Глава 2. Принцессам не выжить

Синее небо, белые облачка – лучше даже голову не поднимать, не расстраиваться. Свобода в школе вообще не для нее. Минутки свободы она прячет в волшебные колбы в кладовке памяти, самые лучшие – под замок от себя самой, а то не выдержать. Вчерашнюю колбу, с брызгами Залива и маяком Толбухиным на горизонте она поставила в ближнюю кладовку, где колбы простые, маленькие. Можно раскупорить, когда немножко взгрустнется, и воспоминание поможет, как пластырь на царапинке. Всерьез-то конечно, не поможет, но надо просто избегать всяких этих «всерьез» всеми силами.

А утешительные… За это лето она много таких накопила. С запасом. По дороге в школу раскупорила уже две таких. Первую – как в приморском парке среди черных высоких стволов лиловым вечером качаются апельсиновые гирлянды фонариков, но это была грустная колбочка, потому что вечер был последним у моря. Понадобилась еще одна: тот же парк, но в первый день, когда бегом-бегом к морю, как к спасению, и оно вдруг распахнулось во всю ширь с верхней площадки длинной-длинной белой лестницы, синее-синее, свежее, по-балтийски прохладное…

Ну вот, так легче. Все трудное и все, что не нравится, мы можем перетерпеть. Даже сидение внутри себя самой взаперти. Потому что счастье было и будет еще. Как вчера – море и брызги. Колбочки – доказательство, что счастье вполне себе возможно. Так, надо настроиться. Потому что она свернула во двор и школу, облезлую, как старушка с диабетом, уже видно. И от нее не убежишь.

С первых дней в этой школе Лимбе казалось, что ее впрягли в здоровенную, тяжелую телегу обязанностей, и четверть за четвертью подкладывают и подкладывают мешки и кирпичи. А она везет и везет. Так долго, что без тяжелой телеги уже и страшно. Выпрягаться и гарцевать налегке она отвыкла сразу, как сюда переехали, и ей сказали, что все, детство кончилось. К тому же если выпрячься из учебы – то куда скакать-то? Зачем? Вот к примеру, после десятого, за июнь прочитав весь список заданного чтения, она вообще не знала, куда себя деть, накупила еще книжек, но как будто заболела от жары и ничего не делала, как дура – пока мама не сказала, что без поездки на море дочь не наберется сил на новый учебный год и не посадила – Лимба упиралась, но не слишком – в самолет. Море было, да. Правда, то же самое, что дома, только другой берег. Единственный в России голубой флаг у бесконечного белого пляжа, странный, как из сказки, городок детства, и там – полтора месяца непонятной жизни. Замучилась больше, чем отдохнула, если б не море и не бабушкин дом…Лучше бы, наверное, как обычно, математический лагерь где-нибудь в Репино… Или все-таки лучше – жизнь? Жить лучше, чем не жить. Правда, философы говорят, что цена высоковата, потом придется умирать. Ох, как сложно. Это вам не задачки по математике…

Что толку теперь. Жизнь продолжается. Ее надо запоминать как следует и хранить все самое лучшее тоже как следует. Вот в колбах. Да почему же всегда это чувство, что колбочки – не только для себя? Как будто в ней живет что ли кто-то еще? Тот, кто иногда думает за нее – «мы»? Ой. Это – нельзя, это шиза какая-то, нельзя-нельзя, надо взять себя в руки, это просто баги нервной системы, когда она еще детская, а жить надо по-взрослому, говорят же, подросток – это все в натяг, на разрыв. Ничего. Выдержим. Девятый класс перетерпели, аттестат с пятерками принесли; десятый тоже без единой четверочки – не пропадать же эти пятеркам.

Ах да, «Ребенок должен учиться!» – лозунг родителей, в этом вопросе единодушных, имеет смысл. Потому что потом правда некогда набирать базу. И компетенции. В условиях большого города конкуренция высока. Это в школе она умница, там дальше-то в институтах и офисах таких умниц – пучок на десять копеек, – так они говорят. Одинаково, хотя не слышат друг друга.

