Лекарь опустился подле ложа, перехватил ищущие пальцы герцога.

– Такая… боль… что… с моей рукой?.. – голос Нестора был почти неслышным, как сухой шелест веток в имперском лесу.

Януш сглотнул, глядя, как дрогнули веки генерала.

– Прости меня, Нестор, – заговорил он, прижимая их сцепленные руки ко лбу. – Прости, я не смог… Так было нужно. Ты жив, и это главное. Это главное…

Левая рука дёрнулась в его ладонях, Ликонт распахнул глаза, вздрогнув всем телом.

– Прошу тебя, лежи, – лекарь положил руки на плечи герцога, пытаясь удержать его на месте. – Тебе нельзя вставать, отдохни хотя бы до заката. Нестор!

Нестор зарычал, упираясь единственной рукой, подтянулся, правым локтем отпихивая доктора, и тотчас вскрикнул от боли.

– Януш!!!

Лекарь ухватил его за плечо, пытаясь уложить обратно, но герцог всё ещё боролся, не желая закрывать воспалённые, горящие глаза.

– Что ты сделал с моей рукой?! Убью, я убью тебя за это!!!

– Ты бы умер, не сделай я этого! – попытался образумить друга Януш, беспомощно озираясь на двери.

Сэр Дейл заходил утром, но большую часть времени проводил рядом с крон-принцем, оставшись теперь последним боеспособным телохранителем наследника Валлии. Януш понимал, что раньше вечера капитана ждать не стоит, но его помощь не помешала бы здесь и сейчас, ведь удержать тяжёлого, буйного, сильного, несмотря на значительную потерю крови и перенесённую лихорадку, молодого генерала доктору оказалось не под силу.

– Ведьма, проклятая ведьма!!! Это её рук дело, Януш! Это она… шлюха, паршивая шлюха!

Януш вздрогнул, отпуская генерала. Всегда державшего себя в руках, прекрасно владевшего собственными эмоциями и не допускавшего ни единого бранного слова в своем присутствии герцога словно подменили. Болезнь стирает все мыслимые и немыслимые границы, похищает надежду, сжигает веру – уничтожает всё, что есть светлого в человеке. Он прекрасно это знал, видел каждый раз, когда тяжело больной умирал у него на руках – но совершенно не хотел слушать всё это сейчас.

Герцог уже почти выбрался из-под вороха пропитавшихся его болезненным потом покрывал, когда Януш смочил тряпицу в растворе, поднося её к носу друга. Ликонт вдохнул, раз, другой, попытался отпихнуть доктора и не смог, бессильно падая на подушки.

– Я найду её… слышишь?! – невнятно продолжал Нестор, борясь с дурманом, то закрывая, то открывая потемневшие глаза. – Я найду её! Сейчас же! Ты!!! Ты… моя рука…

– Я знаю, – мягко проговорил Януш, вытирая липкий пот с побледневшего лба герцога, – я всё знаю. Спи, тебе надо набраться сил.

– Моя рука… сволочь… грязная сволочь… моя… рука… моя… Марион…

– Тебе нельзя волноваться, – Януш протёр влажной тряпицей пересохшие губы друга, влил несколько капель, – не сейчас. Отдохни.

Нестор застонал, тяжело, с надрывом, и Януш догадался, что означал этот стон: молодой генерал, уже падая в забытьё, понял окончательно и бесповоротно, чего лишился. И этот стон, стон раненого зверя – как звон колокола, прощание, принятие и осознание – останется в его памяти на всю жизнь.

– Она заплатит… – прошептал Ликонт, уже не открывая глаз. – Всем, что… у неё есть… Больно… как же… больно…. Верь мне, Януш… эта ведьма… заплатит…

Лекарь присел рядом, положив ладони на изувеченную руку патрона. Друг медленно впадал в наркотический сон, продолжая неслышно шевелить губами, и Януш сосредоточился, пытаясь снять разбуженную резкими движениями боль.

– Я тебе верю, Нестор. Я тебе верю.

