Глава четвертая

Я не сомневалась, что Динара была напугана моим появлением. Но почему? Чувствует себя виноватой? Напрасно. Все, что связано с Гозело, не может быть причиной ее осуждения. Я сама угодила в его коварные сети и жестоко за это поплатилась. Он умеет управлять людьми. Его бы навыки, да в нужное русло, а так одно зло творит, и где предел его власти над человеческими судьбами, неизвестно.

Баба Нюра едва успела с Валеркой закончить свои огородные дела, как дождь обрушился на землю стихийным потоком и заслонил собой соседние дома. Она еще шутила, что зря воду в бак набирали – в такую погоду впору мыться под дождем.

Я не разделяла ее веселья, опасаясь, что ненастье остановит Динару от встречи со мной, и я проведу остаток дня в неведении и сомнениях. Но улыбалась ей в ответ и отвлекала себя от непрошенных мыслей разговорами о местных жителях.

Я рассказала бабе Нюре, что ходила в магазин, и полюбопытствовала у нее, кто такой Егорыч, и почему женщины его осмеяли. Анна Тимофеевна рассказала мне его историю. Его полное имя Василий Егорович. У него было три жены, и все умерли. Первую похоронил, когда был молодой, даже деток с ней не успел родить, вторую – двадцать лет назад, с ней два сына появились на свет, а третью – два года назад. Последняя была хорошая женщина, воспитала его сыновей как своих, подарила ему дочь. Но и она ушла. С тех пор крепко запил. Дети подросли, да в город уехали, к отцу редко приезжают. В последний раз на похоронах матери только и были. В один из своих запоев дом спалил, сам еле спасся, живет в наспех построенном бараке, летом еще бодрячком ходит, а в зиму замерзает в своей лачуге, и дела нет детям до него – к себе не берут, дом отстроить не помогают.

– Вот придет он ко мне, поплачется о своей судьбе горькой, бутылку навернет и на покой. Не буйный. Ему слова доброго не хватает, так потому и идет ко мне. А от баб сельских одни издевки.

– Анна Тимофеевна, а у вас есть дети?

– Есть. Двое, как у тебя же. Старшая дочь живет в Москве. Вся в работе, раз в год только и приезжает: летом, когда сезон начинается. С личной жизнью у нее там что-то не складывается. Вышла замуж, развелась. Внучка уж большая у меня, твоя ровесница, наверное. А сын на севере работает, там денег много платят, вот и ездит туда на заработки. Сам на Урале живет. Семья там, дети. Тех-то внуков вообще никогда не видела, только на фотографиях. Как чужие растут.

– А муж ваш?

– Тот еще двадцать пять лет назад помер. С крыши упал, убился насмерть. Я прихожу со школы, а он лежит. До сих пор мне в этом положении снится. А с твоим-то что стряслось?

– В аварию попал, баба Нюра, – опуская глаза, сказала я.

– Пьяный, небось, за рулем-то был?

Мне было неловко лгать этой доброй женщине, которая гостеприимно впустила меня в свой дом. Но открыться я ей не могла. Не сейчас. Нужно лучше ее узнать. Поймет ли она мои поступки? Ведь я приехала к женатому мужчине, это нехорошо.

– Да, кажется, выпил.

– А детки твои с кем?

– С мамой.

– Твои родители живы, здоровы?

– Да. Только они в разводе. Я с мамой живу, она с детьми мне помогает.

– Это хорошо. Ты молодец. Не забывай родителей.

Анна Тимофеевна глубоко вздохнула, и в этом вздохе отразилось ее внутреннее состояние. Состояние одиночества. Ей не хватало детей. И немножко стало грустно за нее. Какие-то соседские мужики по дому помогают, пьяные пристанище ищут, а свои дети раз в год приезжают. Как они живут без корней-то? Ведь мать их кормила, поила, на ноги поставила, а они ее забыли, бросили одну в деревне.

Я вызвалась приготовить обед. Баба Нюра не возражала. Даже с любопытством на это смотрела, молча, без комментариев. Только раз и встряла, спросив, не мешают ли мне волосы. Переживала, как бы они в моем блюде не оказались. Шаг был рискованный, потому что я его не проверяла на деле, но собрала волосы в хвост и повязала ленточкой, что дала Анна Тимофеевна.

Я готовила борщ. Тот самый, рецепт которого когда-то мне дала Джофранка. Я готовила его несколько раз, и всем, кто пробовал, понравился. Захотелось угостить и свою хозяйку.

– Баба Нюра, а далеко от конюшни дом хозяев? – когда мы сели обедать, спросила я.

– Уж не собралась ли ты к ним под дождем?

– Нет, я на всякий случай спрашиваю.

– Недалеко. С самого краю села стоит дом его покойного сына, там сейчас никто не живет, а в трех домах от него по другую сторону дом Гозело. Он там самый большой, мимо не пройдешь.

– А где живет семья покойного сына?

– В доме Гозело.

Все оказалось так, как я и предполагала. Отец Шандора, чтобы скрыть, который из сыновей остался жив, поселил его в своем доме, и его семью туда же перевез. Ловко. Но почему Анфиса назвала своей матерью Лауру? Ответ как будто очевиден. Потому что Тамаш ее муж, и после смерти брата стал отцом для девочек. Вот они и решили, что и их мать зовут по-другому. А как же Рада?

Эта нелепица не вязалась у меня в голове, и от этого я желала встречи с Динарой еще острее.

Я не могла прийти к ней сама. Если бы они жили с матерью в доме Шандора, я бы отважилась. Но в дом Гозело! Очень рискованно. Только под видом покупательницы. Чтобы показать девочке, что я готова на любые меры, чтобы встретиться с ней. Убедит ли это ее в моих твердых намерениях? Я наделась, что такие меры не потребуются, и она придет сама.

