Нестор смотрел на прибывших, на приветствие будущих супругов, но взгляд его то и дело возвращался к закованной в латы фигуре. Вместо шлема голову воительницы покрывала кольчужная сетка, но несколько волнистых чёрных прядей выбивались из-под скрывавшего волосы капюшона, обрамляя хмурое, но ничуть не изменившееся лицо.

Ничто в ней не изменилось; всё казалось знакомым. Сорвать бы с неё этот проклятый доспех, увидеть её слабой, беззащитной, в женской одежде, подчинить себе – так, как она вынуждена была подчиняться ему в танце. Знай он, чем грозил ему тот вечер – сломал бы ведьме запястье, вывернул пальцы, порвал бы шнуровку корсета, заставляя спасаться позорным бегством из бального зала…

Он хотел видеть её глаза, когда она узнает, чего лишилась. Он хотел видеть её поражение. Да, пожалуй, в тот самый вечер, когда он лишился руки, он понял, что такое ненависть. Это то самое чувство, когда действительно ничего не возможно вернуть, и уже ничего не изменить…

Приветствие крон-принца Андоима и принцессы Таиры закончилось, весь эскорт двинулся во дворец. Ликонт быстро спустился с лестницы, запрыгивая в седло поданного ему скакуна, тронул поводья, догоняя августейших.

– Ваше высочество, – поприветствовал он Таиру, поравнявшись с открытой каретой. – Рад снова видеть вас. Надеюсь, вам понравится в Галагате.

– О, мне уже всё очень нравится, герцог, – улыбнулась Таира, чуть поворачиваясь к Ликонту. – Спасибо вам за заботу.

– Рад слышать, – сдержанно улыбнулся Ликонт. – Если вам что-нибудь понадобится… что угодно, ваше высочество… я буду рад помочь.

Последнее было добавлено с особой интонацией, заставившей принцессу прислушаться. Таира растерянно кивнула.

– Я запомню, герцог.

Ликонт склонил голову, тронул поводья, проезжая мимо. Бедная девочка. Нет, он действительно хотел ей помочь, вот только… вот только вряд ли он в силах это сделать. Таира была так юна и так прекрасна, с таким большим нежным сердцем, способным сделать счастливым любого достойного её руки мужчину, что он с большой неприязнью думал о том, какой муж достался этой малышке. Таира напоминала ему о сестре – Наала была ненамного старше принцессы – и, вспоминая о сестрёнке, Ликонт и мысли не допускал, что её мог бы коснуться кто-то, подобный Андоиму. Но у каждого своя судьба, и он, Нестор Ликонт, тоже не всесилен. Доброе слово – вот и всё, чем он мог помочь Таире.

– Леди Марион! – широко улыбаясь, Нестор поравнялся с воительницей. – День сегодня особенно хорош, не так ли?

Баронесса смерила его косым взглядом, продолжая путь, и генерал едва не вспыхнул от бешенства. Она игнорирует его! Она! Та, которая должна валяться у него в ногах, вымаливая пощады! Ведь это он, и только он, мог вернуть ей утраченные земли – о чём она, впрочем, пока не подозревает – и в его власти вернуть ей положение и восстановить растоптанный авторитет. Ничего, время придёт… и она сама приползёт к нему… на коленях…

Нестор с трудом подавил в себе первый яростный порыв. Ведьма определённо околдовала его! Как ещё объяснить то, что несмотря на утраченную руку, на уродливую отметину на его лице, на унижение и боль – он продолжает желать её, страстно, горячо, при одном лишь виде плотно сомкнутых губ, мрачной тени, портившей черты красивого лица, глазах, тёмных, бездонных, чей взгляд сводит его с ума?..

– Нехорошо, леди Марион, – насмешливо проговорил герцог, не сводя с неё глаз. – Где же соответствующее приветствие? Или ваше воспитание? Знание этикета? Ах да, простите великодушно, погорячился… Какое воспитание у дочери фермера, подрабатывавшего разбоями и вооружёнными грабежами? Да ваш отец не дожил до каторги только потому, что спился, заложив всё имущество и не оставив семье ни гроша даже на собственные похороны…

Марион с трудом удержала коня, крепче стискивая зубы. Выведал, всё выведал, подонок! Проклятый герцог, должно быть, разослал шпионов по всей империи, чтобы вытянуть гадкую правду на поверхность – то, что так тщательно похоронил Синий барон, Ликонт выкопал, даже не потрудившись отряхнуть от грязи.

