Однажды прекрасной весенней порою затеял Сёрен в комнате перестановку. Не утверждаю, что всё так и было, но, во всяком случае, подобное вполне могло произойти. Весной пробуждается всё спящее, и в особенности — тяга к контролируемым переменам. Куда уж студенту, будущему теологу и философу, пока никому не известному, короче говоря, юной пылкой душе сопротивляться подобным позывам? И так уж получилось, что вечером, утомлённый домашними хлопотами, Сёрен заснул в кресле — не дописав строчки в серой тетрадке, не раздевшись, лицом к зеркалу. И, видно, был в этой какой-то божий замысел (не мой), ибо той же ночью приснилось Сёрену, что он ведёт со своим отражением в зеркале приятнейшую светскую беседу, полную мудрых мыслей, изящества и иронии. Ему в ту пору как раз исполнилось 25 лет, и он считал себя осенённым высокими философскими и теологическими знаниями, втайне гордился, что мог бы поддержать любой разговор — возникни у него желание вообще его заводить, — и с радостью вкушал очередное страдание, считая свою пылкую душу крайне чувствительной.
Кьеркегор из Зазеркалья был совсем не таков. Он был старше, мудрее, отчаяннее — всё это ещё предстояло двадцатипятилетнему Сёрену. А пока — старший беседовал с младшим и по ходу разговора выстраивал теорию четырёх стадий человеческого существования:
— Сёрен, мальчик мой, ты не простой обыватель, ты — настоящий эстетик. Ты лелеешь свои маленькие чувственные радости, наслаждаешься ими, твой деятельный разум не выносит скуки, но ты, кажется, пока не готов взять на себя ответственность за своё будущее и будущее своей души, потому что ответственность плохо сочетается со столь тонким восприятием (замечу в скобках, вылитый Дон Жуан). И всё же, ты — особенный, поэтому…
— Но почему «эстетик»? — перебил собеседника Сёрен. — Разве он не «ценитель искусства»? К тому же, господин Кьеркегор, описанного вами субъекта принято называть гедонистом.
— Мой милый мальчик, неужели ты забыл, от какого греческого слова происходит немецкое «Ästhetik»? «Чувство», «чувственное восприятие»! А это значит, что любой гедонист — эстетик, но не каждый эстетик — гедонист. Они могут быть и стоиками, и меланхоликами, и мазохистами, и трудоголи… а нет, это из другого списка. И им не обязательно иметь отношение к искусству. Понимаешь?
— Да, господин Кьеркегор, мне кажется, понимаю... Чтобы лучше усвоить Ваш урок, я на досуге запишу в тетрадку, которую уже веду некоторое время, ещё несколько приличествующих случаю мыслей и озаглавлю… озаглавлю… О, придумал, озаглавлю «Афоризмами эстетика»! Так, мы остановились на том, что я особенный — и что Вы хотели сказать дальше? Ну же, не томите!
Господин Кьеркегор с сочувственной улыбкой искренней симпатии и дружбы посмотрел на себя из зеркала:
— Ты — особенный, поэтому в скором будущем тебя поглотит бездна отчаяния.
— Чтуо-о-о-о-о-о?! — с какой-то подвывающей интонацией вскричал Сёрен.
— Ну что ты, что ты, мальчик мой, не надо так волноваться. Каждый эстетик рано или поздно проходит через это. Да ты и сейчас уже чувствуешь на себе пагубное воздействие всех недостатков человеческого существования, разве не замечал? Пожалуй, назовём то состояние, к которому ты всё ближе походишь, «отчаянием возможного». Мне кажется, отчаяние, которое рано или поздно переживает любой Эстетик, возникает, когда желания не совпадают с возможностями, ожидания не соответствуют реальности — отсюда и ирония, и грусть, уход от злободневности, обывательства (и даже насмешка над ним), поиски истины, единства и гармонии, которые начинают довлеть над тобою. Да-а-а, Эстетик — отчаявшийся человек. И через это переживание он (то есть ты) готовится перейти на этическую стадию существования. О, быть Этиком — своеобразное удовольствие, в литературе ему наиболее близок образ…
— Нет-нет-нет, господин Кьеркегор, забудем про этику, и про отчаяние, и про человеческое существование вообще — вы потом закончите свою теорию, продумаете типологию отчаяния, напишете, опубликуете, прославитесь, — короче, делайте потом, что хотите, но сейчас давайте поговорим про Эстетика. Какой он из себя?
Господин Кьеркегор нахмурился:
— Ну вот, опять ты уходишь от ответственности. Ладно, раз уж ты на второй стадии скоро очистишься через страдание, то я до поры до времени смирюсь с особенностями твоего поведения. Но почему тебе так интересен Эстетик?
— Потому что «Афоризмы эстетика»! Отличное готовое название для книги. Есть наброски, выдеру из дневника несколько отрывков, придумаю что-нибудь афористичное — получится интересный сборник! Читатели на одно только название будут слетаться как мухи на мёд, да-да, возможно, ожидая найти высказывания и умозаключения философского толка о красоте жизни, — но обнаруживая глубокомысленные замечания о тяготах бытия, полные иронии, и как Вы там говорили? И грусти, и ухода от реальности, и обывательства, и поисков истины…
— Ай, Сёрен, успокойся! Брось ты эти «Афоризмы», они даже ни в одной твоей библиографии упоминаться не будут. Это всё, конечно, интересно, но теория человеческого существования намного интереснее. Погружайся лучше в пучины отчаяния, чтобы я мог на основе твоего — и, разумеется, моего, короче говоря, нашего, — жизненного опыта сформулировать теорию, которая меня, то есть нас, прославит.
Сёрен не мог более противиться зрелому, опытному и мудрому себе из Зазеркалья и с таким напутствием снова смежил очи в своём кресле. Наутро сон был забыт — вместе с тетрадкой «Афоризмов», — и Сёрен, закончив перестановку, уже корпел над понятием иронии, обдумывая параллельно, является ли этика высшей стадией человеческого развития или есть что-то выше неё, какой-то четвёртый уровень…
Так мы и покинем эту светлую вихрастую голову, склонённую над книгами и конспектами, вооружающуюся знаниями, ведь ему предстоит поразить мир. (Хочется спросить, чем провинился мир? Но Кьеркегор и на этот вопрос уже дал ответ. Какой — ищите сами, книг у него в библиографии предостаточно). А позабытая им серая тетрадка во веки веков будет заканчиваться словами
Лучший мой друг — эхо, а почему? — Потому, что я люблю свою грусть, а оно не отнимает её у меня. У меня лишь один поверенный — ночная тишина...Почему? — Потому что это Кьеркегор.
Почему? — Потому что она нема...