Отзывы на книги автора «Николай Лесков»

Жанр: святочный рассказ
О чём: Как должно относиться к обидчикам.

Понравилось: Переслушивал не раз. Люблю Лескова, поэтому моё отношение к его произведениям будет предвзятое. Лесков меня радует литературным слогом, приятным говором, добрым (даже поучительным) смыслом. Всё это присутствует в этом рассказе. Причём этот посыл не выпирает в рассказах, а плавно выстраивается в голове по ходу прочтения. Читаешь и понимаешь, что именно так и нужно.
Кому читать: всем перед Рождеством.

Меня потрясает Лесков, причём в буквальном смысле – эмоционально выпотрашивает и встряхивает так, что из меня выпадают буквы, все. Люди, одумайтесь! На гениальный роман «Обойдённые» одна рецензия на сайте, печальная история. Традиционно роман «Обойдённые» считается слабым и неудачным творением Н.С. Сам автор, затравленный и сбежавший в Париж после публикации антинигилистической бомбы – романа «Некуда», пишет издателю, что, мол, вещица получилась абсолютно не острая, про жизнь. Это не совсем так, мягко говоря. Весь роман – это подробнейшая история, рассказанная полностью, начиная со времён до рождения главных персонажей до очень жирной точки во вроде бы открытом конце истории. Я бы хотел сделать акцент на трёх составляющих романа.

Антинигилистическая. Автор очень старался не упоминать, очень, но не смог. Больная мозоль, до крови. Вырвич и Шпандорчук смешны, начиная с фамилий и заканчивая незначительными жестами. Эдакие нигилисты, своего нигилизма не понимающие, но насаждающие всем окружающим. Ведь чем отличается утопист (нигилист, сектант, шовинист и пр.) от здравомыслящего человека? Здравомыслящий человек хочет быть счастлив, а утопист хочет, чтобы счастливы были все, причём счастливы именно с его утопической точки зрения. Важным является то, что сам Н.С. в молодости нигилистом-то был и в его произведениях полно здравомыслящих положительных нигилистов и не новое созидание осуждает автор, а новое разрушение и носителей этой идеи – нигилистов-разрушителей. Сама антинигилистическая составляющая в романе минимальна, лишь пунктиром обозначена, ну не мог Николай Семёнович устоять…

Польская. Или антипольская, я не понял… Ох уж этот польский вопрос! Польское восстание 1862-64 гг. на момент издания романа (1865 г.) было подавлено и автор не собирался танцевать на костях побеждённых. В первых двух частях романа Лесков поёт дифирамбы польскому народу: цитирует польские пословицы, восторгается уникальными национальными чертами характера, отмечает достойных представителей, тепло отзывается о таланте Мицкевича. Как бы оправдывается за «Некуда». А в самом конце третьей части… автор описывает поляков-эмигрантов в Париже. И все дифирамбы насмарку. Какой он всё-таки язвенник, этот Лесков!

Любовная. Важнейшая составляющая романа. Идеально вписанный в круг действующих персонажей любовный треугольник: Дора, Анна и Долинский. Идеальная Анна, неприкаянный Долинский и непреклонная Дора. Мастерски вычерченные страдания персонажей: ревность Анны, затем - её принимание ситуации, муки совести честнейшей Даши, которая понимала, что Анна – единственный человек, с которым так поступать нельзя, но… и Долинский, понимающий, что выбора-то нет, но выбирающий. У Лескова вопиюще ювелирное изображение и понимание человеческой психологии.

Очередной автобиографический персонаж у Лескова – Долинский, как и Розанов в «Некуда». Бывшая жена Долинского разрушала его, разъедала как моль - его мир, его душевный покой, его самовосприятие. Как жена Розанова, как жена Лескова. Вообще персонажи у Лескова необыкновенные – все главные герои, Журавка, Шпандорчук и Вырвич, великолепный пастор Зайончек, эпизодические персонажи – Августина, Мари и придают необычайное правдоподобие всей истории.

