ГЛАВА 4

Ланкрэ

Занятная она, эта малявка в капоре. Небось воображает себя крутой дамой-полицейским, но – типаж не тот. Хотя, справедливости ради, истинная суть женщины и типаж редко совпадают.

Уж поверьте опытному мужчине. Чего я только не наблюдал в этом смысле!

Иная дама с темпераментом и повадками Мессалины вполне может иметь облик скромной добродетельной домохозяйки, этакой пухленькой лапочки с курносым носиком, и платьице в горошек. А яркая и стильная особа, рассекающая по жизни с хищным видом, вполне может на деле оказаться испуганной домашней девочкой, беззащитной и трогательно ранимой. И так далее.

Теория у меня на этот счет такая, что женщина иногда пытается с помощью наряда выразить не себя, а поиграть немножко в ту, которой она хочет быть, не имея ни малейшего шанса ею стать.

Ну вот, и эта крошка с глазами лесной феи не похожа совсем на суровую женщину-сержанта. Но вполне вероятно, что она отличный следователь.

А вообще, почему я о ней думаю?

Но эти глаза цвета аквамарина! Это очаровательное лукавство в уголках губ, даже когда она пытается выглядеть серьезной! Занятное знакомство устроила мне госпожа судьба…

Воздушное создание, легче самой легкой тени. Бывало ли у вас такое, что после весеннего дождя, оказавшись рядом с кустом цветущей сирени, вы вдруг всем существом ощущаете чей-то взгляд из темной глубины ветвей, словно кто-то невидимый, но – родной вам, родная душа, смотрит на вас и хочет позвать вас, открыться вам, но боится? Вот что-то подобное я ощутил, глядя на нее – даже вкус дождя и свежесть мокрой сирени.

А ведь она мне реально нравится. Кто скажет, почему из тысячи хорошеньких девушек вдруг понравится вот эта, а все остальные – мимо?

Отчего люди глупейшим образом влюбляются?

Мне кажется, что тут срабатывает какой-то внутренний сигнал.

Возьмем любого мужчину: к нему тысячи раз подходили другие, вполне достойные девушки. А он оставался равнодушен. А потом подошла одна, вроде ничем не лучше и не хуже прочих – а он взял и выбрал именно ее. Выбрал?

Это не он выбирал. Вот в чем дело. Это в нем сидело что-то, и оно, это «что-то», взяло и выбрало.

И оно, это «что-то», непознаваемо в принципе. Оно само ищет в девушке нечто такое, что не имеет отношения ни к разуму, ни к чувствам, ни к здравому смыслу своего хозяина.

Вот почему эта девчонка в нелепом капоре мне так залюбилась? Голосок такой строгий, ха! – она из себя строила грозную даму. Я, меж тем, любовался на ее бюст – мммм! – пышный, аппетитный, у меня просто руки чесались забраться под строгий костюмчик и ощутить всей ладонью тепло и упругость ее нежных округлостей…

А эти локоны с голубоватым отливом? И зачем она, кстати, таскает на голове этот капор, словно желая спрятать такую красоту?

Я встал и подошел к окну, распахнул его, сам толком не понимая зачем, а потом понял: надеялся посмотреть еще разок на эту малютку – вдруг она пройдет под окнами?

И мне повезло.

Как оказалось, окно моей палаты – как раз над входной дверью больницы. И именно из нее она вышла, и беспечно пошла вперед. Я отметил бесподобную грациозность ее походки, но тут…

Но тут из дверей, следом за моей феей, вышел какой-то тип в пижаме и костылями под мышкой.

Это меня удивило. Если ты можешь ходить без костылей, то и ходи себе, а зачем же этот бесполезный аксессуар под мышкой таскать?

Далее, он поманил рукой другого типа… и вот того, другого я узнал. Крупный нос с горбинкой! Этот «нос» подбежал к «пижаме», и я услышал шепот:

– Ключ у этой бабы!

Слух у меня отличный. Я порой слышу шепот с другого конца улицы – вероятно, у меня в роду и впрямь были какие-то магические существа…

Итак, «нос» прошептал: «Ключ у этой бабы!» и указал рукой на удаляющуюся малютку Флавиенну.

– Точно?

– Она нашла его! У старика в письменном столе был тайник. И с ним про этот ключ говорила… «Может, этот ключ и есть ключ к разгадке?»

– Понял, – отвечал «нос» и устремился за крошкой Флавви.

