Глава II. Бухара. 1921 год

Обогнув седловину, тропа, упиралась в отвесную скалу. Темир осторожно ступил на шаткую поверхность овринга. Несмотря на то что дорога эта периодически чинилась и обновлялась, идти по ней было опасно всегда, особенно зимой, когда с отвесных скал и обрывов на тропу сходили снежные лавины и камнепады.

Пройдя половину пути, Темир наткнулся на полуразрушенный участок, пострадавший от недавнего камнепада.

«Повернуть назад или, рискуя жизнью, попытаться преодолеть, пройти?» – напряженно думал он, осматриваясь.

Спровоцировавшая камнепад снежная лавина, видимо, снесла по пути сложенный из жердей пастушеский шалаш. Несколько жердей, в руку толщиной, зацепившись за выдержавший удар стихии настил, виднелись сразу же за двухметровым провалом.

Развязав кушак, опоясывающий зимний чекмень, Темир попытался накинуть конец его на сучковатую жердь. С первого раза ничего не получилось. Лежа на снегу, на самом краю шаткой тропы, он бросал кушак еще и еще раз, и когда, уже было совсем отчаявшись, взмолился Богу, кушак зацепился за сук. Темир начал осторожно тянуть кушак на себя, и вскоре первая жердь была у него в руках. Оставшиеся три было достать уже проще.

Уложив жердины поперек провала и крепко связав их кушаком, Темир переполз по ним через зияющую пропасть. Отдышавшись, он вытянул жерди и, взвалив их на плечи, зашагал дальше.

«Кто знает, – думал он, – что еще ждет меня дальше?»

Шаткая, трясущаяся тропа часто шла зигзагами, иногда ступеньками в виде лестницы. При движении все это зыбкое сооружение потрескивало, колыхалось, казалось, вот-вот обрушится в бездну. Темир старался не смотреть вниз и продолжал движение, глядя вдаль, то и дело поправляя на плечах скользкие жерди. Вдруг на лицо его упала тень. Взглянув вверх, он увидел, как над ним парили черные птицы, раскинув большие крылья, подбитые белыми перьями. Одна из них вдруг резко спикировала вниз и плавно приземлилась в глубине пропасти. Темир невольно глянул вниз и увидел на снегу продолговатое серое пятно, к которому осторожно подбирался горный падальщик. Подобравшись поближе, он что-то победоносно проклекотал. На его крик тут же слетелись сородичи – и вскоре на дне пропасти начался кровавый пир.

«Похоже, это осел чей-то в пропасть свалился. А ведь на его месте мог оказаться и я!» – с ужасом подумал парень и, осторожно ступая, направился дальше. Пройдя овринг растянувшийся почти на целую версту, он вышел на проторенный караванный путь и, почувствовав под ногами твердую почву, весело и легко зашагал в долину. Вскоре на смену заснеженным склонам пришли голые скалы. Чем ниже спускался с гор Темир, тем более прекрасной и живой становилась природа. Вдоль многочисленных ручьев то здесь, то там пробивалась изумрудная травка, расцветали первые весенние цветы. Навстречу начали попадаться путники, торопливо бредущие по своим делам. Изредка обгоняли его всадники, презрительно поглядывая сверху на пешеходов. Глядя на конников, Темир мысленно представлял себя на их месте. И это все больше и больше укрепляло его в мысли – во что бы то ни стало стать нукером Ислам-бека.

От отца Темир уже не раз слышал о хозяине этих земель, отару которого вот уже на протяжении многих лет он пас вместе с отцом и старшим братом, до тех пор, пока не произошла трагедия. С восторгом рассказывая о знатности Ислам-бека, отец словно наставлял его на нелегкий путь не пастуха, а истинного кочевника. Он рисовал Темиру картины праздничных скачек и козлодраний, на которых Ислам-бек был неизменным победителем. Не раз получал он из рук Гиссарского хана парчовые халаты за победы в скачках и борьбе. Эта слава и позволила ему еще в юном возрасте сколотить небольшой отряд из молодых односельчан. Вскоре эмир взял его в свою гвардию. «Мулла, бек, бий, девонбеги, лашкабоши, тупчибоши, газий» (священный, духовный и военный вождь, правитель и судья) – гордо звучали среди локайцев его новые звания.

