Затоваренная бочкотара

В шестидесятых он пытается выразить в своём творчестве всю страну. По крайней мере в географическом смысле. Все его герои постоянно куда-то едут, срываются, убегают: от Эстонии в "Звёздном билете" и "Пора, мой друг" через непременные Ленинград с Москвой до сибирских строек и до самого дальнего востока в "Апельсинах". По мере чтения повестей перед глазами потихоньку встаёт движущаяся панорама СССР, раскинувшего свои крылья от Европы до Америки как огромная птица (кажется так писали в учебниках для первоклашек): от рыбных колхозов и готических городков Прибалтики до нефтяных распадков в Приморье молодёжь живёт, работает, гении снимают фильмы, дерутся за принципы стиляги, на вокзалах и в поездах зарождаются мимолётные казалось бы знакомства, перерастающие в крепчайшую дружбу. Ценно, что в его героях нет конкретики, и оболтусы, актриски и работяги из одной повести, чуть поменяв имена, тут же появляются в следующей, все они подводятся под одну гребёнку почти идеального советского молодого человека: не без придури, с чёткими моральными принципами, но с уже зароненным зерном бунтарства, жаждой попытки сломать систему, не государственную, а семейно-сословную, когда все твои карьеришки досконально расписаны родителями и обществом. Герои бегут от этого и открывают для себя огромную страну, в их глазах практически неосвоенную, ждущую только их взрослых решений и упорного труда. Потому что кто, если не они?

"Мне отведена для жизни вся моя страна, одна шестая часть земной суши, страна, которую я люблю до ослепления... Ее шаги к единству всех людей, к гармонии... Все ее беды и взлеты, урожай и неурожай, все ее споры с другими странами и все ее союзы, электрическая энергия, кровеносная система, красавицы и дурнушки, горы и веси, фольклор, история - все для меня, и я для нее. Хватит ли моей жизни для нее?"

Четыре из шести его повестей шестидесятых пронизывает этот, кажется, неподдельный суровый оптимизм, оголтелый, но тут же сам в себе сомневающийся, и оттого более достоверный и проникновенный. В "Стальной птице" и "Затоваренной бочкотаре" всё немного по-другому - это сатира, острая и жестокая, временами настолько бредовая, что отдельно повести опубликовали, кажется, только в девяностых, а так они ходили по рукам в виде тетрадок, списанных с литературных журналов. Но сатира эта лишь дополняла и расширяла его видение родной страны: в "Птице" на чуть приземлённом коммунальном уровне (если бы не пара взрослых моментов, то повесть можно было спокойно отнести к "непрограммным" произведениям, как то: детская "Мой дедушка – памятник", шпионская пародия "Джин Грин — неприкасаемый" или явно заказушная конъюнктурная "Любовь к электричеству" - повесть о Л.Красине; см. серию "Пламенные революционеры", тогда к ней привлекали почти всех литераторов, отметились даже Трифонов, Гладилин и Еремей Парнов), а в "Бочкотаре" на общенародном, почти былинном уровне. Обширный 130-страничный комментарий к 70-страничной повести составил филолог Юрий Щеглов, но русский человек найдёт там мало нового и неизвестного, это скорее для зарубежных студентов, слушающих курс современной русской литературы. Читать "Бочкотару" стоит не ради комментария, а ради странного, чуть ли не бросающего в слёзы финала, будто служащего отповедью всем безумным молодым заканчивающимся шестидесятым:

"Течет по России река. Поверх реки плывет Бочкотара, поет. Пониз реки плывут угри кольчатые, изумрудные, вьюны розовые, рыба камбала переливчатая...
Плывет Бочкотара в далекие моря, а путь ее бесконечен.
А в далеких морях на луговом острове ждет Бочкотару в росной траве Хороший Человек, веселый и спокойный.
Он ждет всегда."