Не буду за всеми повторять о красотах языка, Лесков есть Лесков. Роман можно попилить на сотни великолепных цитат, но это единое и неразделимое целое, до самой последней фразы, которая в очередной раз убивает наповал, когда вот уже кажется, что ты уже убежал от этого охотника Лескова, преследующего тебя со своей двустволкой, стреляющей гениальными произведениями… Ан нет, настиг, убил последним предложением. Лесков – виртуоз.

«Антинигилистическая проза» №8

Лесков черпает вдохновение из разных источников: судебных заседаний, слухов, суеверий, личного жизненного опыта, баек, анекдотов, патериков, житий, биографий… и из творчества других писателей. Особенно интересно, как в художественный текст вплетается мэтр Лев. Просто мэтр, просто Лев, статьи которого ждут персонажи рассказа, но по цензурным соображениям статья запрещается к изданию. Надо же что-то обсуждать… и герои начинают обсуждать очерк Г.И. Успенского об одном исчезнувшем типе мужчины. Лесков фактически вытягивает свою историю из жизни, по аналогии.

Дальше – интересно. Мотив рока, написанный на лице молодого человека и поляк. Просто поляк, но и он здесь неслучаен. Мотив предопределения – вообще очень богатый литературный приём. Многие читатели жалуются, когда события книги предугадываются, а мне именно этот ход в хорошей литературе нравится. Во-первых, это прямая отсылка к античной литературной традиции. Во-вторых, на первый план выходят не сюжетные ходы, а психология, нюансы, частности. В-третьих, ну всегда находится какое-нибудь в-третьих. В этом рассказе меня заинтриговало отношение бравых офицеров к обыску. По идее, из представлений о чести у русских офицеров того времени, обыск офицера без явных доказательств и улик на него унизителен. А здесь все офицеры требовали их обыскать. Это очень странно, но, как бы ни казалось парадоксальным, достоверно.

Да, поляк. Польская тема пронзает всё творчество Лескова. И здесь рисуется образ как бы положительного персонажа, но чуждого. Т.е. – хороший человек, но не свой. Польский вопрос не отпускает Лескова как приюты св. Магдалены не отпускают ирландцев. Это рана не заживающая. Лесков – великий портретист. Кроме шикарных характеров рокового мальчика и рокового же поляка, он зачем-то пишет уже в конце истории образ «змеи», делая это очень тонко и аккуратно. Зачем? Если я отвечу на этот вопрос, то разгадаю секрет русской литературы. Он просто это делает, как всегда к месту.

Меня всегда задевает, когда писатель оставляет якоря в тексте, гиперссылки на других писателей или их книги. Здесь это Л.Н., Г.И. Успенский, Шиллер, Брет Гарт, Помяловский. И некоторые из якорей выстреливают. Очень понравилась функция Толстого в тексте, он играет роль пустого места, т.е. – он нужен, но его нет. И только потому, что его нет и рассказывается история. Ох уж этот лесковский прищур! Успенский используется как детонатор истории. А Шиллер…! А зачем нужен Шиллер, я не понял. Может, чтобы пофилософствовать? Хотя, раз уж Шиллер, то у него есть изумительно точные строки, как будто специально сказанные по поводу этой истории:

И там – никогда не здесь.

По поводу рокового персонажа – Саши. Он является представителем романтических юношей - всех этих Адуевых, Раевских и прочих Вихровых русской классики с фатальным только флёром. Не страдала честь дамы, а страдало Сашино представление о чести дамы. Николай наш Семёнович свет Лесков умеет как-то смещать акценты и перенаправлять освещение. Как всегда. Не скучно.

У Николая Семёновича много немецких образов и в малой прозе и в романах и они все колоритные. Но Венигрета Васильевна, Лина и Аврора перещеголяли всех. Лескова раздражало значение немцев в русской Прибалтике, они главенствовали, многое определяли. Случалось, что пасторы крестили в лютеранскую веру детей, оба родителя которых были православными. Повторюсь, важна только художественная правда текста. И она у Лескова абсолютна, не важно, что сюжет истории взят из жизни, вообще.

