– Я иногда даю ей уроки на фортепиано, -успел вставить словцо Людвиг. Он мог бы сказать, что дает такие же уроки красавице Вильгельмине Вестерхольт и уже сочинил для них Трио и простенькую мелодию. Так… мелочь. Признаться, что все чаще приходит к Лорхен

Брейнинг у Людвига не хватило духу.

Но в эту минуту вошел слуга. Почтительно поклонился, произнес внятно:

– Господина ван Бетховена просят выйти.

Людвиг встал. Почтительный поклон на обе стороны, дамы чуть привстали.

– Извините.

За оградой его ждали Готфрид, Цецилия и брат Каспар. Все трое тяжело дышали, видимо, они бежали.

– Быстрее, Людвиг, там… отец… у Хойзера…

Людвиг все понял. За насколько минут они уже были у дверей кабака. Иоганн лежал на пороге, свесив голову на ступеньку. С носа текла кровь. Вероятно, при падении, он ударился, но теперь в хмелю ничего не чувствовал.

– Подхватывай, -сразу сказал Людвиг.

Сам он схватил отца за плечи и, повернув, обхватил другой рукой. Готфрид придерживал

Иоганна за пояс. Цецилия шла сзади, страхуя на всякий случай. Как назло был летний воскресный день, почти центр города. Маленькая компания двигалась медленно, с остановками-Иоганн все старался выскользнуть из рук молодых ребят, почти не держась на ногах. Прохожие с интересом приглядывались к компании. Почти все -знакомые. Людвиг сгорал от стыда.

– Давай сюда! -сказал он и жестом указал на тупик. Друзья протащили Иоганна и прислонили к стенке. Напрасно, Иоганн не стоял на ногах.

– Давай, пусть сидит, -сказал Готфрид и вытер пот со лба.

– Каспар, беги домой, предупреди мать, а ты, поищи хоть какую-нибудь телегу.

Цецилия кивнула и убежала за поворот. Прохожие, как назло шли каждую минуту. Людвиг повернулся спиной к улице и лицом к отцу. В эту минуту Иоганн начал приходить в себя. Узнал сына.

– Ааа…

Рукой потянулся к Людвигу.

– Молчи, -прошипел Людвиг тихо.

Люди все шли и шли. Этот позор никогда не кончится.

Иоганн все пытался заговорить, размазывая кровь по лицу. Потом сделал попытку подняться. Неудачно. Людвиг подхватил отца и силой усадил на землю.

– Сиди, -снова зло прошипел он.

Да когда же это закончиться?!

Через минуту прибежала Цецилия.

– Давай его!

Вместе с Готфридом они подняли Иоганна. Несколько шагов за поворот и телега с сеном.

– Укроем его сеном и довезем, -сказал Готфрид.

Втроем они с трудом уложили Иоганна на телегу и засыпали сеном. Рядом сел Людвиг.

Через десять минут телега остановилась. Каспар уже открывал дверь.

– Иоганн в школе? -спросил Людвиг.

– Нет, где-то бегает, -ответил Каспар.

Магдалена с трудом спустилась с лестницы. Она молчала. Молча вместе с Людвигом уложила мужа в постель, принесла теплую воду и полотенце, молча умыла от крови лицо мужа, молча и медленно вышла. Теперь она все больше молчит и лежит в постели. Редко встает. Соседка приходит и стирает-на это уходит несколько монет, но другого выхода нет. Это Людвиг понимает.

Внезапно на Иоганна находит «просветление» и он немного приходит в себя.

– Людвиг, сынок…

Мутным взглядом смотрит на сына.

– Такой важный господин… ты… мальчик… Магда…

Мать не выходит. Она слышит, но не выходит. Каспар уже убежал и теперь Людвиг сидит

рядом с отцом. Закрыв лицо руками он плачет. Плачет, как и мать. тихо, беззлобно, не проклиная, На злость уже нет сил. Какая разница между домом Брейнингов и его. Почему так? Может он сам виноват. Не стоит так увлекаться фантазиями. Его мир-его мир, их мир-их мир. И эти два мира не должны встречаться, так будет лучше для всех. Но, Господи, эти слова:

«Моцарт сказал», «Папа обещал» и прочее. Есть еще Вена, император, Пратер и музыка…

Не та музыка, что существует и звучит здесь, в Бонне, а МУЗЫКА с большой буквы. И еще он понимает-надо учиться. Если не у Моцарта, то у Гайдна, а сделать это сейчас просто немыслимо.

