1.Воинствующий адвокат.

Сумеречный, неухоженный и пропитанный затхлостью лес настороженно наблюдал за бредущими сквозь его владения мрачными личностями. Едва видимая под ногами странников тропка вела их к какой-то весьма отдаленной и ведомой только им цели. Нарядная осенняя позолота уже заметно тронула листву кустарников и деревьев. Однако дремучая чащоба от этого не выглядела ни более радушной, ни мало-мальски умиротворённой.

Вообще-то, трудно было назвать лесной пущей ступенчатые террасы тучной земли, выложенные из обтесанных и хорошо подогнанных каменных блоков. Когда-то эти полосы наносного грунта, плавно опоясывающие склоны гор, кормили тысячи виноделов, вместе с оравой их многочисленных домочадцев. Однако нашествие ненасытной и безжалостной филлоксеры напрочь истребило здешние плодоносные виноградники. И, оставшиеся не у дел виноградари, разбрелись по всему Белому Свету в поисках счастья, пропитания, благополучия и достатка. А заброшенные террасы, за долгие десятилетья запустения, поросли дубами, платанами, клёнами, ежевикой, крапивой и терновником. И только лишь изредка попадались старые, толстые виноградные лозы, цепляющиеся за ветви соседствующих с ними платанов. И устремляясь ввысь по могучим стволам и ветвям деревьев, эти лозы неприметно растворялись среди буйной листвы загустевших, раскидистых крон. А свисающие с верхних ветвей виноградные грозди удивляли своим крайне близким соседством с уже дозревающими платановыми серёжками.

Я медленно пробирался сквозь заросли кустарников, стискивая в продрогших ладонях «Винчестер» модели тысяча восемьсот семьдесят третьего года, который когда-то завоевал Дикий Запад. За мной тихо ковылял мой непутёвый товарищ Степан Андреевич Тягни́беда, прикрывающий от напастей и опасностей мой слабо защищённый тыл. Острые колючки затаившейся в высокой траве ежевики уже напрочь изодрали мои замшевые мокасины и прикупленные намедни джинсы «супер райфл». А выпавшая с утра обильная роса никоим образом не поднимала моего настроения, поскольку мои драные брюки промокли почти что до самого паха.

Я тихо проклинал в порядке иерархии чёртову дочку, чёртову маму и совсем недавно вышедшую на заслуженный отдых чёртову бабушку. Далее в этом скорбном списке моих «попечителей» следовал скромный виконт Сте́фан Та́генберг Поле́сский, который по старой дружбе и втянул меня в эту безнадёжную авантюру.

Вы с удивлением спросите: «Кто же он такой, этот загадочный заграничный виконт Тагенберг?»

Отвечу, Вам как на духу: «Это мой лучший друг и товарищ, Степан Андреевич Тягнибеда, он же самозваный украинский дворянин и былинный тернопольский богатырь. Он же в придачу и обольститель распрекраснейших дам, и неистовый записной дуэлянт. Он же вдобавок и олух Царя Небесного, а также и двухметровый изворотливый Фигаро. Он же и неподражаемый шут гороховый, и доморощенный полесский философ-мыслитель. Он же врождённый вдумчивый дипломат и истинный виртуоз филигранного блефа. И ко всему прочему, он же укротитель как заносчивых наглецов и бессовестных подлецов, так и необъезженных жеребцов, и свирепых собак. К моему глубочайшему удивлению, он ещё и оказался непревзойдённым фехтовальщиком и превосходнейшим стрелком. Ну, что я ещё позабыл прибавить к реестру достоинств и недостатков моего приятеля? Ах, да! Степан Тягнибеда – мой добрый Ангел Хранитель, вытащивший меня из сотни переделок и передряг, в которые сам же меня перед тем и втянул. Какой-нибудь зануда упрекнёт меня, что тернопольская область не является полесской. Но дело в том, что Степан хоть и считался уроженцем Тернополя, но родился в маленьком полесском селенье Дубки, буквально на самой границе с Белоруссией. Может быть, когда-нибудь я и напишу о всех моих злоключениях строго в хронологическом порядке. Но только не в сегодняшний сумасшедший день, который даже мне неведомо, какими сюрпризами может к закату окончиться.

