– Это жизнь, Виталик. Либо ты, либо тебя. Снял бы уже розовые очки. Пора бы!

Он ничего не ответил. Он какое-то время увлеченно крутил в пальцах пепельницу, затем рывком толкнул ее в мою сторону и молча вышел из-за стола. Нервозный скрип резко отодвинутого стула и удаляющаяся ссутулившаяся фигура в сером костюме.

«Эх, Виталик, знал бы ты, что приходит мне в голову последнее время! Я гоню от себя эту паранойю, я заставляю себя думать о том, что жизнь циклична и сейчас просто сложный момент переосмысления ценностей. На самом деле я все делаю правильно, двигаюсь в нужном направлении. А подобные мысли время от времени посещают всех. Но выяснять у партнеров, мучаются ли они теми же проблемами, я не стану. Страх показаться неуспешной или сомневающейся был сильнее, чем страх перед диалогами с самой собой. Их все равно никто не услышит».

Больше с этим человеком я на связь не выходила. Никогда.

* * *

Поразительное все-таки существо – человек. Только он может пятьдесят лет прожить плохо, а на пятьдесят первом просто взять все и поменять. А может, и не поменять, херея от зависти в чахлом возрасте, что жизнь так и не дала шанса. А может, и в двадцать ухватиться бульдожьей хваткой и выжимать до победного, пока своего не добьется. А может, и не взять, даже когда в руки вкладывают, когда показывают, как и откуда брать, да еще и сзади подпинывают, когда лупят по щекам, показывая на его нынешнее существование и призывая понять, что если не сейчас, то уже вряд ли когда еще.

Почему, когда протягиваешь руку, в нее максимум могут наплевать? Почему, когда посылаешь, за тебя начинают цепляться? Почему нельзя уже просто и нормально? Неваляшка правит бал, мать ее!

Что ты за существо такое, человек?!

* * *

– Проблема не в количестве, проблема в качестве, Ром, – мы сидели в «плетеном» ресторанчике отеля и не спешили разъезжаться после собрания. – Ни у кого из нас изначально не было идеи. Ни в чем и нигде. Мы просто плыли по течению, как и все. Но признайся, осмелься признаться, что мы всерьез не воспринимали и эту. Не криви душой, Ром. Первое время после вступления ты чувствуешь себя сначала полным идиотом, затем шматком на асфальте, раздавленным чьим-то нечищеным ботинком, а спустя некоторое время – редким продуманом, который обманул тут всех и вся, что сумел-таки отбить вступительный взнос, да еще и заработать немного. Лишь спустя еще время ты начинаешь осознавать, где находишься на самом деле, и все чаще находить себя в состоянии «Я – красавчик, мать вашу!», – Ромка заразительно засмеялся. – Все так чувствуют. Все, кто находит в себе силы делать хоть что-то, даже когда силы и нервы на пределе. Просто делать. – Мы сами себя победили, Ром. Априори – это мы! – я перегнулась через стол, насколько это было возможно, чтобы еще больше внедриться в его восприятие. – Мы говорили с тобой про систему, помнишь? Эта система во всем. В школе есть педагоги, на работах – начальники, и это понятно и логично. И какими бы козлами они ни были, они должны быть, они – часть системы. Так же и тут. Но это не значит, что система плоха. Ты сам любил повторять, что нет плохих дел, есть плохие люди. Так вот, здесь то же самое. Не поэтому ли ты хотел прорваться туда – наверх?

Ромка смотрел куда-то сквозь меня. Было видно, что он не совсем хотел обсуждать эту тему. Либо не со мной, либо не сейчас. Но тот факт, что впервые, пусть и вскользь, из его уст было упомянуты слова о некорректности нашего эксперта, заставил меня насторожиться. Никогда за все время моего пребывания в компании, ни разу я не слышала даже намека на критику в адрес руководства. Разные догадки лезли мне в голову, и ни одна из них не казалась мне радужной.

– Ты же хотел стать фигурой позначимее, не так ли, но в рамках все той же системы. Как это сделала Счастная. И она молодец, пусть даже не все у нее идет гладко, судя по вступлениям.