***

Таира прислонилась спиной к закрытым дверям, прикрыла глаза, пытаясь унять бьющееся в груди сердце. Разговор с матерью о грядущей свадьбе дался ей с трудом. Северина была как никогда лаконична и непреклонна; каждый момент церемонии проговаривался вновь и вновь, а во время перерывов императрица заводила разговор по душам о долге любой королевы – рождении наследника мужского пола.

– Пока не родишь сына, ты не вправе называться королевой, – жёстко говорила Северина. – Это твой долг, Таира, и пока ты его не выполнишь, ты никто. За твоей спиной будут сплетничать придворные, народ Валлии не признает своей королевой, а муж в конце концов начнёт презирать за то, что ты не в состоянии исполнить свою женскую роль. Не надо переживать, дочь. Я смогла, ты сможешь тоже, ничего сложного в этом нет. Это первое, о чём ты обязана позаботиться, ведь именно рождение общего наследника укрепит наш мир с Валлией.

– Вы уверены, мама, что валлийцы хотят мира? – тихо спрашивала Таира. – Когда я смотрю на них, мне кажется, будто их доспехи пропитаны кровью наших воинов, а оружие всегда наготове…

– Откуда такие мысли? Избавься от них, Таира! Не забивай себе голову, это не твоя забота. С рождением сына у тебя появится столько обязанностей, что у тебя не останется времени на подобную чепуху. Должно пройти время. Для решения этих проблем есть твой брат, император Таир, и твой будущий муж, король Андоим. Надеюсь, мир продлится достаточно долго, чтобы тебе не нужно было заниматься тем, что тебе не положено делать. А теперь повтори мне слова заключительной клятвы у алтаря…

Таира прижала ладони к вискам, шумно выдохнула, открывая глаза. Столик у окна – первое, куда падал её взгляд, как только она добиралась до опочивальни днём, и первое, на что она смотрела утром, едва проснувшись после наполненной страхами ночи. Тайный возлюбленный исправно приносил розы все эти дни, что валлийцы гостили во дворце. Это была её тайна, её секрет, её загадка – проводить день в раздумьях, кто же мог пробираться в её покои и каким образом на столе появлялась красная роза. Как только мысли возвращались к одинокому цветку у окна, нотации матери чудесным образом переставали угнетать, шушуканье придворных за спиной становились тише, а солнце за окнами дворца светило ярче и радостнее. И вот – вечер, когда принц Андоим сделал ей предложение…

Принцесса не могла объяснить, почему после того, как её будущий супруг признался, ей не стало легче. Быть может, оттого, что пропала интрига, исчезло воздушное ощущение чуда?

Таира сощурилась, вглядываясь нечто сверкающее, почти звенящее в ярких солнечных лучах, отбрасывающее дивные блики на стены…

Она оторвалась от дверей, медленно подходя к столику. На этот раз возлюбленный принёс не розу. Удивительной красоты ожерелье переливалось всеми гранями прозрачной, как хрусталь, россыпью мелких драгоценных камней, подобных которым Таира никогда не встречала. И в самом центре, хитросплетением сиреневых, нежных нитей, выплавленных из цельного камня, мастер изобразил блистающее сердце, чьё мягкое сияние завораживало, увлекало в маскарад спрятанных внутри огней…

Она осторожно, кончиками пальцев подцепила украшение, подходя к зеркалу. Подняла руки, аккуратно застегивая ожерелье, несмело улыбнулась своему отражению. Она хороша – нет, правда, хороша. И этот подарок… казалось – прощальный, последний подарок её выдуманного возлюбленного… шёл как нельзя лучше к её сиреневой шали, к её серебристым волосам, белому платью…

Двери приоткрылись, впуская одну из приближенных дам.

– Вас желает видеть его высочество принц Андоим, – негромко сказала она, и Таира поспешила покинуть опочивальню.

С радостным возбуждением спешила она в кабинет, где, по обыкновению, дожидался её жених. Нынче должны были они отправиться на конную прогулку вдоль парка, но мать задержала её, и Андоиму придется подождать ещё немного, пока она не сменит платья.