Так, а у малютки, похоже, будут неприятности…

ГЛАВА 5

Флавиенна

Слежку за собой я заметила сразу. Худощавый высокий парень, и на худом лице – нос с горбинкой. С горбинкой? Не тот ли самый?

На всякий случай я пропетляла по городу, чтобы проверить, не померещилось ли мне. Куда там! Он шел за мной как приклеенный.

А вот это уже непонятно.

Или он полный неумеха, или решил не столько следить за мной, сколько действовать мне на нервы.

Я свернула в переулок, и юркнула в ателье госпожи Нормэ. Тип застрял перед витриной и принялся с вожделением разглядывать женские шляпки. Соломенная с алыми маками его просто очаровала.

Отлично. С госпожой Нормэ у меня давняя договоренность: одна из кабинок для примерки имеет выход через черный ход на другую сторону улицы. А выбежав на улицу, уже в другой шляпке и другом плаще, в черных очках, я вернулась к ателье с другой стороны улицы, и решила проследить за негодяем сама…

Его не было.

Зато дверь ателье была распахнута настежь. Дурной знак. Войдя внутрь, я обнаружила рыдающую модистку, забившуюся в угол с выражением ужаса на лице.

– Что случилось?! – кинулась к ней я.

Случилась, собственно, простая вещь. Поскольку мое отсутствие затянулось, детина решил наведаться в ателье. Отодвинув шторку примерочной кабинки, в которой я скрылась, и, не обнаружив в ней меня, он схватил бедную модистку за шею, и потребовал объяснить, куда я делась. Модистка, рыдая от страха, объяснила, куда. Он кинулся следом за мной, но меня на той улице уже не было…

Когда я вышла из ателье на улицу, я была зла, как черт. А когда я зла, то почему-то начинает хмуриться небо, и поднимается противный колючий ветер.

Я села в вызванное такси, и приказала ехать домой. Когда мы подъезжали к дому, ветер был уже почти ураганный, а дождь лил как из ведра…

Ночью, лежа на диванчике в потайном чулане с пистолетом под подушкой, я поджидала визитеров. Кстати, о чулане.

Этот чуланчик в квартирке мадам Леру я оценила сразу как очень полезную вещь; втащила туда купленный на барахолке диван, а саму дверь замаскировала ковриком так, что не сразу и поймешь, что под ковром что-то есть, кроме стены. Теперь это пригодилось.

Заодно я размышляла над тем, что это за свора дуболомов свалилась на мою голову. По словам Ланкрэ, драться они умеют великолепно. Судя по всему, это какие-то профессиональные громилы. Но ни искать нужные предметы, ни грамотно вести слежку они не умеют совершенно. Кто же они и кто их нанял? Или они сами по себе?

Ночь, если ты проводишь ее без сна, присылает самые нелегкие воспоминания, и я вспоминала сиротский приют, в который попала после гибели своих родителей – мне было года четыре, или чуть больше, когда я осиротела. Ох, и дразнили же меня там! Единственная отрада была – забиться в уголок и мысленно звать маму и папу… А теперь, по прошествии стольких лет, я спрашиваю себя… Что я помню о них, о своих маме и папе? Да почти ничего. Съемная квартира, в которой мы жили, была вскоре занята другими людьми, и все вещи, которые у нас были, они, вероятно, выбросили… Мои попытки разыскать хоть какую-то информацию о родителях ни к чему не привели.

Ничего не осталось на память о них – ни копеечной брошки, ни фотографии, ни сувенира. Лицо отца я помню – тонкое, красивое лицо, однако помню смутно. А маму я не помню вообще, не помню ни лица, ни платья – только помню тепло ее тела, я прижималась к ней, сидя у нее на коленях, да помню ее нежные руки и голос – родной, успокаивающий… И колыбельную помню, которую она мне пела – про Город снов…

В городе снов заметает метель,

Снегом укрыты дома,

Спи, моя радость, начнется капель

Спи, мое счастье, настанет апрель,

Кончится все же зима.

Спи, моя радость, начнется весна,

Кисти распустит сирень.

Пусть будет роща весной зелена,

И пусть вся жизнь твоя будет ясна

Как ясный солнечный день.

Кажется, я от этих воспоминаний начинаю хлюпать носом. Только этого мне не хватало… Зло вытираю мокрые глаза.