– Лер, ты многого не знаешь, – среагировал он при упоминании фамилии Елизаветы, той самой, которая так неизгладимо впечатлила меня в день моего первого появления в филиале (мы даже успели с ней немного подружиться спустя время) и которая совсем недавно взошла на следующую ступень дома иерархического успеха, будучи кандидатом. Теперь нас разделяла бездна под названием «шеф – партнер», ни о какой дружбе речи уже идти не могло…

Но не о ней сейчас.

– Может, это и к лучшему, – я оборвала его на полуслове, чтоб не дать сбить русло разговора. – И тем не менее мы все знаем: самый сложный механизм не будет работать без маленькой шестеренки, но куда приятнее осознавать себя коленвалом системы, не так ли? Приятнее, но на данный момент мы всего-навсего шестеренки, но думающие шестеренками, Рома. И мы исправно работаем, пока нас регулярно смазывают – корпоративами там всякими, призами, подарками, поощрениями. А если нагружают, мы начинаем сопротивляться, а если при этом забывают еще и смазать, то начинали вообще протестовать. Но а как нас не нагружать, посуди сам? Половина не сдвинулась бы и с места, если бы ни прессинг и грамотные подсрачники. Это факт. И половина не добилась бы того, что имеет сейчас. Да, ни я и ни ты, чего скрывать? Но мы по-прежнему остаемся деталями системы, мы по-прежнему есть сама система. И нам это нравится. Нравится. Я знаю, что нравится, вижу это. Так что это за мысли такие – оставить бизнес? Откуда они, Ром?!

Он не ответил.

Он просто больше не появился в фойе.

Мой Пригласитель, моя жилетка, опора и самый яркий пример в филиале.

А я так и не успела сказать ему «спасибо». За то, что показал этот бизнес, за то, что не просчитал и всегда поддерживал, как бы клинически мой колпак ни скатывался…

Стоит ли говорить, что номер телефона его тоже сменился?

Как-то быстро стало все меняться. Слишком уж быстро.

* * *

Вообще я люблю перемены. Они как-то ненавязчиво позволяю оставаться на плаву. Бизнес же научил разрушать, не сожалея. Он отчетливо дал понять: руины – лучший способ возрождения. И если очень хочется чего-то определенного в жизни, осмотрись, от чего ты готов отказаться взамен.

Отказываться со временем становилось все легче, и жизнь принимала все новые и новые повороты. Меня все чаще окружали другие люди, другие предметы, другие места и интерьеры. Мое видение мира и своего места в нем становилось иным, более масштабным, что ли, более емким. Я перестала бояться. Многого перестала бояться. Общественного мнения, по массе своей чаще негативного, перестала запрещать себе все то, чего безумно желаю, и меньше воспринимала сложности в рамках всей вселенной. Так было проще.

Только внутри что-то не совпадало. Будто никак не мог подобраться последний кусочек мозаики. Не самый основной, но чертовски незаменимый.

Я не сопливилась в подушку, как это могло бы показаться после упоминаний одиноких ночей, не зависала над романтичной песенкой, играющей на повторе которые сутки, и не изображала из себя героиню «Сумерек», часть вторая, рабочее название «Как я умею красиво страдать». Не будет здесь соплей в сахаре – я приложу все усилия.

Словом, я продолжала жить, общаться, дарить и получать эмоции. Только я уже не всматривалась в лица людей, их порой становилось слишком много. И я ценила их совершенство и убогость одновременно, я понимала их значимость в моей жизни и ее отсутствие, я видела их целиком, но не вникала в детали. Потому что это были не те детали. Слишком размытые, если хотите, слишком тусклые, чтобы делать на них сильный акцент. Вроде и проскальзывает порой что-то интересное, а потом начинаешь всматриваться и понимаешь, что лучше бы не делала этого вовсе. Не то все, не то. Не та улыбка, не тот запах, не те мысли, не те жесты и совсем уж не то поведение…

Я эстетка, как выяснилось, черт возьми. Мне необходимо созерцать. Мне необходимо восхищаться и открывать для себя все новые и новые идеалы. Мне нужна красота в любых ее проявлениях: от изгибов обработанных тел до видов на морскую гладь, от совершенства линий нового Infinity Sport Coupe до цветущей вишни, от репродукций Врубеля до панорамного вида из окна небоскреба. Иначе я начинаю страдать. Иначе я начинаю впадать в депрессию и конфликтную ситуацию с самой собой в отсутствие прямого подтверждения, что мир все же не настолько уродлив, как чей-то целлюлитный зад.

