Глава 5+

Конверт пришёл в субботу, обычной почтой. Бледно-жёлтый прямоугольник с ровно напечатанным на принтере адресом, без обратного. Я вынула его из почтового ящика, машинально добавив к стопке рекламных листовок, которыми всегда набивали наши ящики по выходным. Обычная почта, обычный день.

В квартире пахло блинами – мама, которой в последнее время становилось лучше, решила побаловать нас с Катей завтраком. Она стояла у плиты, ловко орудуя лопаткой, концентрация на лице – словно хирург на сложной операции. Движения всё ещё чуть замедленные, но куда увереннее, чем месяц назад.

– Почта, – я бросила стопку на кухонный стол и потянулась за чашкой кофе. – В основном реклама.

– А конверт? – мама кивнула на жёлтый прямоугольник. – Может, счета?

Я пожала плечами, вскрывая конверт. Внутри оказался сложенный вдвое лист бумаги. Разворачиваю, пробегаю глазами первые строки… и чувствую, как холодеет всё внутри.

«В Московский районный суд г. […]. Истец: Морозов Андрей Сергеевич. Ответчик: Морозова Ольга Владимировна. Исковое заявление о расторжении брака и определении места жительства несовершеннолетнего ребёнка…»

Чашка задрожала в моих руках, кофе выплеснулся на скатерть, растекаясь неровным коричневым пятном.

– Что там? – встревоженно спросила мама, оборачиваясь.

– Он… он подал на развод. Он подал до того, как я о них узнала, – мой голос звучал глухо, как из-под воды. – И требует, чтобы Катя жила с ним.

– Что?! – мама всплеснула руками, забыв о сковородке, на которой шипел недопечённый блин. – Как он смеет? Это же абсурд!

Я перечитывала строки иска, и с каждым словом внутри нарастала ледяная ярость. В сухих юридических фразах Андрей описывал меня как «эмоционально нестабильную», «препятствующую общению с ребёнком», «неспособную обеспечить надлежащие условия в связи с уходом за тяжелобольной матерью». Выставлял мои усилия, мою любовь, мою заботу – как доказательство моей несостоятельности.

– Он опередил нас, – я сжала зубы так, что заныла челюсть. – Подал первым. Чтобы выглядеть пострадавшей стороной. Чтобы забрать Катю.

Мама выключила плиту и опустилась на стул рядом со мной. Её рука, всё ещё чуть неловкая после инсульта, легла поверх моей.

– Он не получит её, – твёрдо сказала она. – Катя уже достаточно взрослая, чтобы её мнение учитывалось. И она ясно дала понять, что не хочет иметь с ним ничего общего.

Я кивнула, пытаясь унять дрожь в пальцах. Скорее бы понедельник. Нужно срочно связаться с Ильёй Сергеевичем, подготовить встречный иск…

– А где Катя? – вдруг спросила я, осознав, что в квартире подозрительно тихо.

– К Лене пошла, – мама кивнула в сторону окна, выходящего на соседний дом. – Они какой-то доклад по истории делают вместе. Сказала, до обеда вернётся.

Я глубоко вдохнула, стараясь успокоиться. Хорошо, что Кати не было дома в этот момент. Ей не нужно видеть меня такой – растерянной, напуганной, злой. Оставлю новости о подлом манёвре её отца на потом, когда немного успокоюсь. Или, может быть, объясню как-то иначе… Хотя нет. Хватит лжи. Хватит попыток смягчить правду. Катя заслуживает знать, что происходит.

Мой телефон завибрировал, высвечивая незнакомый номер. Обычно я не беру такие звонки, но сейчас, в контексте этого иска, любая информация могла быть важной.

– Алло?

– Ольга Владимировна? – мужской голос, официальный тон. – Старший участковый Григорьев. Мне поступило заявление от вашего супруга, Андрея Сергеевича, о том, что вы препятствуете его общению с дочерью. Мог бы я приехать сегодня для выяснения обстоятельств?

Земля словно ушла из-под ног. Заявление участковому? После всего, что произошло, после измены, после двойной жизни, после всех его действий – он ещё смеет писать жалобы на меня?

– Приезжайте, – голос дрожал от с трудом сдерживаемого гнева. – Я буду дома весь день.