– Ваше высочество, – нежно позвала Таира, останавливаясь в дверях.

Крон-принц, дожидавшийся её в кресле, поднял голову и застыл. Его лицо отразило нечто непонятное – ничего похожего на те чувства, которые она ожидала и к которым была готова – ни восхищение, ни радость, даже не вежливую улыбку – самый настоящий откровенный шок. Он даже подниматься не стал – просто смотрел, как завороженный, на блиставшее на её шее свадебное ожерелье.

Приближенная дама поклонилась и вышла, плотно закрыв створки дверей. Андоим переводил ошарашенный взгляд с украшения на прекрасное лицо принцессы, не в силах вымолвить ни слова.

– Ваше высочество, – повторила Таира, смущённая такой реакцией. – Вы удивлены? Я решила примерить ваш подарок. Это так восхитительно, правда, ваше высочество. Я подумала… вам понравится, если я надену его. И ещё я хотела поблагодарить вас. За все эти дни, наполненные сказкой, за эти красные розы, и за это прекрасное украшение, как венец нашей любви… Вы и вправду… настоящий романтик…

Андоим опомнился, рывком поднялся, приближаясь к невесте.

– Я подумал, вам надоели цветы, – с трудом выдавил он, включившись в игру. – Вам и правда нравится?

– О! О, конечно, – облегчённо выдохнула Таира: крон-принц снова стал похожим на прежнего себя. – Но и розы мне очень нравились, ваше высочество. Правда. Очень…

Крон-принц принял протянутую руку, склонился, медленно прикладывая к губам. Сказать, что он был потрясён, означало не сказать ничего. Украденное ожерелье! Здесь, во дворце, на шее его будущей супруги! Быть может, это дело рук Нестора? Проклятый герцог всегда что-то недоговаривал. Вот и сейчас! Должно быть, его ищейки давно отыскали украшение, или же эта баба в доспехах, капитан столичной стражи, отыскала украденное ради него – между этими двумя явно происходило нечто странное – в любом случае, хитрый Ликонт провернул большое дело без его участия, даже не потрудившись поставить его в известность! Ничего, пробьёт и его час тоже. Осталось недолго, совсем чуть-чуть…

Крон-принц не собирался ждать законного дня, чтобы взойти на престол. Отец натворил немало глупостей за время своего правления, коим он положит конец, придя к власти. И самым первым, пожалуй, станет устранение тайного советника – светлого герцога и генерала Нестора Ликонта…

***

Северина рассматривала мужчину так пристально, что тот едва выдерживал сверлящий, колючий взгляд светлых глаз-льдинок – но выдерживал, не собираясь отступать от назначенной цели. Причиной непробиваемого спокойствия служила собственная убедительная правота и непривычная, но отрезвляющая пустота правого рукава, заправленного в карман мундира.

– Я не привыкла признавать чужую правоту, – выговорила наконец императрица, постукивая отточенными ногтями по подлокотнику, – но вы импонируете мне, герцог. Что заставляет вас так заботиться о безопасности моей дочери?

– Не ищите скрытого смысла там, где его нет, ваше величество, – Нестор говорил без улыбки, ровно, подстраиваясь под тон властной собеседницы. – Мой долг – обеспечить скорейшее заключение этого брака, и нет нужды скрывать, что Валлии не нужна война. Уверен, война не нужна и Аверону. Подписанные бумаги могут значить сколь угодно много для монархов, но они не значат ничего для народа. Как только жители Галагата увидят будущую королеву Таиру, лёд в их сердцах тронется. А с заключением брака и рождением наследника растает окончательно – не сразу, но с годами, если мы и дальше будем действовать столь же мудро. Но я трезво оцениваю свои способности. Я влиятелен, но не всесилен. В Галагате, в королевском дворце ваша дочь окажется среди чужих людей, многие из которых настроены по-прежнему враждебно к любым попыткам короля Харитона свести агрессию на нет. Да, с нею будет ваш эскорт, отобранный из лучших воинов и офицеров, которые есть в Ренне, я уверен. Но вам ли не знать, что лучший телохранитель для женщины – это женщина. Я знаю только одну такую в вашем окружении.

