Прогремел выстрел, подняв с деревьев стаю неведомо откуда взявшихся здесь ворон. Видно было, как дробь ширкнула по поверхности камня, подняв облачко снежной пыли. Пищуха дернулась и безжизненным комочком скатилась к основанию каменной глыбы. Мы подошли, подняли зверька с земли.

Теперь можно было рассмотреть его как следует. В этот раз он показался мне довольно симпатичным. Небольшой зверушка размером с колонка, даже, пожалуй, покрупнее. Мордочка его ничуть не была похожа на крысиную. Скорее он был похож на маленького кролика, зайца или комнатную собачку, только уши не такие, – круглые. И потом у пищухи совсем не видно было хвоста. Зоологи не напрасно по внешнему виду сравнивают пищуху с хомячком. К тому же она, как я узнал позже, чистая вегетарианка, – питается травой, на зиму готовит запасы сена, предварительно его высушив. При этом, пишут исследователи, подворовывает сенцо у других менее осмотрительных сородичей. За эту хозяйственную склонность пищуху еще называют сеноставкой.

– Напрасно ни за что – ни про что сгубили зверька, – подумал я с сожалением.

Пока Артем рассматривал пищуху, я огляделся по сторонам, увидел в нескольких местах вдоль края курумника пересекающиеся следы колонка. Прошелся по следу, пытаясь разобраться, что его здесь привлекло, но так ничего и не понял. Только удивился крупности отпечатков. Матерый, должно быть, колонок, – подумал я.

– Слушай-ка, Артем, – обратился я к сыну, – смотри, сколько здесь следов колонковых. Да крупные-то какие! Раз уж случилось такое дело, – сгубили зверька, – давай поставим здесь где-нибудь капкан со свежей наживкой. Вон она толстушка какая. Может, позарится колонок? – Артем не возражал.

Выбрали место возле сосенки, где стояли подобно двухскатной крыше, опираясь друг на друга, два плоских камня. Подобрали палку-сухостоину, веревочкой плотно примотали к ней пищуху. Нашелся в рюкзаке и запасной капканчик. Закрепили его отожженной проволокой, приготовленной для заячьей петли, к той же палке рядом с тушкой. Сунули все это под каменную крышу, насторожили капкан, конец цепочки закрепили в основании стоявшей рядом сосенки. Припорошили все снегом, замели, насколько это было возможно, собственные следы.

Пока всем этим занимались, стало смеркаться. Торопливо собрались и двинулись к дому. Отметить в своей тетрадке установленный капкан я так и не удосужился, – то ли пожалел для этого времени в наступающих сумерках, то ли попросту забыл в суматохе последних действий. Домой мы с Артёмом вернулись уже затемно.

*

В следующую субботу проверять капканы я отправился один. Артем чем-то был занят. Да я и сам не намерен был привлекать его к этому делу. Еще в ночь занепогодило, запуржило. Сырой пронизывающий ветер трепал деревья. Тот, кто жил в Забайкалье, знает, каким бывает там конец февраля. Не хватало еще простудить парня, – думал я. Тем не менее, капканы нужно было проверить, и я пошел в эту круговерть.

Опустив «уши» своей рассомашьей шапки и подняв воротник, шел по обочине дороги к лесу, мысленно проклиная свое увлечение. Когда зашел, наконец, в лес, – немного полегчало. Ружье расчехлять не стал, двинулся сразу к началу путика. Нужно было проверить капканы, и домой, – к теплу.

Как и в прошлый раз, путик ничем меня не обрадовал. Более того, я сбивался с пути, поскольку тропу мою занесло, приходилось то и дело заглядывать в мою полевую тетрадку, чтобы выйти к капканам, руководствуясь ориентирами. Но капканы были пусты. Правда в одном месте я все же испытал мстительное чувство радости, – возле сработавшего капкана валялась с размозженной головой сойка.

– Допрыгалась, – невольно воскликнул я с полным, не скрою, удовлетворением. Она, видимо, попыталась склюнуть приманку, лежавшую на пятачке капкана, ну а он, понятное дело, эмоциями не обладал, – красивая она птичка, или нет, – щелкнул и размозжил ей голову.