Вся трагедия рассказа точечна. Все три немки любили Ивана Никитича Сипачёва, заботились о нём, были с ним нежны – без сучка, без задоринки – у Христа за пазухой, абсолютное счастье. Но капелька дерьмеца в море мёда делает всю кулинарию. А ведь родичи предупреждали – это немцы, держи камень за пазухой, улыбайся, люби, но камень прячь. И хотели-то родные малого: чтобы мальчика Никиткой окрестили. А вместо трёх Никиток, получились Готфрид – Фридэ, Освальд – Воля и Гунтер – Гуня… И всё-то у них числа не сходились...

Это идеальное «преступление» - до немок не достучаться, нет преступления, они не видят, не понимают, не хотят понимать, Ивана Никитича всё так-же любят. Один исход – стать немцем, что с Сипачёвым в итоге и происходит. Да и поселяется он в Дрездене. Это всё. Но как это написано – с точностью до слова, до запятой, до малейшей интонации. А эти 12 nain, сказанные Авророй по нарастающей. Гений, что и говорить. Вот эта история действительно по-настоящему потрясла. Это великое противостояние двух культур, которое уже в XX-ом веке выстреливало дважды.

Мне понравилось противопоставление двух миров в пословицах о женщинах. Немецкая, которую я взял заглавием рецензии:

Даже маленькая женщина сделает чёрту подножку.
Eine Frau sei noch so klein, sie stellt dem Teufel ein Bein.

И русская:

Женские слезы – не вода, а невода.

В колыванских немках обе пословицы встретились. И ещё о словах. Спасибо Н.С. за «пеленашку», «толстые московские звоны», Венигрету. Это для радости. Горькая история, но радостно, что читая, ощутимо умнеешь. Самый любимый рассказ.

Колывань ты моя, Колывань, потом Ревель, Таллин в советские времена и Таллинн по-нынешнему. С незапамятных времен, а именно с 13 века, жили там остзейские или прибалтийские немцы. Ну, жили и жили. Когда пришли в Эстляндию в !721 году русские, немцы совершенно спокойно перешли в подданство Российской Короны. Влияние немцев на русскую науку и культуру - отдельная и очень большая история Как и та проблема, которой был весьма обеспокоен Николай Семенович Лесков. Его вообще тема вероисповедания очень волновала, поскольку сам писатель был из семьи священнослужителей не в одном поколении. Ну, и , естественно, по своим убеждениям Лесков всем сердцем прикипел к славянофильству. Система "свой-чужой" обозначена в его произведениях без всяких оговорок и иносказаний. именно за эту свою принципиальную позицию писатель с легкой руки критика Писарева подвергся фактическому бойкоту народнической общественностью. Клеймо шовиниста оставалось на нем до самого последнего времени, и в советские времена Лескова практически вынесли за скобки школьных программ.
Это нам, людям не ортодоксальным и в большинстве от вопросов вероисповедания далеким, вопрос межконфессиональных браков кажется надуманным. А во времена оные это было проблемой чуть ли не жизни и смерти. Ибо на кону стояло не только счастье влюбленных, но и судьба рожденных в браке детей..
В повести эта проблема приобретает просто таки катастрофические масштабы. Конечно, все окрашено неповторимым лесковским юмором. Но если вдуматься... Ой, а там-то - второе дно! И носит это дно изумительное имя Аврора. А уж когда дело касается женщины, да еще и немки... Пиши пропало!
Но,не смотря на явно антилютеранский подтекст, все ж главную вину за все происшедшее автор возлагает на .. русского. Ибо если ты бессилен повлиять на ситуацию и отстоять свою веру, если ведешь себя по-сути , трусливо поджимая хвост, то ты сам себя превращаешь в игрушку чужой воли.
Так что же нам делать с таким вот неудобным, непричесанным, нежно и преданно любящим русский народ писателем? Читать, конечно!Читать, размышлять и, если нужно, спорить.

Меня очень редко разочаровывают классики. Какждый раз с упоением приступаю читать каждую книгу классических авторов. Эта книга не стала исключением, удивила меня дальность мыслей и позиция автора. Книга является автобиографией. В ней мы знакомимся с мальчиком, затем юношей. Рос он почти как и все, вроде ничего такого. У него был замечательный отец, мама , которая смогла вовремя вытащить сына из водоворота жизни , который вел к трагическому финалу. Чуткое сердце матери не подвело, юноша смог выбраться из пучины. Единственная жалость заключалась в том , что произведение маленькое, хотелось бы проследить за судьбою мальчика. Но думаю это уже совсем другая книга.