А где мои бабушки и дедушки, и почему их у меня вообще нет – это просто загадка. Но мне неохота ее разгадывать. Если я им не была нужна, когда я была мала и беспомощна, то зачем мне они теперь? Но с другой стороны, мало ли какие там были обстоятельства…

А голос мамы продолжает напевать в моем сознании:

Мост перекинут давно кружевной

Меж двух различных миров,

И по нему ты однажды домой

С другом вернешься, с душою родной

Вновь под родимый свой кров…

Странные слова в этой песенке… Что значит «мост меж двух различных миров»? Непонятно…

Что это?! Шорох? Дёрнувшись, я поднимаю голову. Кажется, шаги по тропинке, или мне послышалось?

Нет, все тихо.

И все-таки, как хочется иметь родного человека рядом! Я вспоминаю, как однажды, в детстве мне приснился кошмар; я залезла в кровать к родителям, и сказала, что мне страшно. А потом обняла маму, поняла, что рядом с ней я в полной безопасности, и уснула. Тогда мне было четыре, но разве сейчас порой я не чувствую себя по ночам вот таким же умирающим от страха ребенком, жаждущим приюта и утешения?

Кажется, шорох… Чу, кто-то идет! Моя рука нашаривает пистолет под подушкой…

Нет, показалось. Все тихо.

Когда же эти прохвосты наконец явятся?! Я смотрю на часы; уже скоро шесть утра.

Пожалуй, можно и поспать немного. Два часа на то, чтобы поспать, у меня есть. Никто не пришел. Наверное, громилы, эти нежные созданья, убоялись проливного дождя, который всю ночь яростно поливал город…

Но они еще придут, и надо быть начеку.

ГЛАВА 6

– Итак, мэтр Ондохор, что вы можете сказать по поводу этого документа?

Специалиста по манускриптам пришлось искать в музее Изящных искусств. Нашла я его – ветхого старичка с клочковатой бороденкой и в огромных очках – в реставраторской, посреди музейной пыли, кисленьких запахов масляных красок и растворителей.

– Это фальшивка, да?

Эксперт, только что изучивший бумагу под микроскопом, явно колебался.

– Видите ли… утверждать насчет бумаги мне трудно, так как…

– Но мне сказали, что бумаги такого сорта еще не было тогда, когда, судя по дате, написан этот документ?

– Была она в то время, в том-то и дело. Но тогда она была редкой и дорогой, а широкое производство ее началось лет сорок спустя. Однако, принимая во внимание, что это не простой документ, вполне возможно, что использовали дорогую бумагу.

– Понимаю. А чернила?

– Это не чернильные орешки, но и не современная химия. Это чернила, сделанные из моллюска-буррекса, они были весьма популярны в те времена, и кстати, принимая во внимание, что Галидорро и его столица стоят у моря – почему бы им не использовать чернила из моллюсков?

– То есть, этот документ вполне может быть настоящим?

– Вполне, – кивнул старичок.

Час от часу не легче. То есть, что же получается? То есть, мы возвращаемся к тому, с чего начали. А именно, что мой сомнительный красавчик и есть подозреваемый? Еще придется его упечь в тюрягу…

А жаль. Я всегда считала что красивые мужчины – это общественное достояние, как произведение искусства, как эстетический объект… Придется его снова навестить.

– Такси, – кричу я, выйдя из музея. – В госпиталь.

В палату меня не пустили. Медсестра извинилась, и сообщила, что вчера больной нарушил режим и ему стало резко хуже.

– Что значит – нарушил режим? – уточнила я.

– Ну, встал и пошел куда-то… а потом потерял сознание в коридоре.

– Простите, а почему он его потерял?

– У него сильнейшее сотрясение мозга. Вставать в таком состоянии не рекомендуется… да и волноваться тоже, так что уж простите, но я вас к нему не пущу…

– Его так сильно ударили по голове? – спросила я ошеломленно.

И тут же обругала себя последними словами. Ну почему вчера я не задала вопрос о характере повреждений сразу! Услышала, что ему лучше, и вообразила, что его просто слегка отшлепали для видимости.

– Вероятно да, раз он при попытке подняться потерял сознание…

– О Боже… В каком он состоянии?!

Так, а почему у меня колени подкашиваются? Я опускаюсь на стул, заботливо придвинутый мне медсестрой, и смотрю на нее жадным, умоляющим взглядом.

– Боюсь, что в тяжелом. Ну, ну, – она чуть улыбнулась побледневшей мне, – надо надеяться на лучшее….