7

Уже давно пора выносить тело, но Людвиг все медлит: еще несколько минут пока закроют крышку и ее лицо навсегда исчезнет из его жизни. Гроб уже снесли на первый этаж и поставили на два стула, на кухне хлопочет нанятая на день стряпуха, пахнет жарким, еще чем-то, но сейчас шум тарелок, возня и шипение только раздражают. Побыстрее бы все закончилось… Лицо матери стало почти кукольным, совсем крошечным. Умелый мастер,

специально нанятый, нанес белила и мел на лоб и щеки, ушла жаркая чахоточная краска и лишь нос остался таким, каким и был при жизни-длинноватым, тонким, слишком тонким.

Волосы аккуратно зачесаны назад, на венок нет денег и лишь мамин костяной гребень удерживает их по бокам. Тонкие руки наконец-то спокойно покоятся на груди: они отдыхают.

Что ж так все не вовремя! Уезжая в Вену к Моцарту с рекомендательными письмами Вальдштейна в кармане два месяца назад он, конечно, на многое и не рассчитывал. Главная цель-занятия с Моцартом, а там, как Господь поможет. Граф напутствовал:

– Несколько адресов у тебя есть, ван Свитен о тебе уже знает и к нему первому, а там уж и к

Вольфгангу. Попасть к нему просто так,«с улицы» немыслимо. К таким господам-не обижайся Людвиг-просто не заходят. Из кассы архиепископа на твое имя в Вене переведут сумму, или кто-то передаст. Не много, но на первое время хватит.

Елена Брейнинг и Франц Вегелер за два дня до отъезда от себя передали небольшую сумму.

Зная щепетильность Людвига в этом вопросе, мудрая Елена заметила:

– Это аванс архиепископа и всего несколько монет от нас.

Людвиг молча кивнул.

Две недели в Вене пролетели, как один день. Людвига поразила дороговизна жизни в столице. Он и раньше слышал о ценах,.но не представлял что все так дорого: чашечка кофе и две булочки с каким-то сомнительным повидлом внутри-его дневной рацион. Пешком до дома ван Свитена и обратно, о простой прогулочной коляске, а тем более пролетке и думать нечего. Квартира посуточно (обязательно с фортепиано) влетела ему в половину той суммы, которую он привез из Бонна. Ни служанки, ни экономки, ни портного. Прическа,

костюм, весь внешний вид не последнее дело в императорской столице. И вот слова Моцарта:

– Это все?

Ван Свитен посоветовал Людвигу сыграть для маэстро одну из сонат Филиппа Эммануила Баха- вещь, которую Людвиг знал и любил.

– И это все?

Небольшого роста человечек стоит позади него и держит в руке бильярдный кий, в соседней комнате смех, звон бокалов и музыка. Может, он не вовремя?

– Он гениально импровизирует, задай ему тему, Вольфганг.

Спасибо, ван Свитен. Из-за спины Людвига маленькая рука в красивом кафтане, чуть убеленном мелом, выстукивает четыре ноты. Это вызов! Что-то похожее на «Свадьбу Фигаро».

Теперь Людвиг может показать себя. Десять минут пролетают мгновенно, краем глаза он успевает уловить выражение лица ван Свитена- доволен. Доволен он, доволен и Вольфганг.

Молчание. Маленький пучеглазый человечек стоит перед Людвигом, опираясь на кий.

– Ваше мнение, Вольфганг?

– Да, из него будет толк. Пусть приходит ко мне два раза в неделю

Поворот и Вольфганг исчезает за дверью. Людвиг остается с ван Свитеном. Уже на улице ван

Свитен говорит:

– Это успех, Людвиг. Все остальное не важно. Я поговорю о днях и часах занятий, а вы идите домой и готовьтесь, ваш адрес я запомнил.

Три дня Людвиг просидел безвылазно в своей каморке, ожидая хоть записки от Свитена. Ничего. На четвертый, придя к дому барона, он узнал, что Свитен куда-то срочно отбыл. Несколько дней он бродил по Пратеру, часами просиживая на скамейке, размышляя о будущем. Деньги заканчивались. И тут пришло письмо из Бонна. Умирает мать. Через три дня он был дома. Полугодовалую Гретхен отдали кормилице, кормить у матери уже не было сил. Лишь один раз взглянул Людвиг на свою единственную сестру и снова не отходил от матери. Братья уже довольно взрослые и самостоятельные как могли помогали Людвигу, а он разрывался между театром, братьями, матерью и уроками. Иоганн окончательно катился по наклонной. Чувствуя, что жена доживает последние недели, вообще потерял контроль над собой. Впрочем, и сам Людвиг и братья махнули на отца рукой. Так прошли еще три последних месяца, и вот вчера она отошла в мир иной.