Тропинка еле прослеживалась среди буйных стеблей двудомной крапивы, и у меня в душе возникло не очень приятное, щемящее подозрение. По-видимому, в последний раз этой стезёй ходили ещё прошлой осенью, или ранней весной, причём, несомненно, только в одну сторону. Ласкающий мои ноздри едва различимый, но устойчивый трупный запашок, довольно-таки сильно меня беспокоил. Не исключалась возможность, что мы можем наткнуться на бренные останки почётного гостя Великой Охоты Ручной Кулеври́ны. Хозяин и устроитель ежегодной традиционной Охоты, дон Жуа́у Марти́нш Куэ́лью да Пика ду Ку́мулу, ещё перед самым началом мероприятия как бы вскользь сообщил:

– В прошлом году два моих почётных гостя покинули Пикава́льскую Охоту по-английски – не попрощавшись.

А мне решительно не хотелось пополнить их невесть куда запропавшую бесшабашную компанию. Каждый год в Португалии, с началом сезона, десятки охотников гибнут от пуль своих же сотоварищей и коллег. А сотни ротозеев и зевак получают непреднамеренные ранения, тяжёлые травмы или же существенные увечья.

Как бы подтверждая мои самые пессимистичные думы, где-то неподалеку щёлкнул зловещий сухой выстрел. Шальная пуля угрожающе просвистела в нескольких метрах над моей бедовой головой. И словно бы в ответ зову одинокой винтовки затрещали частые и беспорядочные ружейные выстрелы. Я глубоко-глубоко присел в траву, предохраняя мою драгоценную шкуру от случайно приблудившей пули или залетной картечины. Однако ядрёная крапива жгучим огнём опалила мою чувственную промежность сквозь образовавшиеся бреши изодранных брюк. Словно подраненное кенгуру, я резко выпрыгнул вверх, и благим, но не слишком цензурным матом, огласил потревоженный перестрелкой лес. До сих пор благодарю моего Ангела-хранителя за то, что никто из охотников не «снял» меня случайным выстрелом в самой высокой точке моего лягушечьего скачка. Я порывисто развернулся к Степану, чтобы если и не набить ему морду, то хотя бы высказать всё наболевшее о его скромной, но весьма бестолковой персоне.

К моему величайшему удивлению, за моей спиной не оказалось ни единой живой души! Тернопольский богатырь словно растворился во влажном и затхлом лесном воздухе. Стрельба прекратилась. Скорей всего участники Великой Пикава́льской Охоты Ручной Кулеврины палили куда попало, то есть попросту наугад. Ну, чтобы не уснуть на ходу или хотя бы иметь возможность согреть ладони на тёплых стволах своих разряженных ружей. Во всяком случае, за полтора часа блуждания в лесу, на мои глаза не попадалось ни единого животного, достойного охотничьего внимания.

Нежданно я услышал слабый шелест кустов где-то сзади меня – и резко развернул ствол «Винчестера» на звук приближающейся ко мне опасности. По словам нашего гостеприимного хозяина, где-то в этой чащобе водились на редкость крупные дикие кабаны. И угодить моей розовой попочкой на их острые клыки у меня не было ни малейшего желания. Но в семи-восьми метрах от мушки винтовки, за стеблями перечной мяты, я узрел четыре пушистые головки с настороженно торчащими длинными ушками. Четыре пары чёрных бусинок-глаз с нескрываемым любопытством изучали мою довольно-таки воинственную с виду особу.

– А ну-ка, брысь отсюда, грызуны ненасытные! – зашипел я на любознательных зверьков, устрашающе размахивая бесполезной винтовкой. – Не то сейчас прибежит дядя Стёпа и мигом определит всех вас на обеденное кроличье жаркое!