Лесков - один из моих любимых русских писателей, но эта повесть немного разочаровала.

Мне всегда так нравился язык Николая Семёновича, но "На краю света" я читала и плакала буквально. Невозможно продраться сквозь эту староцерковную речь священников, она кошмарна - по пять раз перечитываешь предложение, чтобы хоть как-то до смысла доковылять. А когда добираешься, жутковато становится за этот кромешный русский шовинизм.

Славянофильство Лескова всем известно, но мне казалось, он обычно осторожен и остроумен в своей гордости за своих. Герой этой повести говорит сомнительные речи на голубом глазу, даром что епископ. Возможно, сейчас я внимательнее к таким деталям отношусь, поэтому они в глаза бросаются. Вятский епископ переведен в сибирскую епархию (Иркутск, написано в комментариях) для насаждения православия. Не секрет, что коренные народы в той области - буряты да эвенки. Понаехавший епископ нашел очаровательный термин для них - "местные инородцы". Понятно, что речь о вере в данном случае, но это не намного снижает градус абсурдности словосочетания. Они - местные, тут родились, тут воспитаны в вере своих отцов. Ино-родец в данном случае - епископ со всеми своими православными крестами. Но его сие не смущает. Будет произнесено множество речей в пользу православия в ущерб шаманам, "ламам" и богатому, агрессивному буддизму. Такую бредовую мешанину в понимании шаманизма и буддизма редко встретишь, но, допустим, в повести это не главное. Хотя раздражает.

В целом суть истории как раз не самая плохая и даже нельзя её назвать православной агиткой. В итоге ведь главный герой приходит к тому, что веру нельзя ... всучивать, в этом просто нет смысла и пользы (ни богу, ни человеку). Худо-бедно Лесков пытается донести свою идею, что бог есть в каждом сердце, он един и даже если некие отсталые народы называют его иначе и делят на персоналии, то всё равно он один, христианский, православный, вот этот, созданный русским духом (Лесков же не столько с шаманами борется, сколько с католиками, с западным образом бога). И самое главное - не насаждать его силой и давлением. А смириться с тем, что другие чувствуют "правильного" бога, но называют его не так. Вообще отличная идея. Каждый верит в своё, и думает, что другой тоже в это верит - тишь да гладь. Лишь бы детали не стали выяснять. К концу повести епископ приходит к истинному пониманию миссионерства - не лезь к другим; если бог поселится в твоем собственном сердце, значит он поселится везде.

Что меня еще сильно расстроило в этом тексте, так это отношение героя (и Лескова, наверное) к коренному населению, выраженное словами. То есть проблему бога он кое-как решил, а вот шовинизм при нем остался всё равно. Местных он иначе, как бедными и убогими не называет. И речь-то у них немногословная, едва языком можно назвать. И символизм им недоступен. И ум их жалок. Искренне считают, что - кого обидел, у того и прощения проси", а дотумкать до великой силы индульгенций никак не могут.

Вот он тебе тычет орстелем в снег да помахивает, рожа обмылком – ничего не выражает; в гляделках, которые стыд глазами звать, – ни в одном ни искры душевного света; самые звуки слов, выходящих из его гортани, какие-то мертвые: в горе ли, в радости ли – все одно произношение, вялое и бесстрастное, – половину слова где-то в глотке выговорит, половину в зубах сожмет. Где ему с этими средствами искать отвлеченных истин, и что ему в них? Они ему бремя: ему надо вымирать со всем родом своим, как вымерли ацтеки, вымирают индейцы…

Ужасные слова. Это же фашизм чистой воды. Как язык поворачивается только. И разве последовало осознание у епископа? Нет. Только чуть позже, когда этот обрубок жизнь священнику спасёт и мордой будет называть, вдруг мелькнет мысль:

«Мордою» его я, разумеется, не обижался, потому что не до амбиции мне было в это время, да и, повторяю вам, у них для оттенка таких излишних тонкостей, чтобы отличать звериную морду от человеческого лица, и отдельных слов еще не заведено.