Северина выпрямилась, сцепляя пальцы замком перед собой. Ледяное выражение на холёном лице дрогнуло, взгляд на миг ушёл в сторону – всего на миг, но этого хватило Нестору, чтобы мысленно поздравить себя с первой победой.

– Я наблюдал, – продолжил герцог, чуть подавшись вперед, – за тем, что происходит в вашем дворце. Какие слухи витают в воздухе. Какие настроения скопились вокруг вашей верной помощницы, леди Марион. Может, вам это не так сильно бросается в глаза, ваше величество, но я, как человек посторонний, увидел это сразу. Синюю баронессу едва терпят при дворе, – по выражению, мелькнувшему на лице Северины, Нестор понял, что попал в точку; то, что так тревожило императрицу, теперь находилось на поверхности, вызванное разговором. – А в свете последних скандальных событий… я не горжусь тем, что сделал, ваше величество. Дружеский поединок завершился катастрофой, и, будь моя воля, я бы всё переиграл. Но покушение… простите, ваше величество, но я могу расценивать произошедшее со мной лишь как покушение, потому что ничего не помню из того, что произошло в саду…

– Герцог, – императрица вспыхнула, разомкнула пальцы, вновь цепляясь за подлокотники, – уж не смеете ли вы обвинять меня, или баронессу…

– Нет, – покорно согласился Нестор. – Не смею. Именно потому, что связанные с подобным обвинением проблемы не нужны ни вам, ваше величество, ни мне. Я пришел сюда с определенной целью, и портить отношения с кем-либо, и тем более с вами, ваше величество, ею не является. Но сложно не признать тот факт, что имели место два скандальных события, одно за другим, и в каждом была замешана Синяя баронесса.

– Как и вы, герцог, – не преминула вставить императрица, вновь переплетая пальцы.

– Кто я такой для вашего двора, ваше величество? – резонно поинтересовался Ликонт. – Даже пройдись я голым по бальному залу, какой вред это нанесет вашей репутации? Я – всего лишь грубый валлиец для придворных реннского дворца, ваше величество. Низший сорт.

Северина вздрогнула, впервые за весь разговор опуская глаза. Тайный советник Харитона, имеющий право говорить с нею от имени короля, оказался ещё более непрост, чем она думала. Столь умного, хладнокровного, проницательного и расчетливого помощника ей всегда не хватало в собственном окружении – отчасти потому, что сама Северина не доверяла ведение дел никому, кроме себя.

– И вы предлагаете?..

– Отправьте Синюю баронессу для сопровождения принцессы Таиры в Галагат. И пусть она остаётся с нею до тех пор, пока вы сами не решите, что настроения ваших придворных изменились, и они готовы принять и терпеть её и дальше. Или пока в её услугах перестанет нуждаться принцесса Таира.

Императрица колебалась, он видел, чувствовал это. Она всё ещё не могла довериться ему, но и не могла не признать его правоту.

– Война закончилась, ваше величество, – тихо сказал Нестор, глядя в прозрачные глаза-льдинки. – Нужды в таком количестве бывших военных больше нет. Как нет нужды в подмочивших свою репутацию простолюдинках у императорского престола. Вы поступили мудро, – мягко проговорил Нестор, не отрывая глаз от императрицы, – приблизив леди Марион, когда вам требовалась защита и поддержка. Но в новом году на престол взойдёт император Таир, которому вряд ли понадобится женщина-телохранитель. Синяя баронесса выполнила свой долг у вашего престола, ваше величество. Самое время ей тихо уйти в тень… откуда она и вышла.

Северина выдохнула, тиская собственные пальцы. Ликонт говорил правду, и разве его вина, что правда звучит так цинично? Ей приходилось уничтожать чужие судьбы, убирать людей, отработавших своё – но за годы службы Синей баронессы Северина привыкла к ней, как привыкают взращенные няньками барышни к любимым служанкам. Леди Марион предугадывала каждое её желание, не дожидаясь, пока императрица озвучит неприятный приказ, действовала быстро и решительно, не задавала вопросов и ни разу, ни словом, ни жестом, не выразила своего недовольства.