Но все-таки грустно. В детстве у нее был плюшевый друг, белый с фиолетово-сиреневыми хвостиком и гривкой единорожек Вася, мягонький такой. Живет сейчас в уютной колбе с прохладной зеленой травой, только никак не вспомнить, где та трава росла. Там еще рядом была дорожка из мелкой колючей щебенки… Стоп. Уж он-то не дал бы себя запрячь в телегу с кирпичами. А если б все-таки впрягли и погнали – умер бы? Превратился бы в простую лошадь? Может, и она сама уже давно просто лошадь-тяжеловоз, а не волшебная девочка, которую так любили родители? Маме все мало, сколько пятерок не таскай, папа… Ну, про папу лучше не надо. Проектом «Старшая дочь» он разочарован, у него – новый проект и новая дочь. Чертячий щенок, а не дочь, мерзавка избалованная, гадючка! Ой. Стоп. Спокойно. Ее тут нет. Там у себя она тоже идет в школу, и ей с такой придурью и разбалованностью там будет в тыщу раз тошнее. Так ей и надо, засранке, все справедливо.

Да, погода сегодня такая же летняя, как вчера, и тем больше сил нужно на дисциплину, чтоб волочь себя в школу: шесть уроков и допы. Ну и что. Ничего страшного. Десять лет терпела, еще годик продержится. В школе просто жить, вернее, исполнять хорошо выученную, пусть уже маловатую, роль – как же это легко. Скучно, да. Зато можно не думать о важном, зато все понятно и предсказуемо, за алгеброй – физика, потом география и так далее. Никому дела нет до того, кто ты на самом деле, и это хорошо. Зато никакие потайные крохотные матрешки не рвутся наружу, сидят себе тихонько в десятке крепких деревянных скорлупок. В безопасности. Колбочки берегут.

А до субботы еще как до луны. Школьное крыльцо все то же, с крошащимися кирпичами по углам; двери, заедающие турникеты, дальше – бестолковая сутолока, тесная раздевалка, прошлогодняя сменка, крашенные коричневым лестницы наверх, галдеж малолеток… А с чего бы школе стать другой? Сверхустойчивая система. Только когда же ее наконец отремонтируют? А не все ли равно, раз, получается, не при ней. Так и проучилась в облезлой. Ну и что.

Лимбу накрыло чувством, что она вернулась в мир к неживым. Где люди – не люди, а функции: учителя, соученики. Чтоб выжить, надо тоже притвориться функцией. Забыть про лето. Самообладание и выносливость, а еще важнее – рассчитать силы на долгую-долгую дистанцию. Влезть в тесную душнилу, в будущую, сомневаться нечего, медалистку.

Она подошла к зеркальной стене как будто бы поправить прическу, а на самом деле за предсказанием: получится? На нее смотрела идеальная, как формула, бело-черная школьница, умная, уравновешенная, приветливая – сколько ж сил ушло на тренировку такой приветливости, чтоб учителя радовались на нее смотреть и слышать ее умные уместные вопросы и ответы, чтоб охотно помогали, если что. И кое-чего не замечали. Не жульничества, нет, и не списывания – себя не уважать, пусть безмозглая ботва таким занимается. Другого.

Вообще-то Лимба старалась, чтобы еще кое-чего другого вообще никто не замечал, ей хватило испугов людей еще в детстве, хотя ничего страшного нет в разноцветных глазах, скорей, странность, диковинка… Но она не хотела быть неведомой зверюшкой, не хотела удивленных воплей или навязчивого рассматривания. Не хотела, чтоб ей вообще смотрели в глаза. Ни в каком смысле. Она и сама себе в глаза смотреть не хотела. Потому что как понять взгляд, если глаза как от двух разных людей, правый темно-шоколадный, левый светло-ореховый? Она читала про всякую там разницу в выработке пигмента и все такое, но почему-то ей казалось, что это еще не объяснение. Даже у выработки пигмента должна же быть причина? Ой, ну хватит. Не надо лезть в это болото. Просто подростковая тревожность. Хоть повезло, что это не такая гетерохромия, заметная, когда один глаз карий, а другой серый. А у нее – подумаешь, один светлее, другой темнее… Но каждый раз взгляд себе в глаза не то что бы пугал… Просто мешал. Мама денег на цветную линзу не дает, говорит: «Занесешь инфекцию», папа говорит: «Это твоя индивидуальность», так что просто поправим челку и пойдем на алгебру.