– Пора, -тихо произнес Андреас Ромберг.

– Да, выносим, -согласился Людвиг и встал.

Два брата Ромберги, Готфрид Фишер и Людвиг подняли гроб. Господи, какая же она легкая! Во дворе ждали Лорхен и Ленц Брейнинги, Рейха и старший Рис. Цецилия и еще несколько женщин остались в доме готовить скромную трапезу. Все прошло быстро и без церемоний.

После смерти матери жизнь для Людвига потянулась обычной колеей. Не добавила радости и смерть годовалой сестренки. Людвиг воспринял ее, как что-то данное судьбой

свыше. Мало радости в нашей жизни, и даже артисты и писатели, стоящие ближе к божеству,

испивают чашу бытия до дна. Есть, правда, счастливцы, которые идут по жизни просто и светло, ничто, кажется не омрачает их чело, такие, как Гете,.но и ему, вероятно, приходится

бороться за эту жизнь. Год пролетел в заботах и слухах. Что-то назревает там, за Рейном. Это

ощущается в разговорах, газетах, университете, в который Людвиг записался с новым другом, художником Кюгельгеном, в общественных библиотеках и читальнях. Пришел новый австрийский император, и какие-то неясные надежды будоражат умы. Но это там, в Вене, а здесь, в Бонне, все тот же затхлый мирок интриг, слухов, домыслов и басен. Сейчас Людвиг сидит в тесном кружке друзей в маленьком ресторанчике вдовы Кох, потягивает пиво и ждет, когда Фран Вегелер выскажет свое мнение. Кюгельген покуривает большую трубку, читает газету, искоса наблюдая, как очаровательная Барбара разносит подносы с едой. Как она наклоняется, как протягивает голые по локоть руки и прячет сдачу за лиф платья.

Сейчас уже осень, не так и жарко, но в этом небольшом ресторанчике многолюдно и душно, а девица улыбается и подносит очередную кружечку друзьям.

– Еще по одной? -лукаво спрашивает Кюгельген,

– Если она еще раз наклонится и примет сдачу… -соглашается Людвиг.

Словно угадав желание, красотка с тремя бокалами низко склоняется над друзьями, несколько мелких копченых ребрышек для закуски и салфетки на стол.

– Что-то еще?

Все трое дружно выдыхают.

– Да, -говорит Людвиг.

– Да-да, -говорит Кюгельген.

Старший среди них- Вегелер, – молча откладывает листок, который принес Людвиг.

– От этой бумаги нет теперь толку, надо составить новую.

– Поэтому я и пригласил тебя, я не мастак в прописях и словесности. Ноты-да, но не эта канцелярщина.

«Придворный музыкант ван Бетховен честь имеет доложить, что продолжительная и упорная болезнь жены привела его в крайне плачевное положение, он был принужден заложить и продать все свое имущество, так как лишен ныне вместе со своими малыми детьми средств

к существованию. Поэтому он покорнейше умоляет о выдаче ему ста талеров».

– Я не удивляюсь, что наш Макс Франц уже год молчит, -заметил Вегелер и отложил

записку.-Ты говорил с Вальдштейном?

Людвиг согласно кивнул. Скромно он следил за движениями Барбары.

– Не смотри в ту сторону, дружище, -просто произнес Кюгельген и снова глубоко вздохнул.

– Не мой уровень?

– Не НАШ, -кратко ответил Вегелер и тихо добавил:-Там племяша нашего Бальдербуша

ошивается.

Франц Вегелер был вхож в высокие боннские круги и имел более полную информацию по такому вопросу. Вся компания еще раз глубоко выдохнула. Все трое рассмеялись.

– Давай так, -заметил Франц, -Я подготовлю черновик к архиепископу, ты внимательно прочтешь, перепишешь… если согласен, и вместе с Вальдштейном подаш от своего имени. Это оптимальное решение.

Людвиг снова согласно кивнул. Друзья отпили по глотку.

– Почему не был в университете? -спросил Кюгельген.

– Сейчас столько всего навалилось, Просто не представляю, куда бежать. Все, что не делаю-

словно в песок! Кантата на смерть Иосифа-провал, не нужна, кантата на восшествие Леопольда-тот же результат. Бог свидетель, я стараюсь, но в сутках двадцать четыре часа, а

неделе семь дней, а у меня всего две руки.

