Уже через два часа Цмескаль отвел его к дому печатника Штрауса, быстро договорился о цене, а к вечеру во дворе грохотала телега груженая фортепиано. Комната просторная,

приличная семья обед и ужин в счет аренды. Слуга прилагается. Этот Цмескаль просто находка.

На следующий день к десяти утра Людвиг уже стоял около двери князя Лихновского. Швейцар долго сверху вниз взирал на юношу: что ни говори, а бывают шляются тут всякие… После того, как Людвиг подробно объяснил цель прихода и показал рекомендательное письмо, швейцар сжалился. Сначала зашел он. Жестом приказал ждать. Людвиг задрал голову. Таких апартаментов он не видел и в дворце архиепископа, прекрасная лепнина на потолке, роспись с богинями, амурчиками и пастушками-все поражало размером и блеском. Мраморная лестница, ведущая на второй этаж бела и массивна, огромные канделябры по обеим сторонам и в центре холла, на потолке хрусталь и позолота. Минут десять длилось ожидание. Потом откуда-то сверху раздался громовой голос:

– Кто в такую рань?! (было больше десяти)

Послышались шлепающие шаги. С такой отличной акустикой все прекрасно слышно. В эту

самую секунду сверху, подобно греческому богу, спускался князь Лихновский. Сзади пришлепывал не в ногу, торопился слуга. Огромная горообразная фигура князя на ходу

чихала, сморкалась, что-то бубнила под нос сама себе. Он был в красивом домашнем халате, тапочках на босу ногу и колпаке-вероятно его оторвали ото сна и он был зол. Людвиг

низко поклонился, застыл в поклоне.

– Кого еще в такую рань? -уже тихо сказал князь.

– Людвиг ван Бетховен из Бонна от Вальдштейна, -сразу произнес Людвиг, стараясь не делать паузы между словами.

– Ааа… Мальчишка еще в Бонне или сбежал?

– Когда я уезжал, он собирался за границу.

– За границу это громко сказано. Да и какая сейчас «заграница».

Исподтишка Людвиг наблюдал за князем. Пока оба шли по длинному коридору мимо статуй

богов, атлетов и богинь с белоснежным бюстом, по роскошным коврам, вдоль гобеленов,

каких Людвиг никогда еще не видел, он старался сложить хоть какое-то мнение о новом знакомом. Фигура, голос движения-все говорило о том, что новый знакомый знает себе цену,

любит все броское, яркое, громкое и дорогое. Такая внешность не создана для скромной жизни. Он все должен делать основательно, крепко, надежно. Положение обязывает.

– А что ваш Архиепископ? Тоже в бегах.

– Да, еще раньше меня уехал.

– Убежал, значит.

Пока шли по длинным коридорам вдоль дверей, около которых на маленьких табуреточках сидели слуги, Людвиг твердо решил заручиться поддержкой этого князя. Ему импонировала решительность и прямота разговора. С этим человеком будет толк. Проходя мимо одной из дверей он, не задерживаясь, стукнул в нее, позвал громко, призывно:

– Кристина!

Свернув за угол, раскрыл перед Людвигом дверь, пропуская гостя вперед. Это была библиотека. Жестом указал на широкий и длинный пуф. Людвиг сел. Еще какое-то время князь дочитывал письмо. Закончив, сложил листок и сделал из него закладку в книге.

– Что там наш Гайдн. В Лондоне?

– Думаю, да. К тому же, если бы он был здесь, все бы уже знали.

– Нет думаю. Он мог сразу поехать к себе в Ейзенштадт, к Эстергази. Ну, да бог с ним. Мы принимаем по пятницам, концерты, вечера, все прочее. Я не большой охотник до этих

собраний, это больше по части Кристины.

Словно чувствуя, что говорят о ней, в комнату вошла молодая женщина. Высокая и стройная, с копной черных вьющихся волос с гребнем в руке, и домашнем халате. Ее, видимо, тоже

разбудил трубный голос мужа.

– Можно потише, Карл. Лошади на улице шарахаются.

– Ты видела этих лошадей? Это Людвиг ван Бетховен из Бонна. О нем говорил Гайдн.

– Кому? Ой, извините, я еще не проснулась.

Князь подал сложенный лист письма. Одной рукой расчесывая волосы, другой держала письмо.

– Ладно, поболтаете у себя, а я уж если встал-займусь корреспонденцией.