Несмотря на нелегкую пастушескую жизнь и поборы эмирских сборщиков налогов, отец никогда не сетовал на трудную жизнь и учил своих сыновей всегда и во всем почитать бека. И прежде всего потому, что он был их кормильцем, защитником и, наконец, примером для подражания. В воображении Темира Ислам-бек представлялся в образе истинного воина, смелого, ловкого, сильного и справедливого. Только произошедший после гибели отца и брата случай, когда у него по приказанию Ислам-бека силой отобрали овец, немного поколебал веру Темира в справедливого хозяина, но он почему-то думал, что слуги бека просто воспользовались его именем, чтобы ограбить беззащитного сироту. И оказался прав. Когда он, по прибытии в родовой кишлак Ислам-бека, рассказал ему о проделках его нукеров, тот не на шутку рассердился и приказал тут же собрать во дворе всех своих слуг.

– Кто из них посмел обидеть сироту? – метая глазами молнии, грозно спросил он.

Внимательно всматриваясь в перепуганные лица слуг, Темир указал на одного из своих обидчиков.

– Как ты посмел, сын шакала, воспользоваться моим именем для свершения своих черных дел?

– Но, хозяин… – пытался что-то объяснить нукер, но Ислам-бек, не дав ему договорить, полосонул камчой по спине.

– Я тебя посылал искать пропавших в горах овец, а не отбирать последнее у сироты. Так ты исполняешь мои приказания?

Упав перед беком на колени, нукер потянулся было руками к краю его парчового халата, но получив удар ногой, отлетел в сторону.

– Так будет с каждым, кто будет неверно выполнять мои приказы, – пообещал грозно бек. – На конюшню, – бросил Ислам-бек размазывающему по лицу кровь нукеру.

– А ты, – обернулся он к Темиру, – займешь его место. Я вижу – ты парень смелый и сообразительный, раз смог в это время пройти весь овринг и не провалиться в пропасть. Будешь моим посыльным. – Бек протянул ему для целования руку, что для юнца считалось высшей похвалой.

Темир, не приученный к бекскому этикету, молча смотрел на протянутую руку, не зная, чего от него хотят.

– Целуй руку, дурак! – толкнул его в плечо стоящий рядом нукер.

– Локайцу не пристало целовать руку локайцу, – убежденно сказал Темир, горделиво вскинув голову.

Ислам-бек пристально взглянул в глаза оборванца. Увидев в них искреннюю решимость и даже вызов, он, убрав руку, недовольно проворчал:

– Что тут поделаешь, когда нищий пастух мнит из себя благородного отпрыска?

– Плетьми проучить, – подобострастно предложил воин из свиты бека.

– Не надо. Смелые и гордые горцы мне тоже нужны, – сказал хозяин. Уже уходя, бросил Темиру: – Он скажет, чем тебе заняться, – и указал на обвешанного оружием нукера, только что предлагавшего проучить строптивого юношу плетью.

– Иди за мной, – глухо сказал тот, недружелюбно покосившись на нового любимчика хозяина. Подойдя к опрятной, выбеленной известью глинобитной мазанке, он толкнул дверь и, войдя вовнутрь, позвал за собой Темира.

В небольшой комнатушке стояли два топчана, на которых лежали набитые сеном тюфяки. Пол был застелен однотонной черной кошмой. Напротив единственного окна стоял низенький столик – достархан.

– Будешь жить здесь, – недовольно косясь на своего нового сотоварища, бросил нукер. – С восходом солнца примешься за работу, – добавил он перед тем, как выйти, и плотно закрыл за собой дверь.

Ошарашенный произошедшими за последние несколько минут событиями, Темир стоял посреди комнаты, не зная, что делать.

«Если попадешь в горах в затруднительное положение, – неожиданно вспомнил он наставления отца перед первым его походом на джайляо, то первым делом ищи укрытие, а потом верных друзей». Потом, часто оставаясь наедине с природой, он понял, что в нелегкой пастушьей жизни друзьями отца были не только такие же, как он, пастухи и клыкастые охранники – собаки, но и предметы, постоянно его окружающие. С огнем, водой и звездным небом он разговаривал так же, как с людьми.

«Все, что создал Всевышний, создано во благо человека, – нередко говорил отец. – Надо только с любовью относиться ко всему, что нас окружает, и природа непременно отплатит добром». Он никогда не сетовал на свою нелегкую судьбу, стойко перенося все жизненные тяготы, приучая к этому своих сыновей.