Но кролики ни единым движением не отреагировали на моё достаточно жёсткое, ультимативное предупреждение. Тогда я принялся надрывно голосить, противно зыкать и зловеще подвывать, в надежде распугать так безрассудно рискующих своей шкурой зверюшек. Однако поднятая мной из наилучших побуждений суматоха лишь накликала опасность на мою же собственную задницу. Грянул леденящий душу гулкий выстрел – и что-то с тошнотворным свистом взъерошило волосы у моего виска.

Я переложил «Винчестер» в левую руку, а правой тщательно ощупал мои изрядно измятые джинсы, ориентировочно в районе паха. Там было сравнительно сухо, так что серьезно испугаться я, по всей вероятности, попросту не успел.

И тут мой чувственный спиной мозг ощутил какое-то странное, необычное и едва уловимое передвижение непосредственно рядом с моими лопатками. В резком, крутом прыжке я развернулся на сто восемьдесят градусов, вскидывая «Винчестер» и передёргивая зарядную скобу. Предо мной спокойненько стоял Степан Андреевич Тягнибеда со скрещёнными на могучей груди руками, между которыми пристроился охотничий карабин «Блазер».

– А что б тебя чёрт побрал, Стёпа!!! – вне себя от ярости взревел я. – Ты что, хочешь меня заикой на всю оставшуюся жизнь сделать?!! И как ты только умудряешься при своём двухметровом росте и ста двадцати килограммах передвигаться, словно бесплотный лесной призрак?!!

– Не кричи так громко, а то привлечешь внимание ещё какого-нибудь нервного стрелка, – хладнокровно ответствовал гигант, срывая у моего уха большой платановый лист. – Возьми этот листочек и хорошенько просуши его между страничек твоего любимого Тита Ливия.

– Зачем?!! – изумлённо вытаращил я глаза на невозмутимого приятеля.

– Если доживешь до пенсии, то будешь показывать этот «фиговый» листочек на семейных празднествах своим деткам и внукам, – с мягким спокойствием продолжал убаюкивать меня Степан. – Поведаешь им о том, как чуть было не угодил на стол голодным португальским пещерным троллям, под видом порционного супового набора.

Лицо моего земляка неожиданно посуровело, и он уже вполне серьезно добавил:

– А у этого родезийского истребителя львов и гепардов, сэра Фредерика Кортни Селуса Младшего, «Заур» ложит картечь довольно-таки кучно. Так что тебе, Василий, сегодня очень крупно повезло.

Я небрежно взглянул на протянутый мне пожелтевший листочек платана – и непроизвольно охнул. На поверхности листка красовалось девять идеальных дырочек диаметром около шести миллиметров. Кровь отхлынула от моего онемевшего лица, и в течение нескольких долгих минут я не был в состоянии даже сдвинуться с места.

– Пожалуй, отойду в кустики, чтобы слегка освежиться, – не узнавая мой собственный голос, в конце концов, просипел я. – Если в следующий раз картечь пролетит ещё ближе, то я не только обмочу моё нижнее белье, но ещё и наложу в штаны по полной программе.

– Советую тебе, дружище, спуститься вон в ту ложбинку, – порекомендовал мне вдогонку Степан. – А не то ты получишь бортовой залп картечи прямёхонько в кормовой отсек своей субмарины. Вообще-то, это признак плохого, вульгарного тона – охотится на кролика вот с такой донельзя крупной картечью. Истинный благородный охотник всегда тратит одну пулю на одного зверя. Кстати, Василий! А тебе случайно не бросилась в глаза хоть какая-нибудь заслуживающая внимания живность? С самого раннего утра бродим по этим непроходимым зарослям крапивы и ежевики, а ничего путного так ни разу и не увидели.

– Вон там, в тех зарослях мяты, не более пяти минут назад, я видел четырёх жирных кроликов, – привстав из укромной ложбинки, указал я другу перспективное направление.

Уже присаживаясь, я заметил, как гигант сорвал с плеча карабин и четыре раза подряд выстрелил с руки в указанную мной сторону.