Что мне оставалось делать с замороженной тушкой. Порвал её на куски, часть оставил в качестве приманки у этого капкана, остальное забрал для других. Не рябчик, конечно, но колонок и этим не побрезгует. Пошел дальше. Вышел к концу путика, убедился, что и в последнем капкане ничего нет, сунул тетрадку в карман, заторопился к дому. Ну что же, – утешал я себя, – бывает.

Прошел, наверное, уже с километр, как вдруг обожгла мысль, – мы же ведь там, у курумника еще один капкан поставили. Только охотник может сказать, какие при этом появляются в голове мысли. Ну конечно, – сразу рисуется картина, что именно там, в этом самом капкане и сидит сейчас заветная добыча. От этой назойливой мысли просто так не избавишься. Я развернулся и зашагал сквозь снежную круговерть обратно, – к курумнику.

Подошел, заглянул под каменную «крышу». Там поверх выбитого в земле пятна уже припорошенного снегом, лежала замерзшая черная кошка. Она-то откуда здесь взялась, – опешил я. Впрочем, – появилась мысль, – недалеко за Ингодой дачи, мало ли что могло заставить её забрести в лес. Отцепил цепочку капкана, закрепленную у основания сосны, вытащил, перевернул «кошку» вместе с палкой-сухостоиной, и ахнул.

Передо мной лежал великолепный соболь с симпатичной мордочкой, круглыми ушками, черными бусинками глаз, правда уже утратившими свой живой блеск, и ярким желто-оранжевым пятном под горлом. Серенькое его брюшко отсвечивало голубизной, спина, бока и пышный хвост отливали смолисто-черным шелковистым блеском. По всей поверхности собольей шубки серебрились равномерно разбросанные ярко белые сединки. Можно ли рассказать о такой красоте. В полной мере понять драгоценность добычи мог только человек, который сам увидел зверька, собственной рукой ощутил шелковистость и тепло собольего меха.

Я в этом деле был новичок, – малоопытный охотник-любитель, но я уже успел немало прочитать об охоте, и не мог не понять, что передо мной – настоящий баргузинский соболь, – наиболее редкая и драгоценная его разновидность. Мелькнула, конечно, мысль, что лицензии-то у меня на отлов соболя нет, – стало быть, добыт он по-браконьерски. Но не нести же его теперь в охотинспекцию, – резонно подумал я, – перемелется.

Забыв о непогоде, стал поспешно освобождать защемленную капканом лапу зверька. От пищухи, конечно, уже и следа не осталось, да и сама палка, к которой она была привязана, была изгрызана почти наполовину.

Раскрыв челюсти капкана, закинул его в рюкзак, туда же бережно уложил соболя. Не задерживаясь, двинулся к дому. Идти два часа среди снежной круговерти по пустынной дороге к городу, потом ехать на автобусе, а в завершение всего еще и шагать через полгорода по улицам не хотелось. Решил идти самым коротким путем, – через Ингоду к электричке.

Чуть ли не кубарем скатился с хребта к началу Молоковской дороги, вышел к Ингоде. Река здесь была относительно неширокой, – метров десять-пятнадцать. Прибрежная часть русла была заснежена, но середина на всем протяжении подозрительно чернела, будто уже подтаявшая. Я в растерянности остановился. Не хватает еще провалиться.

Сбил ногой смерзшийся кусок земли на берегу, швырнул его на середину реки. Тот упал с глухим стуком, – лед выдержал. Подобрал валявшуюся на берегу жердину, поправил за спиной рюкзак, лег пузом на лед, пополз по-пластунски, толкая жердину перед собой.

Через час я уже стоял перед дверью своей квартиры.

– Что-то ты раненько сегодня, – полувопросом встретила меня жена.

– Так ты посмотри, непогодь-то какая, – ответил я, сбросив на пол рюкзак и снимая унты. Жена, молча, ушла на кухню. Я разделся, развязал рюкзак, достал соболя, встряхнул его, держа «за шкирку». Разморозившийся за теплой моей спиной, пока я ехал в электричке, он висел теперь, распрямившись, во всей своей красоте, переливаясь сверкающим мехом. Я шагнул к кухне, держа соболя в вытянутой руке.

