Ох, видать, нынче с головой моей неладно, как же нам быть-то, как же я одна-то теперь? Так ли, эдак ли, да уж ничего не поделаешь.Коли рукой махнуть, да и все тут, чаво ж ты так к сердцу-то?Ничаво. Я сразу за тобой пойду, мы ж с тобой до конца – неразлейвода.Оханьки мои, да кто ж ты таков?Да уж и так ясно. Коли я, то ты. Коли ты, то я.Говор Тохоку, неприкрытый, обнаженный, лился из недр ее тела, как будто прорвал дамбу и теперь вырвался наружу. Момоко-сан слушала этот голос и пила чай. Хлюп-хлюп. Хлюп-хлюп.Где-то позади лившегося прямо в ее мозг голоса слышался другой, смутный шум. Шур-шур, шур-шур…В тишине ее комнаты такое шуршание – приметный звук, неожиданно громкий. Громче, чем можно подумать.Шуршание доносилось откуда-то из-за спины Момоко-сан, из-за спинки стула, прямо с места между холодильником и полками с посудой. Как будто кто-то играет магазинными полиэтиленовыми пакетами. Неприятный звук. Прямо уши режет.Шур-шур, шур-шур…При этом у Момоко-сан нет ни малейшего желания куда-то вставать – она просто пьет чай, подстраиваясь под ритм этого шуршания. Хлюп-хлюп…Происхождение этих звуков она и так знает, можно не оборачиваться.М-Ы-Ш-И. Прошлой осенью, когда умер старый пес, проживший вместе с ней шестнадцать лет, под крышей, да и под половицами закипела бурная жизнь. Мыши захватили обе горизонтальные поверхности дома, а вот сегодня, например, пришли вот так – прямо среди бела дня.