Друзья молчат. Что тут скажешь? Людвиг мог бы рассказать о планах на братьев, но вряд ли

это нужно. Сейчас братья заметно подросли и теперь новая забота-пристроить их к взрослой жизни. По крайней мере, Каспара. С Иоганном пока подумает. Кюгельген решает переменить тему. Тихо, почти секретно, спрашивает:

– О Фостере слышал?

– Нет, -ответил Людвиг.

– Вот и видно, что не ходишь на лекции нашего аббата Шнайдера. Много теряешь.

– С него такой аббат, как с меня балерина, -тихо заметил Вегелер.

– Он получает книги из самого Парижа. Слышал бы ты, что он говорил о Руссо. Мурашки по коже!

– Я слышал его лекцию о Канте. Попробую разобраться на досуге… если таковой случиться.

– Сейчас за Рейном что-то заваривается, -уже совсем тихо прошептал Кюгельген.

В подтверждении своих слов он вынул из бокового кармана сложенный вчетверо листок,

осмотрелся.

– Вот, переписал на лекции, это из Форстера.

«Мы ответим перед небом и землей, если упустим возможность установить у себя новый

строй».

Людвиг сложил листок и отдал его обратно.

– У меня много таких записок, -пообещал художник.

– За Рейном настоящая жизнь, -заметил Кюгельген.– Вольтер, Бомарше.

Друзья дружески молчат.

Наступал вечер, конец трудового дня. Маленький ресторанчик в это время наполнялся простым и не сильно простым людом: музыканты, писари, чиновники, секретари, мелкий

чиновный люд постепенно заполнял столики. Несколько скрипачей и флейтист терзали

искушенный слух знатоков и любителей. На входе показались братья Ромберги. Приметив знакомую кампанию, замахали.

– Давай… -пригласил Людвиг.

Оба брата подсели к компании.

– Есть хорошие новости, -сказал Ромберг, -Наш архиепископ собирается на съезд своего ордена, поплывем по Рейну и Майну. Летом в следующем году. Сами они поедут по-суху, а мы

поплывем по волнам.

– Музыканты? -спросил Людвиг.

– Еще театральная труппа-немного, человек двадцать. Это в Бад- Мергенхайме.

– Далеченько, -прикинул в уме Вегелер.

Обычные дни продолжают идти своим чередом. Кюгельген был прав: по вечерам у Брейнингов, по беседам с университетскими друзьями, по книгам и газетам (особенно исчезнувшим, как-то внезапно, французским) понятно, что за Рейном что-то назревает. Слухи

самые тревожные.

В один из вечеров Стефан Брейнинг воодушевленно декламирует «Разбойников» Шиллера.

Вся маленькая компания затаив дыхание, слушает, Людвиг едва дышит. Раньше он думал,

что «Дон Карлос» это предел Фридриха, но оказывается есть еще и «Ода к радости», есть и

«Фиеско». На все просто не хватает времени,.и теперь Людвиг внимательно просматривает

листок с переписанной одой.

– Как тебе? -лукаво спрашивает младший- Ленц.

Он уже довольно взрослый, чтобы понимать смысл этих слов.

– К радости или свободе? -так же лукаво спрашивает Людвиг.

– Не стоит слишком задерживаться на таких стихах. Драмы этого Шиллера куда лучше,

Все просто соглашаются с матерью. Старший Стефан пробует возразить.

– Если бы ты, мама, слышала, что говорит на лекциях наш Шнайдер!

– И что же он говорит?

Это ловушка, сейчас мать узнает, чем живут ее дети. Но дети не подозревают, наивно начинает рассказывать Стефан:

– Лессинг и Гердер уже в прошлом, сейчас Гете и Шиллер, Спиноза и Декарт устарели, а в моде тихий отшельник из Кенигсберга. Долго объяснять, но он обязательно расскажет матери о

странном философе. И, главное, есть Руссо! Вот кого чтут сейчас в Париже и теперь мысль и свободу не сдержать.

– Ну а главный реакционер-я, -произносит с иронией Елена Брейнинг.

Людвиг увлеченно слушает, Ему нравятся такие сражения.

– Боюсь, у меня другие сведения. Не все так просто в вашем любимом Париже

Я получаю письма и с Берлина и с Вены и информации у меня побольше.

– Мама… -прерывает ее Лорхен, но мать внезапно становится суровой. Это она прерывает дочь.

Мягко, но настойчиво.

– Я не думаю, что рубать людям головы предлагал ваш Руссо, Вольтер и Гельвеций вкупе с вашим Дидро…

Дети восторженно слушают мать.

– Вот видите, и такая старуха, как я что-то еще читаю.