– Да, верно, идемте на мою половину. Чай будете?

Людвиг не стал отказываться. Кристина прошла с Людвигом в свою комнату. На минуту вышла. Возвратилась в другом платье. Вслед за ней служанка внесла поднос с чаем.

Поклонилась.

– Вы любите чай, Людвиг?

Людвиг осень редко пробовал такой напиток. Два-три раза у Брейнингов, один раз на дне

рождения Вальдштейна и, кажется, все.

Кристина улыбнулась.

– В ваших краях предпочитают вино, правда?

– Да, есть не плохие сорта, но по будням больше кофе. Оно дешевле.

– Да, верно. Вы извините моего Карла, он не со зла. Узнав его поближе вы подружитесь, а его

голос… привыкните.

– Я разбудил вас, простите, княгиня.

– Не в этом дело. Здесь Вена, Людвиг, и определенный распорядок дня не обязателен. Вы к этому тоже привыкнете. У нас есть определенные дни приемов, определенные дни концертов,

впрочем, как и у многих из нашего круга. Не стоит слишком придавать этому значения.

Наблюдая за реакцией Людвига, Кристина догадалась, что Людвигу возможно не очень приятно слышать слова «наш круг», дни приема» и им подобные. Желая сменить тему, она

спросила:

– А правда, что вы хотели обучаться у Моцарта?

– Да, княгиня, но… увы…

– Мы все скорбим. Нелепая смерть.

– Странная.

– Как так могло случиться? Ему же не было и тридцати пяти, кажется?

Кристина согласно кивнула. Минуту молчала.

– Здесь, в Вене, не все так просто. Много любопытных и много подозрительных. Сплетни здесь

обычное дело, но лучше не задавать вопросов, на которые нет вопросов, вы это тоже поймете.

Сделав вдох облегчения, продолжила уже весело:

– Но наш «папа» не хуже! Он приедет из Лондона и обязательно примется за вас. Есть еще и Сальери, и Альтбрехтсбергер. Много учителей не бывает?

– Да, мне надо много учится. Я это и сам чувствую.

– А кто вас представил Моцарту?

– Ван Свитен.

Кристина согласно кивнула.

– Нам тоже приходилось играть у архиепископа с семи вечера и до утра. Утром выходишь на воздух-голова гудит, ноги дрожат, все, как во сне, а днем снова репетиция. Я привык.

– Хочу вас предостеречь: недели не проходит, как в Вену прибывает новая»знаменитость». Она

неплохо бренчит на фортепиано или пиликает на скрипке или выводит рулады, от которых

у многих вянут уши,.но должность обязывает. Вам, ван Бетховен, придется столкнуться с

некоторыми из них. Терпения вам.

Можно спросить?

– Конечно.

– Как являться к вам?

– Ничего сложного. По пятницам, как сказал муж, у нас музыкальные вечера. Одевайтесь скромно, прилично и опрятно. Излишний блеск не приветствуется-вы и это поймете. У на

на ближайший вечер Карл пригласил кого-то, прихватите несколько своих вещиц не слишком длинных и не слишком мудреных. Мы, венцы, не любим долго грустить.

Кристина встала. Очаровательной, чуть виноватой улыбкой намекнула, что визит закончен.

Людвиг поклонился.

– Нужно проститься с князем?

– Нет, я передам ваше уважение.

Дома Людвиг отобрал несколько простых вещиц для фортепиано. В случае вариаций или

соревнований у него имелись несколько неплохих идей. В пятницу к девяти вечера он снова был у дома князя. По количеству карет, экипажей, по беготне слуг он догадался, что вечер

будет пышным и только избранные приглашены и он, Людвиг, в их числе. Было холодно,

середина ноября и посетители спешили укрыться за огромными распахнутыми дверьми. Уже знакомый Людвигу швейцар отвешивал поклоны, рукой провожая посетителей. Он точно замерзал на продуваемой холодным ветром улице. Замерзал, но держался. Людвиг отвесил ему скромный поклон и вошел. Уже знакомый вестибюль был жарко натоплен, Обилие свечей и ламп грело воздух и освещало обилие мехов и драгоценностей на оголенных плечах дам,

веера сдували пудру с париков мужчин, их спутницы гордо выставляли напоказ голые плечи и глубокие декольте, обрамленные ожерельями с кулонами и грузные серьги с бриллиантами.