Повесив трубку, я тут же набрала Илью Сергеевича. К счастью, он ответил почти сразу.

– Ольга Владимировна, доброе утро. Что-то случилось?

Я выложила всё – и про иск, и про звонок участкового.

– Так, – в его голосе появились стальные нотки, – первое: ни о чём не беспокойтесь. Это стандартная тактика в таких делах. Ваш муж пытается создать видимость, что вы – злонамеренно препятствующая сторона. Второе: не подписывайте никаких бумаг, которые вам предложит участковый. Скажите, что проконсультируетесь с адвокатом. Третье: я приеду через час. К приезду участкового я буду на месте.

От его уверенного, спокойного тона мне немного полегчало. По крайней мере, я не одна в этой битве.

Через сорок минут в дверь позвонили. Я вздрогнула – неужели участковый пришёл раньше? Но на пороге стояла Катя, раскрасневшаяся, с рюкзаком за спиной.

– Мам, мы с Ленкой закончили раньше, – затараторила она, скидывая кроссовки в прихожей. – И знаешь что? Нам учительница сказала, что наш доклад лучший во всей параллели, и…

Она осеклась, заметив выражение моего лица.

– Что-то случилось?

Я помедлила. Говорить или нет? Но разве не в этом был наш договор – больше никакой лжи, никаких недомолвок между нами?

– Катя, нам нужно поговорить, – я кивнула в сторону гостиной. – Твой отец подал на развод.

Она застыла посреди коридора. В полутьме её лицо казалось бледнее обычного, только глаза горели лихорадочным блеском.

– И?.. – осторожно спросила она. – Мы этого ждали, правда же? Ты говорила, что наняла адвоката…

– Да, но, – я запнулась, ища правильные слова, – он требует, чтобы ты жила с ним.

Лицо Кати исказилось, словно от физической боли.

– Никогда, – прошептала она. – Никогда я не буду жить с ним и этой… этой…

Она недоговорила, но в её глазах стояли слёзы – не горя, а ярости. Той же холодной, опасной ярости, что разрасталась во мне с каждой минутой.

– Не волнуйся, – я обняла дочь, чувствуя, как её тело дрожит от напряжения. – Никто не заставит тебя переехать к нему. Тебе уже четырнадцать, суд обязательно учтёт твоё мнение. К тому же, Илья Сергеевич, мой адвокат, скоро будет здесь.

– Адвокат? Зачем? – она отстранилась, глядя на меня вопросительно.

– Ещё кое-что случилось, – я вздохнула. – Твой отец пожаловался участковому, что я не даю ему с тобой видеться. Полицейский скоро приедет для разбирательства.

Катя побледнела ещё сильнее.

– Он правда думает, что я захочу его видеть? После всего?

– Я не знаю, о чём он думает, – честно ответила я. – Но нам нужно быть готовыми.

Мы переместились на кухню, где мама уже накрывала на стол – словно обычный завтрак мог создать иллюзию обычного дня. Я пыталась проглотить кусок блина, но он застревал в горле. Катя даже не пыталась – просто сидела, уставившись в тарелку невидящим взглядом.

Когда прозвенел звонок, мы все трое вздрогнули. Я пошла открывать, от внезапного страха слегка подкашивались ноги. К счастью, на пороге стоял Илья Сергеевич – в строгом костюме, с кожаным портфелем, надёжный как скала.

– Доброе утро, – он вошёл, кивнув мне и оглядев прихожую профессиональным взглядом. – Участковый ещё не приезжал?

– Нет, вы первый, – я провела его на кухню, представила маме и Кате.

К удивлению, Илья Сергеевич проявил особое внимание к Кате – не как обычные взрослые, снисходительно или покровительственно, а как к равной. Спросил о школе, об увлечениях. Заметил на стене её фотографии природы и искренне восхитился.

– У вас настоящий талант, – сказал он, рассматривая снимок заледеневшего озера в лучах заката. – Я немного занимался фотографией в студенческие годы, но до такого уровня мне было далеко.

Катя покраснела от удовольствия:

– Это просто хобби…

– Очень серьёзное хобби, – заметил он с улыбкой, а затем посерьёзнел. – Катя, я понимаю, что ситуация непростая, и я не хочу вас тревожить, но мне нужно задать несколько вопросов до прихода участкового. Вы не возражаете?