– Ох, неужели соболь? – услышал я восторженное вопрос-восклицание своей супруги. Что-то зазвенело, упав на пол.

*

Утром, чуть свет, я был уже на ногах. Застелив письменный стол тряпицей и запасшись медицинским скальпелем, острым перочинным ножом и бритвенными лезвиями, при свете настольной лампы приступил к снятию шкурки. Снимал чулком. Скальпелем сделал надрез в пасти зверька у соединения губ с деснами, стал осторожно заворачивать шкурку на голову, аккуратно обрезая хрящи под носиком, ушками, возле ресниц. Потом осторожно, без применения ножа, миллиметр за миллиметром стал снимать шкурку с туловища. С лапок шкурку снимал тоже чулком, без надрезов, до самых коготков, которые оставил при шкурке. Медленная, кропотливая работа, требующая большого внимания и осторожности. Артем помогал мне в качестве подмастерья.

Когда приступил к снятию шкурки в области промежности, был немало озабочен неожиданным открытием. Оказалось, что половой член зверька снабжен косточкой. – Вот тебе на! – подумал я, – а это-то зачем? Удовлетворительного ответа на этот вопрос я тогда не нашел.

Пожалуй, больше всего времени потратил я на хвост, боялся испортить эту красоту. Шкурку нужно было аккуратно и ровно разрезать по нижней стороне по всей длине. Наконец, уже поздно вечером работа была завершена. Шкурка снята, тщательно очищена, обезжирена, надета на правилку для просушки. Стали думать, как рационально использовать появившуюся у нас ценность.

– Шапочку мне нужно сделать, – заявила жена, с вожделением разглядывая пушистый хвост.

– Так ведь соболь хоть и большой, а одной шкурки, наверное, недостаточно будет, – усомнился я.

– Ты в этом деле ничего не понимаешь, сейчас так делают: верхушка шапки каракулевая, а вокруг – соболёк.

Я действительно ничего не понимал в этих «женских штучках», поэтому мне ничего не оставалось, кроме как согласиться. Других вариантов не было.

В запасе у меня были разные там квасцы и прочая химия, которую я использовал при выделке колонковых шкурок. Для их правильного применения нужен был навык, немалый опыт, которым я, увы, ещё не обладал, потому, наверное, и испортил уже пару шкурок. С соболем это было недопустимо, и я пару вечеров провел в областной библиотеке, перечитывая разные промысловые книжки и рекомендации бывалых охотников в надежде найти наименее рискованный рецепт выделки.

Попутно старался найти ответ на мучивший меня вопрос об этой самой косточке. Но в охотничьих книжках об этом ничего не было сказано, а чтобы обратиться к специальной литературе биологов-зоологов, нужно было знать, как все это правильно называется, или хотя бы, как называется эта область биологической науки. Всего этого я, конечно, не знал, да и времени для таких поисков не было.

В те годы на телевидении появилась и получила популярность новая телевизионная программа «Что? Где? Когда?». – Ладно, – подумал я, – отправлю-ка я эту косточку знатокам с вопросом: что это такое и для чего нужно? Они ребята начитанные, умные, – пусть лоб морщат.

Что же касается рецепта выделки, то решил взять на вооружение старинную технологию квашения, – классический способ выделки шкур с использованием ржаной муки с добавлением соли, дрожжей и соды, обеспечивающий, как было сказано, высокое качество выделки и большую прочность кожи. Правда, рекомеендатели предупреждали, что технология эта весьма трудоемка, к тому же еще и вонючая. Но, подумал я, – это перетерпим, было бы надежно.

Наступила весна, потом пришло лето с многочисленными заботами полевого сезона, – было уже не до соболя. Догадывался, конечно, что жена ищет хорошего мастера, который мог бы исполнить её мечту. Дело было не таким простым, как может показаться сегодня. Мало того, что хотелось найти настоящего мастера-скорняка, проблема состояла еще и в том, что соболь- то добыт незаконно, – можно было и на неприятности налететь.