Дети не сразу ловят иронию в словах госпожи Брейнинг. Постепенно облик госпожи Брейнинг смягчается.

– Как с твоей учебой, Людвиг?

После поездки по Рейну еще ни разу не был в университете. Нет времени.

– Это плохо, очень плохо. Но я понимаю

– Сейчас немного полегче с деньгами, архиепископ разделил сумму содержания на отца-я отдаю ему четверть каждую четверть года, но потом почти все забираю. Я упросил через Вальдштейна, чтобы отца не высылали из города. Теперь он спивается втихую.

– Вегелер написал мне, что хочет преподавать медицину у нас в Бонне. Он следующим летом

прибыть к нам… если все будет спокойно.

– Да, мама, мне он тоже писал, -ответила Лорхен и покраснела. Людвиг вздохнул.

Мать и дочь сделали вид, что не заметили этого вздоха. Мать снова перевела разговор на другое.

– У тебя сейчас должен быть урок у Вестфалей?

– А я уже был, -сразу солгал Людвиг с прямым взглядом.

– Людвиг…

– Завтра. Завтра я дам урок не час, а два.

Людвигу не хочется признаваться, что с недавнего времени жизнь в Бонне ему противна и ненавистна. Все больше обыватели напоминают стоячее мутное болото с лягушками в стиле басен Лессинга.

– Ох, и не люблю, когда на тебя находит твоя обычная дурь, -укоризненно говорит госпожа Брейнинг но тут же снова меняет тему, -Ты Шекспира уже прочел?

– «Бурю» -да.

– Я просто не хочу, чтобы вы считали, что бить окна, жечь дома и горланить на перекрестках и площадях вот это и есть революция.

– А что горлопанить? -интересуется Ленц.

– Не дай Бог тебе слышать, что. И Шекспир здесь не виноват.

– А Гете? -все не унимался Ленц.

– И он со своими «страданиями».

– Это Вертера, -огрызнулся Ленц.

– Брысь! -не выдержала мать.

Вся молодежь убежала из-за стола. Стефан вызвался проводить Людвига несколько кварталов.

– Лорхен переписывается с Францем? -напрямик спросил Людвиг.

Стефан поморщился. Помолчал. Тихо неуверенно сказал:

– Мать считает его достойной партией. Надежно, серьезно, стабильно. Особенно в наше тревожное время.

Людвиг молчал.

– Мать действительно знает побольше нашего, она получает письма с Офена- там наш родственник в каких-то «верхах». Он и снабжает ее новой информацией.

– Не в этом дело. Бесит, когда знаешь много, а сменить ничего не можешь. Бесит своя же необразованность, неученость. В таких салонах, как ваш-особенно.

– Так вот кто у нас главный революционер, -произнес Стефан и дружески обнял Людвига за плечи.

– Стоп!

Людвиг остановился на одном из переулков, прямо напротив лавки старьевщика.

– Что? -спросил Стефан и на всякий случай огляделся.

Старьевщик как раз прикрывал витрину, наступал вечер и покупателей в это время мало.

– Я домой, -сказал Людвиг и резко развернулся от Стефана. Быстро зашагал вдоль переулка, низко нагнув голову.

Ударом ноги растворил дверь, испуганный брат Иоганн вскочил из-за стола.

– Где отец?!

– Каспар у друга, а отец…

Брат кивком указал на кухню. Людвиг ворвался в кухню. Между очагом и мешком с картофелем лежал пьяный отец. Что-то бубнил себе под нос. Людвиг двумя руками ухватил отца за плечи и прислонил его к стене. Иоганн открыл глаза.

– А… Лю..д…

– Что ты сделал?!!Где вещи мамы?!

Людвиг замахнулся на отца.

– Не тронь его, Людвиг!

Брат тоже тяжело дышал и готов был уже броситься между Людвигом и отцом.

– Оставь его, это напрасно. В таком состоянии он ничего не поймет.

– Он продал все платья мамы! Все!! Я же отдаю тебе часть денег!

Людвиг с силой прижал отца к стене. Отец, вероятно, уже начал понимать, что происходит.

Опустившись на пол он начал плакать. Тихо, смешно размазывая слезы по потным щекам, он тер нос и пускал пузыри изо рта. Кричать, действительно, было напрасно. Минуту Людвиг тяжело дышал, сжимая кулаки.

– Не надо, -уже тихо произнес брат.

Людвиг выбежал из кухни и бросился в свою комнату. Не раздеваясь бросился на свою кровать. Почти всю ночь он проплакал.