– Вы что-то сказали, герцог? Тут шумно, вас плохо слышно, – Марион медленно обернула к нему каменное лицо, смерила долгим взглядом. – Мне показалось, будто что-то пропищало над ухом, но могло и показаться.

Ликонт лучезарно улыбнулся, наклонился к ней.

– А может, ваш отец попросту не учил вас чистить уши? Леди. Марион…

– Этому отец нас и правда не учил, – воительница нашла в себе силы улыбнуться в ответ. – Зато учил всегда давать сдачи. Мне кажется, ваше лицо и ваша рука должны были прочувствовать наше семейное кредо на себе.

Настал его черёд притворяться глухим. Нестор улыбнулся, не размыкая губ.

– До встречи во дворце. Леди. Марион… И не беспокойтесь: вас там уже ждут. С нетерпением.

Он тронул поводья, ускоряя шаг своего коня, и пришпорил его, пробираясь во главу следовавшей улицами города процессии. Он уже почти оторвался от основной колонны, когда от толпы отделилась фигура, бросившись под копыта его коню. Животное захрипело, становясь на дыбы, и Ликонт вцепился в гриву левой рукой, едва удержавшись в седле. От стройных воинских рядов, сдерживающих толпу, тотчас отделились двое стражников, оттащивших грязную, в лохмотьях, старуху с дороги.

– Берегись женщины, мой король! – закричала сумасшедшая, вращая огромными, безумными глазами. – Она коварна и опасна, береги-ись! Она хочет погубить самое дорогое, что у тебя есть! Но она… она падёт от твоей руки, мой король!.. Береги-и-ись…

Нестор ошарашено наблюдал, как стражники выкинули старуху в толпу – и та тотчас поглотила грязную нищенку, смыкая свои ряды. Что за бесовка! О Единый, должно быть, безумная старуха была пьяна! В предсказания городских сумасшедших может поверить только такой же сумасшедший – стыдно с его стороны придавать этому хоть какое-то значение.

Ликонт усмехнулся, тряхнул головой, спроваживая наваждение, и тронул поводья, возвращаясь в процессию.

***

Михо растерянно осмотрелся: всё в новом доме казалось маленьким и непривычным. Мама ходила по холлу, отдавая указания. Плош и Кешна, их слуги, супружеская пара, приехавшая с ними из замка Синих баронов, носились туда-сюда, перетаскивая мешки, коробки, тюки и узлы из их обоза в новый дом. Им помогали Фео и Фло, сэр Эйр и даже госпожа Ами, новая учительница для Михо на время их пребывания в Галагате.

Мама не говорила, сколько им придётся жить тут, но Михо и сам понимал: долго, очень долго. Если бы не близнецы, которых мама взяла с собой главным образом ради него, он бы окончательно раскис: слишком уж разительной оказалась перемена внешней обстановки после замка Синих баронов.

Леди Марион сняла дом на окраине Галагата, в тихом районе, недалеко от небольшой часовни Единого. Здесь не было шума толпы главных улиц и громогласных криков торгашей, предлагавших свой товар, все дома казались чистыми и ухоженными, и этого оказалось достаточно для баронессы, чтобы тотчас снять один из них. Престижный и богатый район Марион даже рассматривать не стала: чем дальше от глаз и ушей местной знати, тем лучше. Достаточно того, что ей самой придётся неотлучно находиться при Таире в давящих стенах дворца.

Она собиралась приезжать в этот дом, как только выдавалась бы такая возможность – днём ли, ночью, но, по крайней мере, в случае нужды от дворца до их тихого дома на окраине столицы она доберётся за считанные минуты. С собой баронесса брала лишь верную Юрту, остальная прислуга оставалась в доме, с сыном.

Плош и Кешна обеспечат уют и порядок, госпожа Ами позаботится о том, чтобы её сын не превратился в варвара и получил если не блестящее, то достаточное образование, Фео и Фло не дадут заскучать, а сэр Эйр, столь великодушно согласившийся следовать за ней, и даже после позорного поединка с Ликонтом не утративший своей преданности, обеспечит безопасность, не отлучаясь от Михо ни на шаг.

– Ма-ам, – протянул Михо, неуверенно касаясь её руки. – Ма-ам, ты останешься на ночь?

Марион привлекла сына к себе, обняла, целуя в макушку. Михо рос послушным и спокойным ребёнком, чудом не избаловавшись в отсутствие родителей, и чудом не утратив свою отличительную черту – несгибаемый внутренний стержень, унаследованный им от отца. Магнус, помнится, ни разу не изменил своим принципам и убеждениям, оказавшись достаточно сильным, чтобы пойти против течения общественного мнения, и в то же время сделать это без всяких конфликтов и скандалов. Если бы у Михо получилось построить свою жизнь столь же мудро, если бы только быть уверенной, что её мальчик ни от кого не будет зависеть…

– Нет, солнце, – она сжала сына в объятиях, сглатывая вставший в горле ком. – Я не могу. Я бы очень хотела, очень…

– Но не можешь, – эхом откликнулся Михо, обхватив её руками.