– Если б ты только знал, Степан, как я тебе обязан за быстрое и эффективное содействие в очищении моего кишечника от отходов и шлаков, – возблагодарил я из кустов моего заботливого товарища. – Если бы не твоя канонада, то я дулся бы в этой ложбинке до самого позднего вечера. Вот только бедных зверюшек жалко. Они умерли от инфаркта или от нервного потрясения?

Когда я вернулся к моему «Винчестеру», исполин уже привязывал бечевки к задним ногам тушек кроликов. Меня до глубины души поразили маленькие аккуратные дырочки между глаз кроликов. Всего месяц назад я был убеждён, что Степану просто чудом удалось избежать смертельной стрелковой дуэли с именитым португальским охотником. По моему мнению, у моего залихватского друга не было ни малейшего шанса в схватке с многоопытным, профессиональным стрелком. И вот только теперь я явственно осознал, что это сопернику Степана немыслимо повезло, когда великан остановил свой выбор на ином виде оружия.

– Конечно, жалко несчастных кроликов, – печально вздохнул Степан. – Но раз мы остановили наш выбор на имидже родовитых, крутых парней, то нам всё же придётся придерживаться своего великосветского статуса. Назвался груздем – полезай в кузов. Два кролика ты повесишь на свой пояс, а остальных представим благородной публике как мой личный трофей.

– Стёпа! Мы ведь находимся в среде профессиональных охотников! – предостерёг я приятеля. – И нас могут запросто разоблачить на этом бессмысленном и элементарном упущении! У меня двойная добыча, а мой «Винчестер» так ни разу за сегодняшний день и не выстрелил.

– И то, правда! – согласился Степан и, выхватив из моих рук старую винтовку, дважды подряд отсалютовал в воздух.

– Идиот! – возмутился я. – В землю, в землю стрелять надо было!

Мой рот раскрылся было, чтобы выразить дополнительные веские аргументы в пользу этого вполне логичного соображения. Но тут нечто странное зашуршало в листве над моей головой и чем-то дважды тюкнуло меня по самой макушке. Меня будто пьяного повело из стороны в сторону. Сознание моё затуманилось, ноги подкосились и, неуклюже запрокинувшись на спину, я погрузился в кромешную темноту.

Однако пришло, видно, самое время поведать о том, как, супротив воли моей, я по самые уши увяз в этой весьма неприглядной истории. И тут, конечно, не обошлось без самого активного содействия моего славного приятеля, с его патологической медвежьей услужливости.

Месяц с гаком назад я и Степан, развалясь на мягких стульях уютной Колиной кухни, лениво обсуждали особенности этногенеза древних европейских гуннов. Мой оппонент вполне серьезно утверждал, что эти степные бродяги бессовестно присвоили себе имя великого дальневосточного народа, который в своё время наводил ужас на могучий цивилизованный Китай. Я же был убежден, что между хунну и гуннами всё-таки существовали определённые, хоть и отдалённые, родовые узы. Коля Маленький в полудрёме смотрел сто двадцать пятую серию захватывающего бразильского сериала, которая по остроте сюжета не очень-то и отличалась от ста двадцати четырёх предыдущих.

В дверь кто-то позвонил. И хотя звонок звучал не слишком мелодично, а до безобразия омерзительно, Николай Сергеевич Кононенко даже ухом своим не повёл.

– Если ты не смажешь горлышко своего дверного соловья рыбьим жиром, то он разбудит древний ужас Фафинской долины, который зодчие заточили в катакомбах этого бетонного сооружения, – подковырнул полусонного хозяина квартиры гигант. – Во избежание такого лиха, ты, может быть, всё-таки оторвёшь свои булочки от стула и откроешь входную дверь?

– Подождут, – хмуро проворчал Коля. – Сейчас Риккарду как раз должен объясниться в любви Розалии, и я не хотел бы пропустить этот ответственный момент.

– Он уже намеревался это сделать сорок три серии назад, но так и не отважился излить свою душу, – насмешливо подметил Степан. – И если Риккарду сделает это сейчас, то чем же он будет заниматься со своей зазнобушкой последующие девяносто три серии? А вот если ты безотлагательно не откроешь дверь, то заплатишь не только за новые замки, но и за нагло расщепленный дверной короб.