И это болезнь, я знаю. И что в период обострения вытворяю нечто бесконтрольное. Но только как нельзя обвинить диабетика в том, что он диабетик, так страждущего нельзя обвинить в том, что он ищет. Ему лишь нужна периодически доза инсулина, чтоб жить. Так и мне нужна была доза: просто его видеть, просто с ним говорить. И хоть иногда не о бизнесе…

Барабанящий дождь вырубил меня под утро.

* * *

Сон был тревожным. Такой сон выматывает поболее любого насильственного бодрствования. Он и не пускает окунуться в забытье, и не дает сознанию полностью возыметь свои права. Только пиликающий вдалеке телефон напоминал, что я где-то на грани реальности…

Утро неловко сползло на подушку низким серым небом и ватностью в голове. Среди трех пропущенных вызовов от кандидосов и друзей-полуночников висело СМС. СМС с неизвестного мне номера и с кратким лаконичным содержанием: «Как вы относитесь к темноте, г-жа Батунина?»

Первой реакцией была, конечно, мысль о паранойе. Или о чьей-то глупой шутке. Я еще раз перечитала высветившиеся цифры в поиске хоть какой-то зацепки, но, убедившись в бесполезности данного занятия, вылезла из-под одеяла. Гуляющий по полу сквозняк отозвался мурашками по всему телу, но не коснулся, к сожалению, пришибленности в голове. Я поплелась в ванную.

Вода умеет творить чудеса, убеждаюсь уже не раз, пусть это и не моя стихия. Под теплыми струями душа медленно, но верно сползала вездесущая сонливость, уступая место любопытству, которое, как известно, не порок. Ближе к вечеру мысли стали одолевать окончательно, и я решилась на диалог с этим невесть откуда взявшимся анонимом.

«Без нее не было бы света…» – набрала я в окошке под сообщением.

Что ж, каков вопрос, таков ответ, как говорится.

Ушел он, видимо, в никуда – ответа не последовало. Ни в этот вечер, ни в следующий. Хотя, не стану скрывать, я все чаще поглядывала на телефон, и даже во время структурных собраний держала его в пределах видимости. Интрига работала. И работала как подобает.

Остатки вечера я провела в ожидании. Ожидание приглашения на персоналку – меня снова оставили напоследок. У великих свои причуды, у Игоря Викторовича – свои.

Все это время, придерживаясь за высокий подоконник балкона второго этажа, я наблюдала за партнерами – вниз по лестнице неспешно двигалась группка мужчин с ежедневниками в руках. Они громко ржали и подпихивали друг друга под бок. Точно таких же я видела в фойе за узким столиком отельного бара, жующих местные бургеры во время обсуждений якобы бизнес-плана, и на парковке, выезжая из двора, я видела таких же, организованной толпой вместе со своими кандидатами (новенькими и не очень) шествующих к станции метрополитена, загребая туфлями сезонную грязь. Нет, ну прямо один в один.

Я вообще чувствую себя порой как в матрице, только вокруг не скользкие типы в солнцезащитных очках и костюмах, а долбоебы с совершенно пустыми и тем самым одинаковыми выражениями лиц. Они ходят кругом, они создают имитацию бурной деятельности, они говорят заученными фразами, совершенно не вникая в их суть и не одупляя, кто рядом с ними в данный момент находится, и порой мне кажется, что они плодятся прям здесь, в фойе. И мне, так или иначе, приходится с ними работать. Хотя единственное желание, которое они все вместе регулярно провоцируют, – это дать им хорошей пизды. И откуда во мне столько агрессии?

* * *

Дожди зарядили с новой силой. Осень. Это просто осень. Как же не хотелось, чтобы она наступила в душе. Но она пробиралась, и туда пробиралась.