Все напоказ. Сейчас Людвиг уже мог сравнивать и анализировать. Боннское высшее общество, к которому, казалось, Людвиг привык с юности теперь казалось ему плохим дешевым спектаклем. Людвиг продолжал подниматься по широкой лестнице вместе со всеми

в зал. В зале он еще не был, но понимал, что все направляются именно туда. Он не ошибся.

Огромный зал был натоплен и уже полон. На эстраде уже стояло фортепиано и около него насколько музыкантов настраивали инструменты. Четверо. Вероятно, квартет, а может квинтет, если с фортепиано. Взглядом Людвиг сразу отыскал горообразную фигуру князя, рядом знакомый толстяк-барон ван Свитен. Оба громко смеялись. У окна, ближе к большому камину он увидел Кристину Лихновскую с несколькими дамами. Людвиг решил подойти к ван Свитену. Барон смерил взглядом Людвига.

– Приехал все-таки, -басом произнес он и похлопал его по плечу.-Это хорошо.

– Сегодня он попотеет, -пообещал Лихновский.

Гул в зале нарастал, многочисленные гости рассаживались по местам и Кристина призывно помахала рукой Людвигу в свою сторону.

– Иди, мама зовет, -с улыбкой произнес Карл Лихновский.

Пока Людвиг пробирался сквозь толпу сзади кто-то резко сжал его локоть. Людвиг обернулся, это был Цмескаль.

– И ты тут? -спросил Людвиг.

Как-то незаметно они оба легко перешли на «ты». С простоватым и добродушным барончиком и не могло быть иначе.

– Сегодня первый бой, -сказал он и кивнул в сторону большого окна. Там, опершись о подоконник, в окружении десятка дам стоял молодой высокий брюнет в темном костюме свяшеника, шея его, обмотанная пышным белоснежным галстуком с трудом поворачивалась в стороны и потому он вынужден был держать подбородок высоко поднятым, Тонкие черты лица, ясный взгляд и уверенные движения рук, которыми он энергично жестикулировал,

выдавали в нем не новичка в салонных состязаниях, по свободному смеху и болтовне было ясно, что молодой человек дерзок и уверен в себе. Компания издали заметила Людвига и одна из девушек, прикрыв рот веером, что-то шепнула молодому человеку. В мгновение вся компания разразилась смехом.

– Они смеются надо мной? -спросил Людвиг и сжал кулаки. Краска прихлынула к его щекам.

– Нет, для этого у таких кукол слишком мало мозгов, а вот у этого мальчишки… Это Гелинек-

здешняя музыкальная знаменитость. Тебе с ним придется сразиться. Играет действительно божественно. Многим нравиться, особенно дамам. Стиль игры- дамский, легкий. изящный,

но не лишен достоинств. Впрочем, он играет первым, сам увидишь.

Раздался колокольчик, все рассаживались по местам. Сановный лакей, опираясь на трость взошел на эстраду.

– Мы начинаем, господа.

Низкий поклон и медленный уход. Вслед за ним поднялся Карл Лихновский, откашлявшись, начал:-В этот дождливый холодный вечер так приятно насладиться звуками божественных мелодий. Ибо музыка…

– Да начинай ты, Бога ради, -с места пробасил ван Свитен.

В зале сдержанный смех. Сам Лихновский улыбнулся, продолжил:

– Сегодня у нас два гостя. Одного вы прекрасно знаете-наш прекрасный Орфей, наш Гелинек.

Гелинек встал, одарил зал сдержанной улыбкой. Аплодисменты.

– И гость из Бонна, ученик Гайдна-Людвиг ван Бетховен.

Аплодисменты глуше, говорок громче с задних рядов. Цмескаль шепнул на ухо Людвигу:

– Внимательно следи за техникой, много интересного.

Галинек легко взбежал на сцену и с легким поклоном сел за фортепиано. Все ожидали, что он начнет с Баха, но аббат начал с вариаций на тему Моцарта: что-то из «Свадьбы..«вперемешку с «Дон-Жуаном», затем следовала соната собственного сочинения и наконец несколько вариаций на баховскую тему. Краем глаза Людвиг еще успевал наблюдать за реакцией зала. Зал безмолствовал. Дамы забыли обмахивать плечи, их кавалеры сдержанно потирали трости,

слегка склонив головы вперед, как будто пытаясь лучше расслышать звуки. Надо отдать должное музыканту. Гелинек играл божественно, техника безупречна, стиль «дамский»,

легкий: словно каждая жемчужина падая на мраморный пол издает отдельный звук. Да,

такое достойно похвалы. Кристина была права-если и все венские музыканты таковы, то

Людвигу придется попотеть. Закончил Гелинек изящной фугой в стиле старика Баха. Зал

бурно аплодировал. Сам ван Свитен хлопал стоя.