– Незаменимых людей не бывает, – проронил герцог, выпрямляясь в кресле. – И вы знаете это, ваше величество.

– Я… обдумаю ваши слова, герцог, и дам вам ответ будущим днём.

Нестор склонил голову, выражая готовность ждать, сколько потребуется её величеству.

– Есть ещё один момент, – Ликонт привычно шевельнул правой рукой, тотчас спохватившись и бросая быстрый взгляд на Северину: императрица нарочито не заметила показавшийся из кармана пустой рукав. – Возможно, ещё рано говорить об этом, но когда мы уедем, у вас будет время обдумать предложение. Речь пойдёт о землях, принадлежащих роду Синих баронов…

Януш сидел у самой воды, сложив руки на коленях. Он приходил сюда почти каждый день, всегда в разное время, стараясь застать её здесь. Леди Марион с того дня он не видел ни разу, а ведь уже на этой неделе их делегация покинет Ренну. Он хотел поговорить с ней, увидеть хотя бы один – возможно, последний – раз.

За прошедшие дни многое изменилось. Первые сутки после того, как Нестор пришел в себя, патрон молчал, не реагируя на вопросы и тревожную заботу Януша. Так же молча выполнял он всё, что просил лекарь, подчинялся уходу, даже внял просьбам об отдыхе и не пытался встать с кровати, уставившись неподвижным взглядом в потолок. Януш позволил ему уйти в себя – Нестору, как и любому другому человеку в его положении, требовалось время, чтобы принять случившееся. Насколько получилось бы у молодого генерала смириться с обретённым дефектом, лекарь не брался судить.

Нестору Ликонту случалось выживать в аду самых кровавых битв и вести одновременно несколько военных кампаний – на полях сражений, в дворцовых интригах и политических кругах – и доктор был уверен, что герцог справится и на этот раз. Даже если это заберёт чуть больше времени и сил.

Словом, Януш всегда знал, что его патрон – сильный человек, но, пожалуй, даже он не подозревал, насколько.

Следующие сутки Нестор посвятил физическим упражнениям, испытанием того, что осталось от его тела. Ослабевший после болезни и потери крови, бледный, непривычно тихий, но собранный, как перед походом, Нестор сделал первые осторожные шаги от кровати к зеркалу. Изучив заросшее тёмной бородой лицо, герцог принялся методично разматывать скрывавшие рану бинты. Все увещевания Януша пропали втуне: Нестор, казалось, вообще не слышал находящегося в опочивальне доктора. Внимательно рассмотрев культю, герцог вытянул обе руки вперёд, сравнивая левую ладонь и обрубленное предплечье, а затем велел Янушу вновь перебинтовать рану.

Нестор не остановился и на этом: следующим этапом он вызвал камердинера, и тот, следуя указаниям, привёл господина в приличествующий высокорожденному вид. Освежённый, бледный и решительный, как смертник, герцог продолжал методично следовать своему невидимому плану.

Усадив Януша за письменный стол, Ликонт надиктовал лекарю несколько деловых писем для валлийских придворных и его величества короля Харитона, затем медленно, но уверенно вывел левой рукой свою подпись и скрепил письма личной печатью.

Лишь тогда Нестор позволил себе вновь отдохнуть, безропотно, даже безразлично проглотив лечебные отвары, поднесённые ему лекарем. Без всяких эмоций наблюдал он за перевязкой культи и нанесением живительных мазей, без аппетита, словно и тут следуя некому обязательному перечню, пообедал, и вновь уставился взглядом в потолок.

И только тогда Януш понял, что патрон вовсе не ушёл в депрессию, как случалось со многими больными: взгляд блестящих глаз хоть и оставался неподвижным, но горел тем необыкновенным огнём, который выдавал в герцоге его особую черту – напряжённый мыслительный процесс, внутренний монолог, умение расставить шахматные фигуры на доске и обыграть сложную партию со всех сторон.