* * *

Снова безнадежно опаздывая, я пыталась выудить из скопившегося бардака платяного шкафа хоть что-то походящее на деловой внешний вид. Костюм после субботней традиции был испорчен безбожно, и в возможность его восстановления я верила все меньше. Стягивая с вешалки мятую рубашку, которая, конечно же, повлекла за собой все остальное, висящее под, я больно запнулась босыми пальцами о замшевый сапог, непонятно откуда оказавшийся посреди моей комнаты. Смачно выругавшись, так, по-нашему, по-доступному, я, дотягивая чулок, метнулась за гладильной доской, и, конечно же, зацепила ее ножкой стоящий на полке подсвечник. Тот с грохотом приземлился на паркет, рассыпаясь деталями по периметру и оставляя мелкие царапины на ламинате. Как же все это раздражало. Как бесило. Вся эта беготня. Вся эта спешка и постоянная нехватка каких-то гребаных десяти минут. Хотелось просто все бросить и послать к чертям собачьим. Но кандидаты с гостями уже выехали, утренний нагоняй от эксперта получен, и на кону сегодняшнего дня стояло пять тысяч евро, поэтому все в том же в темпе я раскладывала гладильную доску, передавливая ногти, и отпаривала жеваную блузку. Последней каплей в апогее раздражения стала запиликавшая вдруг мелодия СМС-уведомления. «Твою же мать! – промелькнуло в мозгу. Как не вовремя. Как же все не вовремя». С грохотом захлопнув возникшую вдруг на пути дверь гардероба, я откопала мобильник из-под вороха разбросанного белья и села…

Все на мгновенье зависло на паузе и через секунду запустилось вновь, но уже в каком-то ином своем темпе.

Печатные строчки в узком окошке дисплея: «Вторник в 20:30, ул. Октябрьская, д. 2. Попробуем темноту на вкус?»

Стоит ли упоминать, что это был все тот же неизвестный номер?

* * *

Я не понимала, куда собираюсь. Легкий макияж, любимое платье, пара привычных аксессуаров и клатч. Мой самый удобный, лаковый. И такой же плащ из тонкого материала, больше несущий на себе роль элемента стиля, нежели утепленного варианта одежды.

Все мои «балбесы» были переведены в режим автономного существования и, обязуясь провести все встречи без сучка и задоринки, договорились выйти на связь после десяти вечера. Не все, конечно. Да всех и не надо.

* * *

Я поймала попутку. В желающих подвести за энную сумму дефицита никогда не было. Я прыгнула в старенький «Форд» кирпичного цвета на заднее сидение. В последнее время именно сзади и именно справа меня прельщали потрепанные дороги мегаполиса.

Уже стемнело. Быстро стало темнеть. Декабрь как-то резко овладел природой, придав ей больше серости, опустив на людей тяжесть небес и холодные капли вместо положенных уже бодрящих морозов. Пелена задумчивости вуалью накрыла блуждающие мысли. Я всматривалась в проезжающие мимо авто с куда-то спешащими пассажирами, вечно спешащими, вечно куда-то. Куда только? Туда, где ждут. А ждут ли? И куда, собственно, спешу я? На встречу с неизвестным, елки-палки…

Я улыбнулась собственному сарказму. Да уж…

Это же точно с такой же вероятностью мог быть чей-то прикол. Просто милая шутка. Глупая, но определенно для кого-то смешная. Потому что всегда, когда кому-то хорошо, найдется тот, кому от этого будет плохо. Мне же просто хотелось жить сегодняшним моментом и выпивать его до конца. Вот и ехала я непонятно куда, непонятно зачем, прихватив с собой еще и авоську с сомнениями. Как же они могут иногда изводить и выматывать…

Но на этот раз нервозности, как ни странно, не было. Было лишь спокойствие и внутреннее легкое напряжение, больше характеризуемое собранностью и ожиданием. Да или нет. Нет или да. И единственный способ это проверить находился уже в десяти минутах езды от пункта назначения.

* * *

Вы когда-нибудь ступали в темноту с закрытыми глазами, не имея ни малейшего предположения, что там и как? Когда в голове пульсирует страх неизвестности и самобичевание по поводу не купленного по дороге фонарика. Так вот, я чувствовала нечто подобное, когда стояла перед затемненными дверьми ресторана. Стояла и не решалась войти. И не потому, что стеснялась, потому что боялась. Боялась, что вот сейчас открою дверь, переступлю порог – и возле узкой стойки ресепшена меня встретит приветливый хостес, вежливо снимет мой плащ и проводит в зал, полутемный такой, с круглыми столиками. Что я приостановлюсь на его пороге и медленно обведу зал глазами, медленно, очень медленно, чтобы вдруг не пропустить… И не найду. А потом всю дорогу буду чувствовать себя плевком на асфальте, и не из-за обиды и неоправданного ожидания, а из-за того, что так дешево позволила себя развести…

* * *

Я, наверное, так и не пересекла бы порог, если бы не открывшаяся изнутри дверь. Вышедшая парочка недвусмысленно на меня посмотрела, а улыбчивый хостес, как я и предполагала, любезно предложил мне войти. И я вошла.