К ночи дождь закончился, но Динара так и не пришла, и я настроилась идти к ней утром.

Перед сном я сняла линзы и парик, распустила волосы. Я решила вставать рано, чтобы баба Нюра не застала меня спящей блондинкой, и поэтому поставила будильник на шесть часов. К ее пробуждению я должна превратиться в брюнетку с карими глазами.

Спать легла с открытой форточкой. Где-то рядом слышался лай собак, который постепенно удалялся, словно кто-то шел по селу и по мере передвижения человека лай становился все тише, а потом как будто бы звук отключили, и все стихло: наступала звенящая тишина. Даже капли с крыш перестали капать.

Я почти заснула, когда различила за окном шлепающие звуки по мокрой земле. Я испугалась, что наведался какой-то пьянчуга, который пришел к бабе Нюре на постой. Судорожно собрала свои волосы, заколола их как попало невидимками, надела парик. Послышался тихий стук по окну, и я выглянула за шторы. Но было так темно, что ничего не увидела.

– Лиза, это Динара, выйдите на улицу, – услышала я тихий голос девочки.

Я взяла телефон и посветила в окно. Фонарик ослепил гостью, и она прикрылась рукой, но в том, что это была она, сомнений не осталось. Динара пришла! Все-таки решилась.

Я по-быстрому оделась и тихо, насколько это было возможно со скрипучими половицами, вышла в сени. Надела на ноги калоши, которые оказались мне немного велики, и, отперев засов, ступила на крыльцо. Сырой воздух Сочи, усиленный прошедшим дождем, тут же сковал дыхание, и на коже возникло ощущение влажности.

Динара взяла меня за руку и потянула за дом. Я включила фонарик, но Динара запретила:

– Нет, увидят. Дойдем так. Я привыкшая.

Мы прошли через весь огород, затем она открыла калитку на заднем дворе, и мы оказались на задворках села.

– Здесь можно включить телефон? Динара, я ничего не вижу.

– Я вас веду, не бойтесь.

– Куда мы идем?

Она повела меня в сторону цыганских домов, направо от калитки.

– Здесь есть место, где никто нас не увидит и можно поговорить.

Постепенно я привыкла к темноте и различила очертания домов, деревьев, гор, которые в темноте смотрелись еще более внушительно, чем при свете дня. Динара шла впереди уверенной походкой, словно делала это каждый день, а вернее, ночь, меня держала крепко за руку, и казалось, что она взрослая, а я маленькая девочка, которую ведут по улице.

К моим калошам налипла грязь, они отяжелели, и я едва не потеряла одну из них по дороге, но сумела подхватить ее кончиком пальцев и протянуть за собой.

Собаки, почуяв наше движение, залаяли, и я перепугалась, что проснется все село. Что мы скажем, если вдруг нас обнаружат? Мы даже знакомы быть не должны, не говоря о том, чтобы вместе гулять по ночам. Где-то послышалось ворчание хозяев, которые вышли на улицу, чтобы угомонить расшумевшегося пса, где-то загорелся фонарь во дворе, и я пригнулась ниже к земле, чтобы моя макушка не засветилась над забором. Но потом вспомнила, что на мне черный парик и успокоилась. Разглядеть темное в ночи не так-то легко.

Когда мы добрели до каких-то кустов и пробрались сквозь них, я ощутила себя в безопасности. Лай стал стихать, и свет фонарей не проникал внутрь нашего убежища. Запах сырости здесь ощущался еще острее, чем снаружи.

– Можете включить фонарик.

Я нашла нужную функцию на телефоне и осветила укрытие. Кроме плотной кроны кустарника увидела несколько спиленных пеньков, и Динара предложила на них сесть. От дождя они напитались влагой, но предусмотрительная Динара взяла с собой пакеты и постелила их сверху.

– Что это за место?

– Дети любят здесь играть. Это шалаш.

Она сказала это по-взрослому, словно определение «дети» к ней не имело никакого отношения.

Мы сели на пеньки, и я положила телефон фонариком вверх на третий пенек. После этого взглянула на Динару. Она подобрала свою длинную юбку, чтобы она не испачкалась, и из-под нее показались резиновые сапоги. Я с грустью улыбнулась и взяла ее за руки, которые она сцепила в замок.

– Бедная моя девочка, расскажи обо всем.

Она опустила глаза. Чтобы спрятать слезы? О нет, я этого не вынесу. Только не ее слезы. Я прижала ее к себе, и она заплакала. Это было ужасно. Такая сильная и такая слабая, ребенок, вынужденный стать взрослой раньше срока. Как мне хотелось ей помочь, вытащить ее из царства самодура и кукловода! И даже если Шандора нет в живых, я должна здесь остаться. Ради нее, ради других его дочерей. Я должна что-то для них сделать.

– Простите меня, Лиза, – вымолвила она сквозь слезы, прижимаясь к моему плечу.

– Ты ни в чем не виновата. – Я страстно поцеловала ее в макушку.

– Я обманула вас. Я – предательница.

– Не говори так. Я уверена, ты сделала это не со зла.

– Вы узнали его?

Она отстранилась от меня и посмотрела в мои глаза. В этот раз они были голубые, линзы я не надела.

– Да. Он передал тебе привет?

– Передал. В «Друзья» я не могу зайти: дедушка продал папин ноутбук.

– И телефона у тебя нет?

– Нет, зачем он мне здесь?

Я плакала вместе с ней, но к этим слезам примешивалось и счастье. Шандор жив! Нужно лишь вернуть его имя, его жизнь, его память.

– Расскажи мне обо всем, Динара. С самого начала, и не жалей моих чувств.

Я вытерла слезы с ее лица, поцеловала в лоб. Снова взяла ее за руки.