Нелепо корить книгу за то, что она не открыла для тебя что-то новое. В конце концов, книги пишутся не для этого, если, конечно, это не учебники или инструкции для садоводов. В нашем случае, однако, дело осложняется тем, что книга с названием "История группы "Звуки Му" заведомо обречена была на успех, по крайней мере, пока не распробуют. Такую книгу просто необходимо было придумать, а там уж хоть с чистыми листами тираж выпускать, что, по большому счету, и произошло.
Мамонов навсегда останется "отцом родным", не голосом, но почти инфернальным сквозняком вылизывающим каждую былинку "кошмара русской действительности"; то ли изгоняющим тень черта (красного?), то ли призывающим ее тенью своей руки. Так повелось, так было с самого начала, нам с этим жить, хоть ныне не все так, как в далекие годы: сквозняк стал теплее. Но внутри каждого сидит прекрасное чмо, которое норовит крикнуть: «Танцуй, Петя!» – чтоб стало смешно и страшно. Есть это, есть, не открещивайтесь.
Парадоксально, но при всех своих попаданиях Мамонов у нас сегодняшних один. Видимо, подобные архетипы являются в таком концентрированном виде раз в несколько поколений. Уж будьте уверены – в биографии "Звуков" на слова об уникальности Мамонова и его сологубовой "русскости" вы наткнетесь не раз. Знакомо? Вы думали об этом? Книга убедит в том, что вы не ошиблись.
Впрочем, на этих виражах встряхивает не без приятности. Есть кое-что другое: встречает нас предисловие Гребенщикова, из которого почти очевидным становится, что "Звуки Му" ухандокали пресловутый "совок". А то нам мало героев, что расковыряли левиафана своими гитарами, пробурчали что-то, похожее на "гласность" (или "стань травой") и неизбежно оборотившееся в "глянец". По счастью, до апофеоза подобного все-таки не дошло: сверкающая ижица – фигура Петра Николаевича на обложке – напоминает, что между глянцем и гласностью есть известный зазор.
Должно быть, именно поэтому книга вполне пригодна для чтения в метро и закусывания ее гамбургером. Она похожа на всякую другую нынешнюю книгу "о музыке". Книга из сорта "всех этих" – стремительный профессиональный речитатив, калейдоскоп огней, слишком быстро угасающих в сознании; тотальное говорение, равное безмолвию. Читается убийственно легко, даже там, где скучно, а наиболее скучна книга в той части, что посвящена позднейшей деятельности Мамонова. Единственное настоящее здесь – голос самого Петра Николаевича, рассуждающего об отравленности русского народа кока-колой и Ефреме Сирине. Он по-прежнему умудряется балансировать на грани между издевательским ерничаньем и щемящей пронзительностью, делая это настолько изящно, что высекает не искры уже, но слезы. Речь Мамонова нет-нет да и прерывается фрагментами из разнообразных печатных изданий – от простых заметок до "фирменных эссе". Такое впечатление, что нам вознамерились преподнести целый гербарий этих перлов, единственным оправданием чему может служить лишь то, что такова участь каждого из неравнодушных – судить о жизни беспробудного деревенщика по далеким отголоскам, всякий раз восторгаясь и неодоумевая по поводу очередного собственно мамоновского всплеска, подозревая за ним то ли виртуозное кривлянье, то ли все о нас. Может быть, стоило просто-напросто выпустить сборник этих самых интервью? Получилось бы проще, чище, намного более сердито и живо.
Впрочем, не слишком ли мы увлеклись? Все-таки, получилась вполне "форматная" книга о самом неформатном феномене русской сцены. Книга эта успешно встанет на полке где-то между переизданиями Троицкого и скрижалью о "Ленинграде". Взгляд скользит и скользит по строчкам, ничуть не запинаясь, ни на чем не задерживаясь . Очень занимательно, хоть строчки тотчас же истаивают в памяти. Мамонов пил, Мамонов орал, Мамонов поверил в бога. Что еще? Липницкий плохо играл на басу. В общем, мы знали об этом и раньше, но боже мой, какая легкость. И на том спасибо. Обсосано до косточек.
