– Для такого заведения, как тюрьма, вы неплохо выглядите, – Брайтнер первым подал руку и улыбнулся.
Они медленно пошли по садовой дорожке, усыпанной мелким гравием.
– Относительно вас могу сказать тоже самое, – Ройтман тоже сделал попытку улыбнуться, но у него не поучилось. – Только тюрьма, наверное, здесь непричем.
– Ошибаетесь, дорогой Пауль, еще как причем. Довелось мне побывать в шкуре узника тюрьмы Шпандау. Разве можно было оставить на свободе группенфюрера СС? Три года назад вышел. Слежу за собой: регулярно плаваю, делаю утреннюю зарадку.
– И активно работаете?
– О, да от вас ничего не скроешь. Конечно же, работаю, тружусь на благо Германии.
Брайтнер остановился и изучающе посмотрел Ройтману в глаза, как когда-то делал много лет назад:
– А вы не желаете поработать на благо Германии?
Ройтман почувствовал волнение:
– А от Германии что-то осталось?
– Ну, ну… зачем так говорить. Вас в каком году арестовали?
– В одна тысяча девятьсот пятьдесят втором.
– Даже тогда были признаки возрождения.
– Но я-то находился в Испании. Скромно владел магазином спортивных товаров и о Германии знал только одно – что их две: Восточная, которая находится под властью Советов, и Западная, ее контролируют англосаксы…
– …которые не мешают нам развиваться. Даже в области спорта. Вы знаете, что сборная Западной Германии стала чемпионом мира по футболу?
– Не может быть!
– Да-да, чемпионом мира. В финале мы обыграли фаворитов венгров. Но это случилось три года назад.
О проекте
О подписке
Другие проекты