И если в шестидесятых он хочет выразить в творчестве по преимуществу всю страну с её людьми, то в семидесятых он попытается выразить через себя всю эпоху, эпоху ушедшей оттепели, то, без чего трёхмерная картина громады СССР будет неполной: концлагеря в "Ожоге", оглушительное самодурство прикремлёвской богемы в "Рандеву", грустная ностальгическая полупритча о неприкаянных ходоках в "Поисках жанра". В первом эпизоде "Поисков жанра" на ночной штрафстоянке ГАИ разыгрывается сцена, вовлёкшая меня в некоторый ступор, ибо если в "Ожоге" он каким-то немыслимым образом копирует заокеанского Пинчона, то в "Поисках" в этом эпизоде идёт чёткая "Автокатастрофа" Балларда. Это как если бы ты сидел и смотрел в первый раз "Терминатора", а тут с кухни пришла бабушка и сказала: а, знаю, чем этот фильм закончится, но вторая часть всё равно круче будет.

В восьмидесятых, стоит думать, Аксёнов либо расширит сферу своего влияния на весь земной шарик, либо переместит её в Америку, таковы перипетии его биографии. Буду читать по порядку.

Повести Василия Аксёнова, написанные в шестидесятых:
1961 - Коллеги
1962 - Звёздный билет
1963 - Апельсины из Марокко
1965 - Пора, мой друг, пора
1965 - Стальная птица
1968 - Затоваренная бочкотара

Ну и как же без тематической песни-то?!

На закуску слегка мистическое читательское совпадение. Когда в середине этого толстого сборника я подустал от нервного аксёновского стиля, то прошёлся взглядом по нечитанному шкафу и выудил оттуда недавно приобретённый "Бильярд в половине десятого" Бёлля с целью отдохнуть мыслями. На следующий день беру снова сборник Аксёнова и в "Пора, мой друг, пора" тут же начинается эпизод, где среди вещей погибшего героя находят этот самый "Бильярд в половине десятого" Бёлля. Нормально?

P.S. АСТ повадилось печатать русские покетбуки в Италии. У этого издания "Бильярда" в выходных данных указано: отпечатано в типографии Grafica Veneta S.p.A. Italy, недавние "Сказки об Италии" от Эксмо символично напечатаны там же, флипбуки эти несчастные в Нидерландах печатали. Я не понял, так сильно дешевле производство что-ли выходит?

Никто так не может. Могут или как в "Бочкотаре", или как в "В поисках жанра". Или по-другому. Но чтобы все эти варианты и все на таком феерическом уровне – это может только Аксенов. Когда я читала лубочную смешную "Бочкотару..." , у меня в голове уже складывалась рецензия о сквозной линии "посконных" русских писателей, идущих от теплого, пахнущего землей и скошенной травой Лескова. Язык, образы, мысли, смыслы и идеалы – все это, что называется от сохи. И от тех мужиков в лаптях и баб с коромыслами. Дымовской игрушки и великих, не побоюсь этого слова, мультфильмах по русским лубочным сказкам, озвученных Дуровым.

Никакие советские реалии не могут скрыть этот стиль и эту душу. Тонкий слушатель Аксенов смог эту душу воспроизвести, используя совершенно неподходящие для лубочных картинок персонажей и совершенно нелепую историю. И каким-то совершенно непостижимым образом создается произведение безусловно аутентичное, но при этом уровня и типажа "Баудолино". Такая гениальная стилизация, что становится совершенно самостоятельным шедевром.

А потом был совершенно другой "Жанр...". и в некоторой степени "Рандеву. То, что имеет корни не то, что в другой эпохе, так вообще на другом конце земли. Что-то, что делают другие сказочники – латиноамериканские. Ведь эта роуд стори не что иное, как практически дантевское путешествие, но поданное под густым соусом магического реализма. Да, эта повесть не менее нереальная, чем "Бочкотара", но совершенно по-другому. Читая их друг за другом в голове поселяется и уже не искореняется восторг от мастерства. Даже сложно становится следить собственно за произведением, за героем и сюжетом. Просто наслаждаешься словом, пером.