«Укрытие у меня есть, а вот с друзьями – плохо, – подумал Темир, – пока что здесь я обзавелся лишь недругами. Ну что ж, время покажет, что делать дальше», – успокоил он себя и устало повалился на одну из пустующих коек.

Чуть только забрезжил рассвет, в дверь громко постучали. Темир вскочил на ноги и, протирая на ходу глаза, вышел во двор. Там уже толпились с десяток вооруженных винтовками и саблями нукеров, готовых к дальнему походу. Это было видно по тому, что они, заседлав своих коней, вязали к седлам тугие хорунжины, мешочки и туесочки.

Вскоре из дома вышел Ислам-бек, к которому расторопные слуги тут же подвели вороного ахалтекинца. Вскочив на коня, он проницательным взглядом оглядел свой небольшой вооруженный отряд.

– Эй, Темир, а ты что отлыниваешь? – крикнул Ислам-бек. – Зайнулла, приведи джигиту коня, – приказал он слуге, державшему его вороного под уздцы.

Слуга со всех ног кинулся к конюшне и вскоре вывел оттуда гнедого жеребца, в экстерьере которого даже внешне чувствовалась примесь крови арабских скакунов. Явно застоявшийся в стойле конь бил копытом и косил налившимся кровью глазом на людей.

– Тулпар чужаков не любит, – сказал хозяин, хитро улыбаясь, – сможешь усидеть без седла – конь твой.

Темир с ходу вскочил на спину скакуна и что было сил сдавил ему бока пятками. Почувствовав на себе сильного противника, Тулпар встал на дыбы. С трудом осадив норовистое животное, Темир, уверенно сидя на коне, подъехал к Ислам-беку.

– Ты достойно выдержал свой первый экзамен, – удовлетворенно сказал хозяин и приказал одному из слуг: – Отдай джигиту свой кинжал и принеси поскорее седло!

Слуга беспрекословно отдал спешившемуся Темиру кинжал и стремглав кинулся за седлом.

Сунув оружие за пояс, Темир принял из рук слуги седло и, аккуратно уложив его поверх попоны, потуже затянул подпругу.

– Держись поближе ко мне, – крикнул Ислам-бек и, пришпорив своего ахалтекинца, словно ветер выпорхнул из своевременно раскрытых слугами ворот. Вслед за ним, гикая и горланя во все горло что-то воинственное, помчались нукеры. Темир вскочил на своего скакуна и, с места рванув вперед, вскоре поравнялся с ними и, пришпорив коня, рванул вслед за Ислам-беком, маячившим вдали. Ловя на себе завистливые взгляды нукеров, он быстро обогнал их и, дав коню полную свободу, начал понемногу догонять вырвавшегося далеко вперед бека.

После почти получасовой скачки хозяин остановил своего вороного у подножия перевала, на берегу небольшой горной речушки. Оглядев подскакавшего к нему первым Темира, он, улыбнувшись, сказал:

– Из тебя выйдет настоящий джигит. Но только в том случае, если ты будешь верен мне и только мне, – добавил Ислам-бек, хищно осклабившись.

Подождав, пока вокруг него соберутся все остальные, он сказал:

– Мне, как амлякдару, главному сборщику налогов в Гиссаре, эмир поручил собрать закят с нерадивых дехкан кишлака Сары-агач, которые по научению большевиков отказываются выполнять свои священные обязанности. Я заставлю их платить, а заодно самых строптивых из них жестоко накажу. Путь далекий, и потому надо поберечь своих коней, – заключил Ислам-бек, пустив коня рысью.

На довольно крутой горный перевал всадники поднимались, ведя коней в поводу. Только Ислам-бек, то и дело сдерживая своего вороного, гарцевал сзади, подгоняя отстающих.

Темир шел рядом с пожилым нукером, который, как показалось юноше, не питал к нему неприязни, и когда все спешились, тот подошел к нему.

– Зови меня Султан-бобо, – сказал он.

Своим глухим, почти отеческим голосом и простыми, шедшими от души словами он чем-то напомнил Темиру отца. И он сразу же проникся к нему доверием.

– Когда будем окружать кишлак, ты не рвись вперед, – поучал новый товарищ Темира, – держись меня.

– Хорошо, Султан-бобо, – с благодарностью в голосе ответил Темир.

Несколько минут они шли молча.

– Султан-бобо, а кто такие большевики? – с искренним интересом спросил юноша.