– С Богом, -шепнул Цмескаль.

Людвиг поднялся на сцену. Что ж, Моцарт так Моцарт. Свои вариации на тему «Волшебной флейты»Людвиг начал еще в Бонне и хотел видеть их сначала напечатанными, но вызов превыше всего. Затем соната любимого своего Филиппа Баха, а закончил мгновенными вариациями на сонату самого Гелинека. Зал взорвался аплодисментами. Сам Гелинек взошел к Людвигу. Оба обнялись. Зал взорвался новыми аплодисментами. Громче всех старался Цмескаль. Людвиг и Гелинек вместе сошли со сцены. Их обступили. Ван Свитен огромными руками обхватив их обоих, крепко прижал к себе.

– Потешили старика, черти!

– Мы такие, -ответил за обоих Гелинек.

Тихо сказал Людвигу:

– Домой пройдемся вместе.

Людвиг согласно кивнул. По пути в столовую Кристина подхватила под руку обоих музыкантов и буквально тащила их сквозь толпу.

– Нас еще и покормят? -шутил аббат.

– Программа привычная еще по Бонну. Мы тоже сначала играли, а затем-корм. Слуг надо кормить.

– Злюка, -шепнула Кристина и щелкнула Людвига веером по лбу.

Уже около стола к ним подошел ван Свитен.

– С тобой хочет познакомиться одна семья.

Людвиг обернулся. Супружеская пара уже не молодых дворян стояла перед ним. Мужчина низко поклонился, его жена кивнула.

– Советник Иван Юрьевич Броун с супругой, -представил ван Свитен.

Людвигу необычны русские имена, но он в ответ низко поклонился. С легким необычным акцентом новый знакомый произнес:

– Мы принимаем по субботам, будем рады видеть вас. У нас дочери.

Людвиг еще раз поклонился. Во время ужина он и Гелинек сидели рядом. Ужин действительно был великолепен. Мелкие беседы, смех, анекдоты и сплетни были уже запущены и теперь все крутилось по обычному кругу.

– Что у вас с Гайдном? -поинтересовался Гелинек.

– Да как сказать… потихоньку.

– Он великий мастер

– Я это понял с детства.

– Не давайте себя увлечь такими концертами. Это поденщина будет выматывать из вас все жилы, времени на творчество не останется.

– Это мне знакомо. Ничего, кажется не меняется. Что в Бонне, что здесь. Принцип один.

Несколько следующих месяцев подтвердили правоту Гелинека. Полезные знакомства,

нужные связи, вечера при свечах, концерты, а после них обеды, ужины, а после них сплетни

анекдоты игры и развлечения. С трудом удается Людвигу выкраивать часы на занятия. Гайдн

прекрасно понимает все трудности, он и сам сорок лет назад был в таком положении, но делать нечего-у этого молодого немца определенно есть воля и воля железная. Перебирая выполненные задания. Гайдн старается щадить самолюбие и гордость ученика, иногда он просто пропускает мелкие»грешки» и дает новые задания. Иногда они отправляются вместе в какое-нибудь дешевое кафе. Гайдн с болью смотрит, как Людвиг взвешивает на ладони мелочь, расплачивается с кельнером. После очередного урока с учеником Гайдн достал из

ящика стола объемистую тетрадь уже изрядно потрепанную с рассыпающимися листками.

– Это мои выписки из Фукса. Вся книга вам ни к чему. А тут у меня самое главное.

Людвиг пролистал страницы. Сразу понял, что он не первый и не последний, кто держит в руках выписки из учебника. Еще от Неефе в Бонне он слышал о «Ступени к Парнасу» Йозефа Фукса-ценном и редком музыкальном учебнике, достать который почти невозможно. Строчки замараны, перечеркнуты, некоторые расцарапаны и в чернильных кляксах.

– Я снова собираюсь в Лондон. Не знаю пока на сколько. Ближайшие месяцы я еще тут и вы

займитесь этими страницами.