Дочь кивнула, выпрямившись на стуле:

– Спрашивайте.

– Ваш отец пытался связаться с вами напрямую в последние недели? Звонил, писал сообщения?

– Да, – Катя нахмурилась. – Звонил каждый день. И сообщения писал. Я… я не отвечала.

– Почему? – мягко спросил Илья Сергеевич.

– Потому что не хочу с ним разговаривать, – в голосе Кати звучала решимость, совсем не детская. – Он предатель. Он разрушил нашу семью. Солгал всем нам.

– Ваша мама просила вас не отвечать на его звонки? Запрещала встречаться с ним?

– Нет! – Катя даже привстала, возмущённая таким предположением. – Наоборот, мама говорила, что я должна сама решать, общаться с ним или нет. Что он всё равно мой отец. Но я не хочу его видеть. Это моё решение.

Илья Сергеевич кивнул, делая пометки в блокноте:

– Хорошо. Это важно. Если участковый будет задавать вам вопросы, просто говорите правду. Ничего не приукрашивайте, не преувеличивайте. Только факты.

Не успел он закончить, как вновь раздался звонок в дверь. На этот раз это был участковый – подтянутый мужчина средних лет с усталым лицом человека, повидавшего слишком много семейных драм.

– Морозова Ольга Владимировна? – он сверился с блокнотом. – Я по заявлению вашего супруга, Морозова Андрея Сергеевича. Он утверждает, что вы препятствуете его общению с несовершеннолетней дочерью Екатериной.

– Проходите, – я пропустила его в квартиру. – Катя дома, вы можете поговорить с ней. И это мой адвокат, Илья Сергеевич Левин.

Участковый слегка нахмурился при виде адвоката, но кивнул:

– Возражений нет. Вы имеете право на юридическую поддержку.

В гостиной Катя сразу же начала говорить, не дожидаясь вопросов:

– Я не хочу видеть отца. Это мой выбор. Мама не запрещает мне с ним общаться.

Участковый оглядел всех присутствующих:

– Может быть, нам стоит поговорить наедине, Екатерина?

– Нет, – твёрдо сказала дочь. – Я хочу, чтобы мама и мой адвокат присутствовали.

– Ваш адвокат? – участковый поднял брови.

– Да, – вмешался Илья Сергеевич. – В свете искового заявления Морозова Андрея Сергеевича, где он требует определить место жительства ребёнка с ним, мы решили, что несовершеннолетней нужна своя юридическая защита. Её интересы могут не совпадать ни с интересами матери, ни с интересами отца.

Это было новостью и для меня, но я сдержала удивление. Стратегия Ильи Сергеевича начинала вырисовываться – показать, что Катя – не пешка в наших с Андреем играх, а самостоятельная личность со своими правами и желаниями.

Участковый задал ещё несколько вопросов – когда Катя в последний раз видела отца, пытался ли он прийти к ней в школу, настаивала ли я на прерывании контактов. Всё это время Илья Сергеевич сидел рядом с дочерью, иногда тихонько подсказывая, как лучше сформулировать ответ, но не вмешиваясь в суть.

Наконец, участковый захлопнул блокнот:

– Что ж, ситуация ясна. Заявление вашего супруга не имеет под собой оснований. Девочка сама отказывается от контактов, вы этому не препятствуете. Составлю рапорт по результатам проверки. Однако, – он помедлил, – должен вас предупредить. Если ситуация изменится, и вы начнёте активно препятствовать общению отца с дочерью, это может быть расценено как нарушение его родительских прав. С соответствующими последствиями.

– Никто не собирается нарушать чьи-либо права, – вмешался Илья Сергеевич. – Мы действуем строго в рамках закона.

После ухода участкового я почувствовала такую усталость, словно разгружала вагоны. Нервное напряжение последних часов отхлынуло, оставив только свинцовую тяжесть в конечностях.

– Вы отлично справились, – сказал Илья Сергеевич, обращаясь к Кате. – Очень собранно, по существу. Многие взрослые теряются в таких ситуациях.

Катя слабо улыбнулась:

– Я просто сказала правду.