«Чтоб ты сдохла, трусиха!» – выругалась я на себя в сердцах и, не дожидаясь обходительности, начала стягивать с плеч плащ. Получилось все очень дергано, потому что на нервах, черт возьми! Ну и хрен с ним! Шаг уже сделан, и отступать больше некуда – позади недоумевающий гардеробщик и отсутствие номерка. Откинув взлахмоченные пряди волос со лба, я переступила порог в фойе ресторана.

* * *

Вам, конечно же, хочется знать и как можно скорее, что там было и было ли вообще. Только я не знаю, что вам сказать. Не знаю. Просто не могу, потому что подобной бури эмоций у меня давно уже не было. Я стояла, чувствуя, как внутри набухает какая-то гремучая смесь, неизвестная и потому опасная, как назревает взрыв мощностью не менее тысячи граммов в тротиловом эквиваленте как минимум. Но это все было только внутри, а снаружи – лишь мягкая полуулыбка. В ответ на пустоту.

Я стояла как вкопанная и смотрела в пустой зал. Нет, люди там, конечно же, были: одна парочка сидела у окна, видимо, только начиная свой романтический ужин, другая где-то за полупрозрачной ширмой расположилась на мягких диванчиках, кто-то невозмутимо потягивал кальян, кто-то лениво копался в ноутбуке, кто-то о чем-то оживленно беседовал. Другими словами, все были заняты своими ежеминутными делами, но никто из них точно не ждал меня…

Я так бы и простояла, как дура, если бы наблюдавший за мной все это время менеджер зала не проявил инициативу и не спросил наконец: «Девушка, это именно вас, вероятно, ожидают. Пройдемте со мной».

Мы спустились на два пролета вниз в еще более затемненное помещение, и я присела на широкий диван, пока сопровождающий объяснял моменты поведения в темноте основного зала. Я честно пыталась слушать, только мысли сбивались, и перекрученный, видимо, при надевании чулок сильно сдавливал ногу. Я чувствовала себя школьницей на первом свидание в убийственной смеси смущения и ликования. До тех пор пока меня не пригласили к черной дыре входа. Все металлические и так или иначе светящиеся предметы пришлось сдать в специальные ячейки хранения. Телефон ушел туда же. Вообще отлично!

Официант не заставил себя долго ждать – он появился из плотной черной ширмы в темных очках и наушнике. Он объяснил элементарные действия при входе и посадке, а также некоторые мелкие нюансы, затем просто повернулся спиной и попросил, встав четко за ним, положить руку ему на плечо. Я так и сделала. Это и был тот самый момент, когда отступать было уже некуда.

Мы вошли. Темнота. Кромешная темнота. Сначала она пугает. Ты чувствуешь, как учащается дыхание, как потеют ладони и как сердце колотится где-то в висках. Как трясущимися руками нащупываешь стул, кажется, деревянный с довольно высокой спинкой, чтобы согнуть наконец ватные ноги, успевшие затечь за какие-то считаные минуты. Затем начинаешь прислушиваться к ней, будто знакомиться, ощупывать привычные предметы обихода, с которыми сталкиваешься ежедневно, не придавая им никакого значения, – контуры чашек, изгибы широких блюд и прохладу столовых приборов. Их образы будто фрагментами вспыхивают в голове и тут же гаснут, сменяясь новыми картинками. А где-то изнутри прорывался неописуемый детский восторг, как будто ты заново учишься чувствовать.

Все оказывается совершенно иным, когда перестает быть привычным.

И я попробовала. Я поднесла свою ладонь вплотную к глазам, но ничего не изменилось. Темнота есть темнота. Она тем и прекрасна, что не имеет оттенков.

Я не видела собственной руки. Я знала, что она есть, но ее как будто и не было. А если я ее не вижу, как доказать, что она есть? Выходит, что никак. И простое знание без рационального подтверждения, получается, бывает сильнее очевидного…