Переход от Ренны до Галагата занял чуть больше недели. Всё это время они были неразлучны, а проведенные вместе дни и ночи стали большим откровением для обоих. Марион с удивлением понимала, как сильно вырос её мальчик, как изменился – в свои девять лет Михо вёл беседы с нею почти на равных, рассуждал, задавал вопросы – и в то же время, казалось, совершенно не тяготился изнурительным путешествием, не пожаловавшись ей ни разу на усталость или скуку. Марион и радовали и огорчали подобные открытия: похоже, её маленький сын повзрослел без неё, и слишком рано, обретя эту недетскую серьёзность, с которой его тёмные, пытливые глаза смотрели на мир.

Марион, впрочем, не подозревала, с каким радостным возбуждением ждал этой поездки сам Михаэль – ведь все эти дни они должны были находиться вместе, рядом друг с другом. За первые совместные вечера и ночи в шатре он успел рассказать матери почти всё – и в то же время совсем ничего. Каждый вечер был похож на сказку – он засыпал рядом с мамой, чувствуя, как она легонько поглаживает его волосы, слушая её тихий голос, поющий его любимые с детства колыбельные…

Он привык справляться со всем сам. Даже когда рядом находился сэр Кеннет, Михо постоянно чувствовал на себе груз ответственности, некое бремя свободы выбора. И вот теперь – мама…

Ей Михаэль мог доверить что угодно. Она незримо пребывала рядом с ним всё это время; он почти слышал её голос, почти ощущал тепло её присутствия – даже несмотря на то, что видел её всего несколько раз в году…

– Тогда иди, – сын первым оторвал голову, заглядывая ей в глаза, – мы тут сами справимся, правда. Я буду ждать. Завтра?

– Завтра, – кивнула Марион. – Я очень постараюсь.

Она поцеловала сына, с трудом отрывая его от сердца. Теперь, когда они были вместе, расставаться оказалось ещё больнее. Будто заново отрываешь от себя едва прижившийся кусок…

– Фео, Фло! – прикрикнула баронесса, разворачиваясь к застывшим близнецам. – Из дому ни на шаг! Оставайтесь с Михо, и слушайте старших! Сэр Эйр, – Марион заглянула в глаза верному помощнику, – я очень надеюсь на вас.

– Не беспокойтесь, – верно истолковал полный тревоги взгляд рыцарь. – Ваш сын в надёжных руках. Вы меня знаете.

Марион устало улыбнулась, кивнула. Сэр Эйр, один из самых преданных рыцарей покойного командующего и один из первых, присягнувших ей на верность после его смерти, действительно оказался самым надёжным защитником из тех, кого она могла бы взять с собой. Эйр готов был служить до последнего вздоха, последней капли крови, и не спустит глаз с Синего баронета. Да, она могла ему доверять.

Отдав последние наставления госпоже Ами, Плошу и Кешне, леди Марион в последний раз поцеловала сына и быстро покинула дом, запрыгивая в седло. Юрта должна была дожидаться её во дворце, не отходить от её высочества ни на шаг, и доложить обстановку сразу по прибытии. Что бы она делала без верной камеристки!

***

Юрта постаралась на славу. К её прибытию принцесса Таира была весела, улыбчива – по-доброму ворчливая камеристка могла поднять настроение кому угодно, развлекая бесконечными байками – и практически готова к ужину, на который сама Марион едва не опоздала. Баронесса наспех привела себя в порядок, позволяя Юрте уложить отросшие волосы и приводя в порядок исцарапанные, загрубевшие за время похода руки. Камеристка приготовила для неё светло-серое платье – неброское, но элегатное, нежное и ненавязчивое. В таком наряде просто стать королевой вечера и просто скрыться от чужих глаз – в завивимости от обстановки.

Марион накинула на плечи прозрачную шаль, схватив поданный Юртой веер и выскальзывая за двери. Принцесса Таира ожидала её в смежных покоях, в своей опочивальне, сидя перед зеркалом. Баронесса невольно улыбнулась, задержав взгляд на девушке: Таира была прекрасна, как всегда; и как всегда, неуверенна в себе.

– Я хорошо выгляжу, Марион?