– Иногда это самое сложное, – тихо ответил он, и я услышала в его голосе отголоски какой-то личной боли.

Когда мы проводили адвоката до двери, он тихо сказал мне:

– Это только начало, Ольга Владимировна. Первый выпад, первая проверка сил. Будьте готовы – дальше будет сложнее.

– Что вы имеете в виду? – я похолодела, не понимая, что могло быть хуже, чем сегодняшний иск и визит полиции.

– Дальше начнётся настоящая война, – его глаза смотрели серьёзно, без тени паники, но с холодной уверенностью человека, знающего, о чём говорит. – Если он пошёл на такой шаг, значит, готов бороться до конца. Ждите провокаций, попыток выставить вас неадекватной, неуравновешенной, плохой матерью. Это стандартная стратегия в таких делах. Агрессивная, но, увы, эффективная.

– Я не боюсь. Мне нечего скрывать. Я хорошая мать. А он… он предатель, как верно заметила Катя.

Илья Сергеевич улыбнулся – не профессионально сдержанно, а с искренним восхищением:

– Вот эту решимость и держите. Она вам понадобится. А я буду рядом, помогать с юридической стороной.

Когда он ушёл, мы с Катей и мамой ещё долго сидели на кухне, допивая остывший чай. Разговор не клеился – каждая из нас была погружена в свои мысли.

– Странно, – наконец нарушила молчание Катя. – Папа так долго делал вид, что ему всё равно. Почти не появлялся дома, не интересовался моими делами. А теперь вдруг так отчаянно хочет, чтобы я жила с ним?

Я вздохнула, не зная, как объяснить дочери циничную логику взрослых игр.

– Катюш, – осторожно начала я, – иногда для людей важнее не сам человек, а победа. Не ты, а возможность доказать, что он – лучший родитель, чем я.

– Или дело в деньгах, – мрачно предположила мама. – Если Катя будет жить с ним, он не будет платить алименты. И ещё сможет тебя заставить платить.

– Мама! – я бросила на неё предупреждающий взгляд. Не стоило посвящать Катю в эти меркантильные подробности.

– А что? – фыркнула мама. – Правду говорю. Он всегда был прижимистым, когда дело касалось денег. Помнишь, как не хотел отдавать тебе деньги на новое зимнее пальто для Кати два года назад? Сказал, что старое ещё можно починить?

Я помнила. Как и многое другое, что старательно гнала из памяти, защищая перед дочерью образ идеального отца. Но, наверное, пришло время перестать приукрашивать реальность. Перестать создавать иллюзии. Катя уже сделала свой выбор, основываясь на собственных наблюдениях, а не на моих рассказах.

Вечером, когда мама и Катя уже легли спать, я стояла у окна, бездумно глядя на мерцающие огни ночного города. Телефон в руке тихо вибрировал – Андрей звонил в третий раз за вечер. Я не брала трубку. Всё, что нужно будет сказать, мы скажем через адвокатов. Через суд. В свете юридических формулировок, подкреплённых статьями закона.

Я почти собиралась выключить телефон, когда экран высветил входящее сообщение. От Андрея. «Зря ты так. Я просто хочу, чтобы всё было по-хорошему. Цивилизованно. Подумай о Кате».

«По-хорошему» – это не подавать на развод втайне, не жаловаться в полицию, не строить из себя жертву. «По-хорошему» – это не предавать, не лгать, не разрушать семью.

Я положила телефон экраном вниз, не удостоив сообщение ответом. Заварила чай, который не собиралась пить. Просто нужно было чем-то занять руки, унять нервную дрожь, которая появлялась всякий раз при мысли об Андрее, его беременной любовнице, его лживых глазах, его подлых манёврах.

В какой-то момент я замерла, поражённая внезапной мыслью: я больше не чувствовала боли. Не было жгучей обиды, разъедающей душу ревности, тоски по разрушенному счастью. Только холодная, расчётливая решимость дать отпор. Защитить себя, дочь, нашу жизнь. Может, это и есть настоящее исцеление? Не прощение, не принятие, а трезвое понимание: некоторых людей нужно просто вычеркнуть из своей жизни. Как опасную инфекцию, которую нужно изолировать, чтобы выжить…