твечала незамысловатая философия Хемингуэя, который все повторял и повторял, отвлекаясь порой от самолюбования и обжорства, что без человеческой отваги в этом дрянном мирке нет места ни любви, ни состраданию, ни милосердию, ни справедливости – и это в некоторой степени соответствовало реальному положению вещей. Но в еще большей степени рифмовалась с умонастроением авантюриста категоричная хемингуэевская установка: что для меня благо, то и есть Благо.