В дверь уже не просто звонили, а настойчиво колотили кулаками и, возможно, даже обутыми в тяжёлые сапоги ногами. Николай грустно вздохнул и неохотно поплёлся в сторону сотрясающейся от ударов прихожей. Спросив скорее из приличия, чем из любопытства: «И кого там черти принесли?!», Кононенко широко распахнул ходящую ходуном дверь. С того места, где я сидел, было хорошо заметно, как физиономия Николая вытянулась, побледнела, а потом и посерела. Послышались суровые мужские голоса – и сердце моё так и ёкнуло. Должно быть, вчерашняя попытка украинских гастарбайтеров спеть «Черемшину» в кафе «Караоке» не осталась без внимания муниципальной полиции. В особенности, если учесть всеобщую потасовку, последовавшую за этой попыткой премьеры народного шлягера. У меня возникло чувство глубочайшего сожаления и раскаяния, что я не откланялся двадцать минут назад, когда для этого представлялась великолепнейшая возможность.

В дверном проёме появилась рука, которая вежливо, но решительно отодвинула остолбеневшего «привратника» в сторону. И в коридор твердой походкой вошли двое достаточно зрелых и прилично одетых мужчин.

Я облегчённо вздохнул, так как в первом из шествующих узнал известного владельца адвокатской конторы доктора Жуау Мартинша Куэлью да Пика. Ну, того самого, который помогал Степану оформлять документы для приезда в Португалию его будущей супруги Екатерины. Трудность дела заключалась в том, что мой друг пока ещё не состоял в законном браке с Катей, и три предыдущие её попытки воссоединиться со Степаном доселе не увенчались успехом. (Прим. В Португалии докторами называют не только медиков, но и адвокатов с учёной докторской степенью)

Доктор юридических наук Жуау Мартинш отличался стройностью, подтянутостью, живостью и подвижностью. И ходил он так ровно, будто бы проглотил длиннющую палку, а посему казался довольно-таки высоким и атлетичным мужчиной. И это несмотря на свой чуть больший нежели средний рост, поджарость тела и узковатые плечи. А прекрасные костюмы, которые ему шили лучшие в Гимараинше портные, очень даже удачно подчеркивали это обманчивое впечатление. И хотя адвокат уже значительно поседел и полысел, но красивое, аристократичное лицо и благородный череп делали его необычайно привлекательной и притягательной личностью. К тому же мягкая, приветливая улыбка и искрящиеся карие глаза не просто располагали к доктору людей, но и вызывали у них неподдельную симпатию к этому отзывчивому человеку.

Доктор Жуау зачастую безвозмездно помогал украинским иммигрантам решать их юридические проблемы и брал с них деньги лишь в редких случаях, когда необходимо было заплатить значительные штрафы, государственные сборы, или обязательные пошлины. Вот и Степану доктор помог найти лазейку в португальском законодательстве и выбить разрешение на официальный приезд Екатерины в Португалию. Мой друг не захотел остаться в долгу перед оказавшим ему услугу человеком и выслал доктору чек на приличную сумму, в знак благодарности за потраченную тем уйму времени.

Однако моё облегчение сразу же быстро улетучилось, так как я не приметил даже признака благодушие на обычно приветливом лике доктора. А тот, подойдя к вскочившему на ноги великану, холодно взглянул на него снизу-вверх и со стальными нотками в голосе резко провозгласил:

– Сеньор Степан! До сей поры, я считал Вас благородным и порядочным человеком! Но вчера Вы нанесли мне жесточайшее оскорбление и опозорили моё древнее родовое прозвище! И это гнусное злодеяние не может остаться безнаказанным! Я возвращаю Вам этот обесславивший Вас постыдным поступком чек! (И в лицо моего друга полетел скомканный в шарик листок бумаги) И вызываю Вас на честный, бескомпромиссный поединок, в котором Вы сможете кровью смыть бесчестье, опорочившее Ваше имя!

За этими словами в физиономию гиганта угодила лайковая перчатка, порывисто сорванная с руки разгневанным адвокатом.