За окном громыхнул гром, прокатился по небу как бочка, полная камней, а затем нежно-розовая молния расщепила небо. Опять, стоит мне расстроиться, начинается черт-те-что с погодой!

Одно ясно: Дармиэль невиновен. То, что с ним случилось, не могло быть просто инсценировкой: ради инсценировки по голове с такой силой не бьют. И к этой шайке от тоже непричастен – слава Богу! Осталось услышать, что он поправляется, и было бы совсем хорошо.

Я вышла и пошла по улице, не замечая ничего вокруг. Дождя не было, но атмосфера была предгрозовая и душная… Дармиэль, Дармиэль. Только бы выжил, только бы…

Почему-то в памяти всплыли красиво очерченные губы, брови вразлет, подбородок с ямочкой… А что это я думаю о нем, не как о свидетеле преступления, а вспоминаю глубокие глаза и брови вразлет?

«Только бы выжил», повторила я как молитву.

И тут зазвонил телефон. Машинально глянула на определитель номера – это не был ни шеф, ни Миррек, ни кто-либо из нашего отдела. Номер был мне незнаком.

Вероятно, ошибка, решила я, но решила ответить.

– Алло?

– А я тебя вижу, – гаденько протянул незнакомый хрипловатый голос. И засмеялся мерзко – то ли закудахтал, то ли закашлял…

– Кто вы? – растерянно промямлила я.

– Тот, от кого ты не уйдешь, – он гнусно хихикнул.

Раздались короткие гудки.

Черт, черт, черт! Мне захотелось трахнуть трубку об пол.

«Флавви, возьми себя в руки», – приказала я себе и перевела дух.

Итак, я нарвалась на сталкинг. Теперь меня будут преследовать, и рвать мне нервы к чертям, пока я не попаду в психушку. По крайней мере, мой преследователь так думает. Через минуту телефон зазвонил снова.

– А я твоего дружка в больнице пришил, – сообщил он весело.

– В смысле пришил?

– В прямом смысле. Он сдох, – и снова раздались гудки.

Я чувствовала, как бешенство сжимает мне виски железными тисками. Небо, откликнувшись на мою ярость, внезапно потемнело, и свинцовые тучи спустились на город, клубясь и чернея на глазах.

Спрашивать телефонного хулигана «Где ты и что тебе надо», разумеется, совершенно бессмысленно. Тем более, я и так знаю, что именно ему надо. Сталкеру надо довести меня до такого состояния, чтобы я, теряя рассудок, на коленях молила его появиться в поле зрения; была бы готова покончить с собой, лишь бы избавиться от удушающего страха. Я видела девушек, которые стали жертвами сталкеров: это были полубезумные, исхудавшие, с глубокими тенями под глазами бедняжки…

Звонок раздался снова.

– Где ты взял мой номер телефона? – рявкнула я в трубку.

Разумеется, я не ждала, что он ответит на вопрос.

– Я про тебя знаю все, цыпочка, и номер телефона, и адрес дома, хе-хе, так что жди нас в гости, – и снова короткие гудки.

А ведь страх уже начал меня подъедать. Вдруг он и вправду сумел причинить какой-то вред Дармиэлю?

Флавви, возьми же себя в руки! С логической точки зрения, в этом нет ни малейшего смысла. Нет, нет, уверяла я себя – они этого не сделали, а говорят так, чтобы запугать! Он им был нужен, как источник какой-то информации… но с другой стороны, убили же они того старика? Хотя, возможно, они не имели намерения его убивать – просто перестарались, будучи дуболомами.

А что, если все-таки… Дармиэль, о Боже!

Я повернулась и бросилась бежать обратно к больнице. Я неслась со всех ног, шептала молитву и вытирала слезы с глаз. В палату я влетела, оттолкнув медсестру. Дармиэль был там, был жив и даже в сознании.

Слава Богу! Я прислонилась к косяку.

Ланкрэ скосил на меня глаза, и взглядом словно спросил «Что случилось?».

– Ничего, ничего. Просто… – тут я махнула рукой. И вытерла мокрые глаза.

И тут снова зазвонил телефон. Чтоб ему! Я сбросила звонок. Подошла поближе, села, взяла его за руку. Рука была теплой, с длинными пальцами, и мне хотелось ее трогать и разглядывать…

Флавиенна! – одернула я себя. – Не хватало только влюбиться в подследственного, позор для такого бывалого следователя, как ты!

– Я слышала, вам вчера стало хуже, – я сжала его руку.