То есть "рожа обмылком" это у нас высокий стиль и духовное воспитание, а "морда" - нет тонких оттенков и отдельных слов. Собственно, когда кочевник этот спас епископа, так тот и красоту лица в нём узрел. Как мало надо для роста, оказывается. Всего-то священническую задницу спасти. Красота, как и уродство, в глазах смотрящего. Таки еще немного бога надо бы поискать в сердце. Для любви к ближнему. А то ведь рассказ написан всё-таки для сравнения западного и русского миссионерства - мол, мы с душой подходим, а те утилитарно и как попало. По сути же получилось, что миссионерство возможно только личное. Когда сам себя к богу приводишь. А иного не дано.

Вначале минутка театрализации: *падает на колени, воздевает руки к небу и восторженно вопит* О, боги, как прекрасен русский язык! Как богаты его оттенки и интонации! Как музыкальны его настроения и обороты! И не важен социальный статус говорящего, если сие - рассказ из-под пера Лескова - речь любого персонажа переходит в статус шедевра. Читать и наслажадться, и никак иначе.
Спасибо за терпение. Теперь о самом сюжете.
Мне кажется, произведение является итогом долгого и продолжительного общения автора с невероятно тупыми и раздражающими курицами, после которого руки трясутся от понимания их непроходимого идиотизма и уверенности в своей правоте, от непробиваемого себялюбия и утверждения своего (куриного/бараньего) мнении в статусе эталона. И вот, автор, не выдержав, выкричался в этом сюжете. Как ловко эти курицы манипулируют словами, чувствами, переводят "с больной головы на здоровую", играют понятиями, подделывают мораль и нравственность под себя. Как им, этим курицам, легко и не чувствуя вины за собой обидеть человека, очернить его, испортить репутацию. А потом округлить глаза и действительно как ни в чем не бывало спросить - а что такого я сказала? Как легко они "переобуваются", как легко топят друг дружку, как легко подставляют, поддаются животным желаниям. Картина, которая предстает перед глазами читателя, интересна бытовой простотой и в то же время сложными барьерами общения. На смену курицам и их ужасающей беседе приходят другие дела и делишки. И тут очень сильно отдает чудеснейшим романом "На ножах", где все это более развернуто и убийственно честно. Но и в "Зимнем дне" хватает страстишек - тут вам и шантаж, и побирательство и мошенничество, и непотизм, и внебрачные и далеко не высоконравственные связи, и связи, которые в приличном обществе неприемлемы, и яд, и злоба, и местячковость... Хотелось стряхнуть все это с себя.. Именно эту цель, как мне кажется и преследовал автор - оглянитесь люди, обернитесь вокруг своей оси, легко быть переменчивым, если корней настоящей нравственности у вас нет. Задуматься о кажущемся, желаемом и действительном - вот то, что побуждает сделать это небольшое творение отличного автора.

Это рассказ о том, как сановитый архирией научился мудрости Христовой у простого монаха и "нехристя" якута.
А ещё, эта книга о том, что вера не в соблюдении обрядов, не в нательных крестах, и даже не в посещении храма, а она там "за пазушкой". Вера не в насильном крещении, как думают миссионеры, не в количестве окрещённых душ для отчётности, а где-то там, в душе. И не нужно называть "нехристями" тех, кто верит не так, как мы. Не человекам судить, а только Богу, поэтому не трубить о своей вере надо, не кричать о ней, а жить так, чтобы эта вера видна была.
Очень сильная и мудрая книга! Достойное завершение читательского года!

Эпоха перемен, что может быть сложнее и тяжелее? От чего так сжимается сердце, когда читаешь эту часть? Да от того, что прежней жизни пришёл конец, герои переехали в город, а в городе всё другое, не такое, к чему они привыкли. Да ещё - обратите внимание на даты действия "1926-1931": начало (хм, а разве нет?) правления советской власти, время, когда начали закрывать храмы, но ещё не так сильно, как это будет позже, через несколько лет.

Сёстры Самуиловы, Софья и Наталья - свидетельницы той давней эпохи. Их трилогия даёт возможность заглянуть в глубь истории, понять, как и чем жили простые люди, как жила семья обыкновенного русского батюшки до и после революции.