Позади стояла жуткая девушка в черном. «Жуткая»? – включилась выдрессированная логика. Девушка как будто выскользнула из какой-то страшной забытой игры. Но что в ней жуткого? Лимба, преодолевая испуг, обернулась и вгляделась. Да вроде ничего? Обычная. Незнакомая только. Да нет же, глаза у нее страшные… Глаза как глаза, серые. Нормально одинаковые.

– Привет, – сказала девушка. – Похоже, ты из одиннадцатого?

В голосе у нее тоже что-то не то. Как будто говорит нейросеть из «умной» колонки. Автоматическое что-то. Лимба снова повернулась к зеркалу и посмотрела на ее отражение: правда что-то не то. Почему-то взгляд – ну да, как у Крана, будто смотришь в темный колодец. В котором кого-то утопили. Интересно. Или неинтересно. Ерунда все это, не надо обращать внимания на человеческую чепуху, не надо лезть в чужие секреты, если в своих уже захлебываешься. Надо следить за собой. Ответила:

– Привет, да. И?

– Я новенькая. Вчера не была. Подскажешь, куда идти?

– Конечно. Идем.

Вежливость – это всегда хорошо и удобно, к тому же, может быть, если, конечно, новенькая не темная дура, вот он – шанс избавиться от Пончика, отсадить его от себя. Все равно же придется с кем-то сидеть, класс большой. Так то Лимба прекрасно бы сидела одна и ни минуты бы не тратила на всякую ерунду, но Мама-Гусь не разрешит.

– Ты разговорчивая? – спросила на ходу.

– Нет. А ты?

– Нет. Хорошо. Давай попробуем сесть вместе, а там как пойдет.

– Отлично, – да, какой-то автоматический голос у нее, как у робота. Может, стесняется. Что ее осуждать, если и сама Лимба в школе чаще всего ведет себя как робот. Ведь так проще.

Школьные коридоры за лето выкрасили в другие – но такие же тупо-унылые «персиковые» цвета, на стендах еще не было никакой макулатуры или выставок рисунков, полы были непривычно чистые, а в кабинете физики не изменилось ничего, разве что джунгли на подоконниках стали гуще. Одноклассники, приветы, переглядывания, колкости, улыбочки, кивки, а Пончика нет, и это прекрасно. Крана тоже нет, но он и в прошлом году много прогуливал. Живет своей жизнью, в общем. Девчонки перешептывались, разглядывая новенькую и друг друга, пытаясь, видно, выстроить новый табель о рангах. И Глина на новенькую поверх плеча Пломбирчика уставилась – прищурилась, будто близорука, типа ну и кто это тут пожаловал. А Лимба и сама не знает, кто. Ну и что? Даже непонятно, с чего Глина напряглась и губки поджимает – злится. Лимба ей уже сто лет как не подруга. Да у нее вообще подруг нет – настолько глупых девчонок в классе уже не осталось. А двоечницы, которыми Глине весело было помыкать, ушли после девятого. Вот она и переключилась на пацанов. Ну, еще, конечно, на свою танцгруппу, в которой правит девчонками, как Гингема жевунами.

Дрррррррррррррииннннь. Ну вот, первый звонок учебного года. Никто не скучал, честно говоря. Говорят, потом заскучаешь, ностальгия и так далее – нет. Противный звонок, пилит по нервам, хоть с урока, хоть на урок.

Лимба села на свое место, третья парта, второй вариант в ряду у окна, перед учительским столом: все видно, все слышно, а из внимания учителя ускользаешь. Потому что на второй – Аиша и Айнур, которые всегда ведут себя идеально, учителя им улыбаются. Лимбе – ну, бывает, больше с подозрением, как бы она чего лишнего не спросила, не сбила урок с рельс. Новенькая молча села к самому окну, на первый вариант, достала тетрадку. Учебники надо будет получить, только в конце дня, не таскаться же весь день с такой тяжестью, вот вместе и сходим… Лимба тоже достала тетрадку, толстую, наполовину убористо исписанную с прошлого года, распухшую от вклеек. Показала новенькой, как тетрадка подписана, «Лимберг Барбара», чтоб познакомиться. Та кивнула, подписала свою новую чистую тетрадь: «Ирина Гареева». У Лимбы сразу сложилось в голове: «Ирга». А что. Ирга – дерево простое, хорошее, на нем ягоды бывают…Щедрое дерево, когда ягоды, в нем всегда полно всяких дроздов и соек, у бабушки за домом… Стоп. Правило проверенное: не вспоминать не вовремя. А школа – да в ней вообще вся жизнь не вовремя.