Лишь в "Пора..." автор дает нам немного настоящей реальности, настоящих героев и живой истории без фантастик. И здесь появляется еще одна грань и уровень мастерства. Тот самый человек, который написал историю про живые бочки и путешествующего по СССР волшебника выдает такой реализм, что дух захватывает. И если с предыдущими повестями я скорее чувствовала произведения, слышала их музыкой, то эта повесть, даром, что большая её часть про съемки фильма, идеально кинематографична. Как очень хорошее советское или итальянское кино. Которое идет медленно-медленно, без надрыва, а потом разбивает тебе сердце.

Ну и на закуску кусочек наивного, но такого искреннего православия. Рассказ, написанный в тонах и мотивах Толстого и Куприна. То, что называется "великая русская проза". И опять все в советском антураже и с советскими картинками. И вновь слово "стилизация" хоть и приходит в голову, но совсем не передает суть.

А суть-то в том, что Аксенов не подражает нескольким главным тонам и мотивам литературы, но показывает свою способность работать в них всех на высочайшем уровне. Каждый раз, когда я читаю его произведения, у меня звучит музыка. Он, конечно, весь в джазе. Но как и в этой великой музыке, которая тоже поднялась от земли, есть много вариантов, тонов и мотивов. И он может выдавать простые народные песни "хлопкоробов" и госпелы от какой-нибудь Большой Мамы Торнтон, может и добраться до волшебного и изысканного Колтрена. Или может быть реальным и понятным, но от этого не менее прекрасным и гениальным Рэем.

Если вы любите разную музыку, если вы можете ценить что-то простое, но душевное, и одновременно с этим что-то сложное, малопотнятное, но с глубоким смыслом – то вам сюда. Главное, понимать. Аксенов иногда говорит прямо и играет гармонично, а иногда уходит в волшебную импровизацию, которая стройна только у него в голове. И в этом случае нужно довериться ему и получить удовольствие от процесса, ища в этой мелодии что-то свое, не пытаясь понять через нее автора. И тогда даже история про одухотворенные бочки покажется вам полной смысла и души.

C.R.
Великолепное оформление у этого издания. И обложка и внутренние рисунки – все идеально для первой повести. Да и для "Свияжска". И хорошо. Пытаться отобразить все произведения было бы ошибкой.
Интересно, что иностранные читатели поняли в "Затоваренной бочкотаре"? Наверное, то же, что мы понимаем у Тутуолы. Но в перевели название хорошо.

Восхищаюсь Аксеновым.
За дар слова, за умение рельефно и абсолютно достоверно передать самые характеры персонажей, за их мастерски отточенные диалоги, за непреходящее ощущение драйва, за потрясающую смесь реализма и мистики - никогда не успеваешь отследить момент, где кончается одно и начинается другое.
"Затоваренная бочкотара" - удивительное по своей точности изображение жизни советской страны и советского общества в миниатюре. Где в одном пространстве собираются люди совершенно разных душевных качеств, интеллектуального уровня, занятий и стремлений, и эта стихийно образовавшаяся группа лиц, объединенных случайными обстоятельствами, по ходу пьесы превращается в сплоченный коллектив. Где движение к цели - казалось бы, простой, ясной и легко достижимой, - неожиданно оборачивается фантастическими препятствиями и отвлекающими факторами. Где искомый результат формально не достигнут, но сам процесс оказывается неизмеримо важнее.
Ибо за время пути собака могла подрасти - и подросла-таки :) А если серьезно - с каждым из этих людей произошло нечто очень важное. Каждому являлся Хороший Человек, и каждый незаметно для себя самого делал внутренние шаги по направлению к тому, чтобы самому стать таким человеком.

– Пошли, – сказали мы и попрыгали с перрона, а один из нас, по имени старик Моченкин, еще успел перед прыжком бросить в почтовый ящик письмо во все инстанции: «Усе моя заявления и доносы прошу вернуть взад».

А казалось бы - прожженный старый кляузник, на котором пробы ставить негде...
Мне по прочтении книги сразу вспомнился персонаж совершенно другого художественного произведения - фильма "Старый новый год". Откуда-то из небытия улыбнулся пенсионер Иван Адамыч в исполнении великого Евгения Евстигнеева и сказал: "Хорошие вы мужики, только облику не теряйте".
О том и книга, собственно :)