– Вы увидите Саломона? Передайте поклон от соседа.

– Безусловно. Я слышал, вы с ним соседи по дому… были…

– Мы родились в одном доме.

– Это знак судьбы. Вы верите в судьбу, Людвиг?

Об этом Людвиг еще не задумывался.

– А Вы?

– Я верю в Господа нашего и в его благое провидение.

Видя, что Людвиг никак не реагирует на его слова, переменил тему.

– Что с вашей субсидией от архиепископа? Может помочь?

– Да, он присылает немного по четвертям месяца, но…

Людвиг замолчал.. А Гайдн соображает. Действительно надо помочь юноше. Еще недели две и деньги его закончатся. Те работы, что Людвиг отсылает в Бонн к Зимроку ничто в денежном эквиваленте.

– У меня летом намечается поездка в Айзенштадт, поедем?

Людвиг сразу понимает-это жест спасения от полной нищеты, но надо согласиться.

– Места там не очень здоровые, но у вас организм молодой и сильный, малярия вам не грозит.

Конечно надо соглашаться. А пока новые работы из под его пера появляются одна за другой. К годовщине своего первого года в Вене он послал Элеоноре свои 12 вариаций на моцартовскую тему из оперы «Свадьба Фигаро» -«Если захочет барин попрыгать».

Посвящено, естественно, ей. Это первое произведение изданное здесь, в Вене.

Ей же теплое письмо. В работе октет для двух гобоев, двух кларнетов, двух валторн и двух фаготов. Можно послать в Бонн курфюрстру некоторые из произведений -пусть убедится, что

Людвиг не зря проедает княжеские деньги, а лучше если и ПАПА от себя черкнет строчку.

Совсем ясные очертания на бумаге принимают три трио. Ответственная работа. Пока о трио он не говорит с Гайдном, всему свое время. Но письмо от Макса -Франца подобно ледяной ванне. Если уж и на просьбу Папы пришло такое ледяное письмо, то что уж говорить о

Людвиге.

– Это приказ домой?

– Времена сейчас, -успокаивает Гайдн, но резко меняет тему.-Оставьте свои работы, я просмотрю на досуге. А об князе архиепископе не думайте-я напишу ему.

Скоро он опять собирается в Англию и за это время многое надо успеть. К февраль все же

пришли несколько сотен из Бонна. Верный друг Рис получил жалованье за прошедший год и выслал в Вену. С кратким письмом сообщил -умер отец Людвига. Вот и последняя нить

оборвана. Сейчас Людвиг никак не может ни на день приехать домой. Вся надежда на друзей.

Почти ничего не отозвалось в сердце Людвига на эту новость. Капля горечи-не более.

В Бонне есть Зимрок, есть Ромберги, в конце-концов, семья Брейнингов. Вегелер должен

приехать в ближайшие несколько месяцев. Надо будет написать и ему несколько слов.

А пока надо завоевывать Вену!

После вечернего концерта в доме Броунов Людвиг и Цмескаль возвращались по утренним улицам Вены,.в этот час улицы пустынны, последнее время венцы все чаще запираются в своих домах и выходят на свет божий только по необходимости. Император Франц не то, что маленькие либеральные князьки разных карликовых герцогств. Кто-то ругает его (очень шепотом) есть и те, кто оправдывает (методы конечно не очень, но вы понимаете… и в том же духе…) Есть реалисты, которые смотрят на события трезво и прямо. Таких единицы. Они запуганы, они боятся.

– Хороша дочь у этого русского, -зачем-то произносит Цмескаль и зевает.

– Что, зацепила?

– Я всего лишь мелкий чиновник казначейства, у таких как я, нет шансов.

– Ты думаешь, у меня есть. Все эти менуэты, вариации в четыре руки, полонезы принимаются

с восхищением, а когда речь заходит о чем-то серьезном, понимаешь, что они глупы, как

гусыни. Кроме мордашки и бриллиантов в ушах ничего. Строят из себя.

На университетской площади Цмескаль остановился. Подошел к огромным высоким воротам на которых большое объявление. Подошел и Людвиг.

– Что там? -спросил он.

Несколько минут оба друга читали молча.

– Ну и дела, -почему-то шепотом произнес Людвиг.

– Не то слово. Вот и до нас докатилась… эта… как ее назвать…

– Революция? -снова прошептал Людвиг и огляделся по сторонам.