У новенькой что-то было с запястьями: на левом текстильный черный лангет, на другом – спортивный бинт. Травма какая-то, наверно, растяжение. Наверно, спортсменка? А Ирга явно не проста, еще непонятно, почему, надо разбираться. Или не надо. Что тут непонятного, чужой человек со стороны, видит все, и плохое, и хорошее, другими глазами. Противно, конечно, что тебя и все твое: одноклассников и учителей, школу-старушку, уж какие есть, оценивают, но ведь Лимба за них никак не отвечает. Ей бы со своей жизнью управиться. Так, ну что тут с физикой… Чем внимательнее на уроке, тем проще дома, еще одно старое правило. Как же хорошо думать только о задачках.

Новая соседка оказалась в самом деле подарком. Молчаливая, закрытая на все замки – но явно не дура и не тряпка: после физики знакомилась с одноклассниками как взрослая, неразговорчиво и вежливо:

– Привет, да, я – Ирина, буду с вами учиться.

И эти хищники, особенно Глина, Пломбирчик и Николина с Икоровой, которые всю жизнь как хлебом питались чужим стеснением, смятением, растерянностью, вхолостую пощелкали клычками и отступили под ее равнодушным взглядом, даже Глина, которая опять пришла на серебряных каблуках и в этаком якобы школьном, голубом костюмчике, юбочка-пиджачок, который рядом с платьем Ирги сразу оказался, чем был – настолько пошлым «прикидом», что даже Гунька пошутил что-то насчет официанток в мужском клубе. Другие девчонки в обычных школьных белых блузках и темных юбках, даже сама Лимба, рядом с Иргой казались простушками. Лимба поймала себя на том, что старательно держит осанку. И все это сделало такое простое черное платье Ирги? Или секрет в том, как она держится? В самом деле как взрослая. Как будто она где-то еще, кроме плохо выкрашенного кабинета истории, а потом в запущенной столовке. Есть там они обе не стали, Лимба потому, что вообще никогда там не ела из брезгливости, а для галочки приведенная ею Ирга с краю только посмотрела на потолок в плесени и на прошлогодний, размокший уже плакат с оскалившимся кривоглазым поваром, прикрывающим отслаивающуюся от сырости краску на стене над буфетом, на тестопластику и майонезные салатики за липко захватанным стеклом старенькой витрины – и посмотрела на Лимбу ожившими от испуга глазами. Молча обе чуть поморщились, кивнули друг другу и ушли. Съели припасенную Лимбой пачку крекеров, запили водичкой.

Да, Ирга была здесь. Но не с ними. Даже стыдно немножко за одноклассников: почему они такие… Захудалые какие-то, что ли? Эконом-вариант? Да еще и думают всегда обо всякой детской фигне? Пацаны дулись на перемене в какой-то батл с телефонов, как пятиклассники… А со своей одеждой в самом деле надо решать, прошлогодняя форма что-то болтается, да и вообще…

А потом наступила математика, два урока и дополнительный. Мордестине – Устине Модестовне вообще-то – было плевать на то, что после каникул они еще не в форме. Ей всегда было некогда:

– Не тратим время впустую! Решаем третье задание профиля, условие на экране! Найдите объем многогранника, вершинами которого являются точки A, B, C, B прямоугольного параллелепипеда, у которого…

Простое счастье геометрии. Когда вышли наконец спустя три часа, Антошка, добрая и теплая душа, подошел, улыбнулся:

– Бастинда, мозги не вскипели?

– Почти.

– У меня так точно едва не закипели, – Ирга как будто ожила немного, будто занырнула в математику как в прекрасный идеальный мир и там немножко отдохнула от безобразий реальности. Наш человек. – Правду говорили, что ваша школа очень сильная.

– Ну, не во всем… А. В библиотеку надо.